Шантажистка - Пирсон Кит А.
Роза вот уже третий месяц занимает должность моего личного секретаря, а до этого работала в юридической фирме по коммерческому праву. Моя предыдущая секретарша, Джойс, опекавшая меня с самых первых дней в парламенте, неожиданно уволилась десять недель назад. В качестве причин для увольнения без предварительного уведомления она указала «личные», но все же любезно порекомендовала Розу, за что я ей безмерно благодарен.
Я не отличаюсь врожденной организованностью, а уж вкупе с моей дырявой памятью без расторопного секретаря, боюсь, даже не смог бы выполнять свои обязанности. И, в отличие от компетентной, но едкой Джойс, Роза обаятельна, остроумна и, следует отметить, очень красива. А с учетом того, что она на двадцать пять лет моложе своей предшественницы и превосходно знает свое дело, такое обновление представляется мне в высшей степени удачным.
Существует, однако, проблема: мне ежедневно приходится вести битву, чтобы не влюбиться в Розу.
Печальная истина заключается в том, что битву эту я проигрываю, причем шансы на взаимность практически нулевые. Мало того что политики как таковые отнюдь не возглавляют рейтинг привлекательных персон, так я еще и сам по себе пребываю где-то в области дна упомянутого рейтинга. И потому я как истинный англичанин проявляю присутствие духа и держу язык за зубами. В свое оправдание могу лишь привести имеющиеся у меня опасения, что даже слабый намек на мои чувства спугнет Розу, а я никак не моту себе позволить лишиться еще одного личного секретаря.
Она возвращается с двумя фарфоровыми чашками на блюдцах и осторожно ставит их на письменный стол. Я открываю портфель и достаю истрепанный ежедневник. Роза смотрит на него с притворным ужасом.
— Ах да, кстати, — бросает она и устремляется к своему столу.
Покопавшись в сумочке, возвращается с мобильным телефоном.
— Это вам. Подарок.
— Очень мило с вашей стороны, Роза, но у меня уже есть мобильник.
— Разумеется, но это смартфон. И на нем с помощью специального приложения можно синхронизировать наши ежедневники.
С опаской беру устройство. Меня всецело устраивает старенькая трубка «Нокия» и отдаваться в цифровое рабство абсолютно не тянет. Может, я и старомоден, но предпочитаю открывать свой ежедневник без боязни, что он возьмет и сам собой удалится.
— Выглядит дорогим, кроме того, я даже не знаю, как им пользоваться.
— Да это мой старый, все равно валялся в ящике без дела. Не переживайте, я все настрою и покажу, как работает.
Несмотря на мои страхи, отвергать подобный жест доброй воли будет попросту невежливо.
— Что ж, спасибо, Роза.
— Не за что, и уж не сомневайтесь, смартфон действительно облегчит вам жизнь. Когда пойдете на совещание, оставьте мне ваш старый мобильник, я перенесу все данные.
Покорно протягиваю свою антикварную «Нокию», и меня охватывает чувство, будто я прощаюсь со старым другом.
— Так, с этим разобрались, теперь за дело.
Роза достает из кармана пиджака собственный смартфон и, водя по экрану своим изящным пальчиком, принимается перечислять совещания и прочие обязательные дела, запланированные на сегодня. Одно скучнее другого. Я вежливо киваю и сверяюсь с собственным ежедневником, молясь про себя, что ничего не упустил и что Роза не начнет снова угрожать спалить его.
Наконец, проверка закончена, я получаю кипу папок, и мы переходим к следующему пункту — разбору нескончаемой корреспонденции. Роза начинает перебирать груду писем и уведомлений, каждое из которых требует ответа, и мои мысли уносятся куда-то вдаль. Теперь эта процедура у нас доведена до совершенства, и Роза со свойственной ей расторопностью сама разбирается с львиной долей посланий. Несколько, увы, все же требуют и моего участия.
— Приглашение на ужин от Мартина Фавершема.
— Передайте ему, что я занят до самого Рождества.
Роза черкает что-то на конверте и берется за следующий.
— Приглашение на открытие нового медиацентра в Маршбергонской средней школе в следующем месяце.
— Что такое, черт побери, медиацентр?
— Я отвечу, что вы будете, — отзывается Роза, даже не заручившись моим согласием. — Хоть что-то новое узнаете.
— Ладно, — исторгаю я стон. — Дальше…
Следует еще с десяток домогательств моего драгоценного времени. С величайшей неохотой соглашаюсь на семь, на остальных Роза делает пометки принести извинения.
— И последнее. Доминик Хассард просит о личной встрече.
— Это кто еще такой?
— Ваш агент по недвижимости в Гэмпшире.
— Ах, он. И чего ему нужно?
— В следующем месяце истекает договор об аренде Хансворт-Холла. Как я понимаю, съемщики хотят его продлить.
— Ну так передайте ему, чтобы продлил на тех же условиях.
Хансворт-Холл служил домом семье Хаксли с 1808 года. Расположенный на десяти акрах английского парка особняк эпохи Регентства приобрел мой четвертый прадед, Томас Хаксли. Во время промышленной революции он сколотил состояние и застолбил себе место среди поместного дворянства. После смерти Томаса особняк отошел к его сыну, Огастасу, затем, вниз по семейному дереву, к моему отцу и, наконец, ко мне. Таким образом, я представляю седьмое поколение Хаксли, владеющее Хансворт-Холлом, пускай нога моя и не ступала туда вот уже более двадцати лет.
Можно смело утверждать, что с нашим семейным домом меня связывают непростые отношения. Мне нравится его архитектурный стиль, история, прекрасные окрестности, и в то же время отвратительно слишком многое, связанное с ним. Я рос единственным ребенком, и в отсутствие близких соседей компанию на прогулках по владениям мне только и составляли, что собственные мысли. Когда же мне исполнилось четырнадцать, умерла мать, и отец решил, что для меня лучше будет продолжить обучение в пансионе. Как ни надеялся я наконец-то избавиться от одиночества, этого не удалось ни в последних классах школы, ни в университете.
После университета, к величайшему недовольству отца, я предпочел посвятить себя благотворительной деятельности в угандийской миссии. До сих пор помню яростный спор, последовавший после объявления родителю этого карьерного плана. Перебранка вылилась в трехлетний разрыв. Наши отношения испортились до такой степени, что он даже не уведомил меня о диагностированной у него болезни Альцгеймера. Мне было двадцать четыре года, когда позвонил его лечащий врач. О смерти отца мне сообщил незнакомец.
Я провел три недели в Маршбертоне, не желая возвращаться на постоянное проживание в Хансворт-Холл. Одиночество так и оставалось моим верным спутником, и в довершение всех неприятностей мне предстояло выплатить огромный налог на наследство. За неимением иного выбора я выставил на аукцион большую часть имущества, а особняк сдал в аренду.
Затем вернулся в Уганду и попытался выкинуть Хансворт-Холл из головы. Одиночество, разумеется, последовало за мной — да оно и по сей день фактически так никуда и не делось.
— Надеюсь, Уильям, вы не возражаете, но я взяла на себя смелость ознакомиться с текущим договором об аренде.
— Не возражаю, сколько угодно.
— Вы ведь осознаете, что съемщики платят значительно меньше полной рыночной ставки?
Делаю глоток чая и лениво перевожу взгляд на потолок, от души надеясь, что Роза поймет намек. Нет, не понимает.
— У меня сохранились кое-какие связи в бизнесе по недвижимости, еще со времен работы в «Стивенс энд Марленд». И лично мне кажется, что перед продлением договора вам не помешает ознакомиться с другими предложениями.
Роза выжидающе смотрит на меня. Я понимаю, что она старается мне помочь, но мне вправду начхать на поиски новою арендатора, даже если это и увеличит доход. Особой необходимости в деньгах я не испытываю, а нынешние съемщики хлопот мне еще ни разу не доставляли.
Но эти большие светло-карие глаза…
— Хорошо, — вздыхаю я. — Предоставляю это вам.
Лицо Розы озаряет широкая улыбка.
— Я очень ценю ваше доверие, Уильям. И я вас не подведу.
И с этим она сгребает груду бумаг с моего стола и отправляется на свое рабочее место. Втягиваю носом нежный аромат ее духов и машинально бросаю взгляд на ее покачивающиеся бедра.
