Чужой силуэт - Владимир Григорьевич Колычев
Он стольким жертвовал ради семьи, но Агата это не оценила. Взяла да вдруг и влюбилась в водителя своего отца. Влюбилась, забрала детей и ушла к нему жить. К счастью, Лев Дмитриевич оказался в роли пострадавшего, поэтому с полным на это правом влюбился в Дарьяну. И живет с ней, недолго, но счастливо. Арсений Витальевич не возражает, хотя и не рекомендует разводиться с законной женой и брать замуж Дарьяну. Тесть и сейчас довольно влиятельная фигура, поэтому Агата до сих пор законная жена. Но когда-нибудь они все-таки разведутся, и Лев Дмитриевич женится на Дарьяне. Обязательно женится. Когда-нибудь.
Арсений Витальевич давно уже мог позволить себе шестисотый «Мерседес», но, как бывший партийный функционер, предпочитал тридцать первую «Волгу». На ней и подъехал. В новом костюме старого пошива. Семьдесят лет мужику, а свежий и бодрый как огурчик, чудеса кремлевской медицины – и это, судя по нему, не миф.
– Я так понимаю, ты не один! – сказал Грушин, заранее строго глядя на лестницу, на которой могла появиться Дарьяна.
– Живу полной жизнью.
– Я слышал, у тебя проблемы.
– У меня всегда проблемы… – усмехнулся Белокрылов.
Мебелью он занимался давно, в застойные годы помогал советским гражданам в их личной борьбе с дефицитом. И на кустарных производителей выходы имел, и с официальными поставщиками работал, спасибо тестю, контакты наладил. Со временем получил выходы на Румынию и Польшу, а под развал Союза смог сорвать большой куш, организовав продажу и сбыт крупнейшей партии импортной мебели. После развала его список пополнился ценными поставщиками из так называемых капстран. И отечественного производителя не забывал. В общем, московский рынок мебели он оседлал крепко, целый торговый центр открыл. Поставки, правда, не всегда легальные, иногда с червоточинкой, но об этом не знал даже Грушин. А если знал, то не говорил.
– Я живу проблемами!
Лев Дмитриевич провел гостя в зал, открыл бар, достал бутылку виски, но Арсений Витальевич качнул головой. Если он пьет, то водку, и только в хорошей компании – под горячую закуску.
– Есть проблемы, которые не дают житья. И даже лишают жизни.
– Если вы про бандитов, я вас умоляю!
– Кто там у нас бандитами занимается? ФСБ?
– Если конкретно, то да.
– Как бы эти волкодавы тебя самого не сожрали.
– А могут? – вздохнул Белокрылов.
Он налил себе, но пока не пил, просто держал стакан в руке.
– Очень даже… Но я держу руку на пульсе! – Грушин выразительно смотрел на него.
Он, конечно, готов помочь, но есть условия.
– Вы же знаете, я всегда относился к вам как к своему отцу!
– Почему относился? Разве мы не близкие люди? Разве я не отец твоей жены, не дед твоей дочери?
– Это само собой.
– Дети живут со мной. И Агата живет со мной. Мне кажется, это непорядок.
– Я не могу забрать детей по суду. Из уважения к вам.
– Никаких больше судов! Семья должна жить вместе… Агата готова вернуться!
– Агата готова вернуться! – иронично ахнул Белокрылов.
Грушин окинул его взыскательным взглядом, забрал стакан и так же молча выпил. Только тогда через силу выдавил из себя:
– Агата осознала свою ошибку, это больше не повторится.
– Ошибку в диктанте осознала?
– В жизни… Давай не будем ерничать, я прекрасно тебя понимаю, но и ты меня пойми. Агата моя единственная дочь, и этим сказано все!
– Это угроза? – нахмурился Лев Дмитриевич.
– Какие могут быть угрозы, сынок? – Грушин смотрел ему прямо в глаза. – Разве я могу замахнуться на твою долю в нашем бизнесе? Нет, конечно! Это твое детище, ты взрастил его… Да что там, это твоя жизнь! Разве я могу лишить тебя жизни?
Лев Дмитриевич почувствовал себя на дрейфующей льдине посреди Ледовитого океана. Море уже темное, волны поднимаются, качка усиливается, если так дальше пойдет, катастрофы не избежать. А вода в океане ледяная…
– Жизни лишить не можете… – проговорил он, чувствуя першение в горле.
Вряд ли Грушин располагал возможностью устранить своего бывшего зятя физически, а вот бизнес отжать мог. Очень даже мог, с его-то связями. Все это Белокрылов прекрасно понимал.
– И не собираюсь. Зачем это мне? – Арсений Витальевич кивал, глядя ему в глаза.
Правильно он его понял, правильно. Не нужно ссориться с большими людьми ради какого-то счастья в личной жизни.
– Вот и я думаю, что незачем.
– А за Агату я ручаюсь, больше она своих ошибок не повторит.
Лев Дмитриевич молчал, не зная, что сказать. И не хотел он жить с Агатой, и отказаться от нее не мог.
– Я не заставляю тебя отказываться от своей любовницы, – сказал Грушин. – Пусть она будет, я не против. Можешь иногда встречаться, если не можешь без нее… Но семья на первом месте!
– Дети на первом месте, – выдавил Белокрылов, чувствуя себя жалким слизняком.
Вроде бы и правильные вещи говорил, а на душе тошно, хоть стреляйся. Но так не сможет он застрелиться. Сам знал, что не хватит духу пустить себе пулю в висок.
– Два дня тебе сроку, чтобы разобраться с делами. – Грушин повел головой в сторону, откуда могла появиться Дарьяна. – Послезавтра Агата вернется домой.
– Ну я не знаю.
– Знаешь! И сделаешь все как надо!.. Ради своего же блага!
Арсений Витальевич вышел во двор, Белокрылов проводил его до машины, дождался, когда он уедет, и вернулся в дом.
Дарьяна стояла в холле у лестницы. Вьющиеся волосы коричневого цвета, светло-серые глаза – смотреть бы и смотреть в них безотрывно, губы – целовать бы и целовать, не чуя под собой ног. Халат на голое тело, но Дарьяна не позволит его снять. Видно, что не позволит. Обида ее душит, плохо ей.
– Ты меня бросаешь? – спросила она, чуть не плача от жалости к себе.
И он едва не пустил слезу – от той же жалости к ней.
– Ну что ты?
– Я все слышала!
– Понимаешь, мой бывший тесть… Арсений Витальевич очень важный человек, он в свое время мне помог, он и сейчас мне очень помогает. Если он отвернется от меня, мне конец, понимаешь? Меня просто растопчут! В пыль!
– Мне собираться?
– Дело не в жене, дело в другом… Понимаешь, я не хотел тебе говорить, но у меня возникло недопонимание с местными бандитами. Мне, а значит и тебе, угрожает опасность… В общем, я бы хотел, чтобы ты переехала!
– Куда?
– А где мы жили? Москва, Черемушки, приличная квартира.
– Квартира приличная, – кивнула Дарьяна. – Жить неприлично.
