Тело с историей - Николай Иванович Леонов
– Иное дело в опере – там хорошо. Утверждай себе, что ты Иоланта и тебе восемнадцать. Даже если ты весишь под тонну и до пенсии пара часов – публика примет на ура. А почему?
– Сдаюсь.
– Да потому, что петь, если мало-мальский голос есть, можно хоть до смерти. В мюзиклах не так важен голос, куда важнее вовремя войти в струю, найти свою нишу, стиль. Коли имеются и артистические данные – тем лучше! Посмотри на Сида…
– Слуга покорный, уволь, на ночь глядя.
– А вот зря, – кротко заметила Мария, – ибо предубеждение и гордыня, особенно для сыщика, – это третья группа инвалидности.
– Тем более, пощади инвалида, – фыркнул муж.
Она вздохнула, глянула с любовью и сожалением, уселась, положив одну прекрасную ногу на другую такую же, и терпеливо начала в который раз:
– Пытаюсь я, Лев Иваныч, донести до вас очень простую мысль. Сид, после стольких лет работы в конкретном стиле, не побоялся измениться – и выиграл.
– Что и понятно, – подхватил муж, – ибо до гроба по сцене скакать нехорошо.
– Иные и скачут, да еще и по всему миру. И собирают на старых дрожжах и ностальгии полные залы инфантилов. Суть-то не в этом. Попробую тезисно, максимально понятно: считаю, что он очень грамотно поступил. Вижу в сотрудничестве со здравомыслящим профессионалом очень хороший шанс для себя.
И твердо завершила:
– А также – и большую честь.
– Да в своем ли ты уме? – возмутился он. – Какую честь?! С кем ты собираешься сотрудничать, преподаватель, без трех минут народная артистка, лауреат и все такое…
Мария многозначительно посулила, что про «все такое» поговорит с ним особо.
– Теперь то, что звезда первой величины из совершенно другой галактики…
– Черной дыры, – бросил он.
Она возвела глаза к потолку, взывая о даровании терпения:
– Зачем я только обещалась его любить – и в болезни, и в деменции.
Гуров наступал:
– И потом, что ты, в Питер уедешь? Не пущу.
Наконец-то Мария возмутилась по-настоящему. Как же, посягательство на свободу передвижения:
– Он в Москве работает, и давно уже, темнота ты непроглядная! Но даже если бы и в Питер – что такого?
– Бросаешь мужа, – горько констатировал он.
– Да отделаешься от тебя, как же. Гуров, приди в себя! Сид – умница, талантище и звезда, это объективная реальность, отрицать которую есть абсурд и шизофрения. И то, что он вышел именно на меня, – колоссальная удача. Это показывает, что я – абсолютная ценность. Независимо от галактики. Вопросы?
Лев Иванович открыл рот. И закрыл. И наконец, смог ответить лишь:
– Оп-па…
И признался сам себе по большому секрету, что Мария его переклюкала играючи, как ребенка.
Убедившись в своей победе, жена деловито закрепила успех:
– Итак, завтра к десяти вечера подскочу обсудить условия сотрудничества и детали.
– Почему так поздно? – прицепился он.
– Потому что до того будут разговоры с остальными.
– Кто такие?
– Ну кто-кто, я не спрашивала. Директор привезет бумаги, еще кто-то подъедет из творческих… Откуда мне-то знать?
– А если у них будут пьянки и мордобой?
– Не пьет он, – утомленно отозвалась она, – а съезжаются они потому, что любое сценическое произведение всегда составное и договариваться надо со всеми особо. Если поймут друг друга сразу, то и подпишут контракт. Потом и я подтянусь, к кульминации. Сейчас как раз окно, предложений по кино пока нет, ну а с Шиллером все гладко. Так что завтра еду.
– Конечно, едем, – поправил Гуров не менее деловито.
– Почему «едем»?
– Потому. Я тебя одну не отпущу.
– Ой! – Она подперла щеку рукой, нарочито по-бабьи, пропела издевательски: – Кумоньки! Полковник-то мой ревну-у-у-ует!
Гуров невозмутимо поправил:
– Полковник твой повезет свою жену-красавицу к человеку, лично ему незнакомому. Да еще предположительно там будет ряд субъектов вообще непонятно каких. В качестве компромисса соглашусь подождать в машине, не заходя в святилище искусства. – И твердо завершил мысль: – Это, как ты верно отметила, не обсуждается. Либо так, либо никак.
На этот раз прозвучало в Левином голосе такое, что Мария сочла за меньшее зло согласиться с ультиматумом. Хотя плечами, усмехнувшись, все-таки пожала.
Глава 2
И вот теперь, двадцать первого ноября, без пяти десять, они крадутся по заулкам, или даже задам, элитного – годов с тридцатых прошлого века – поселка. Настолько элитного, что чужие здесь не бывают, на что указывают неубранная дорога, одна-единственная колея и полное отсутствие табличек на домах.
Нелюбовь автомобилистов к этому пути объяснима: ландшафтик ничего себе, подъемы-перевороты не хуже горных. И сотовый сигнал то и дело схлопывается невесть куда.
– Все, приехали. – Мария опустила телефон.
– В смысле приехали? Что-то непохоже.
– Я имею в виду, у сидовского директора то ли телефон сел, то ли сигнал пропал.
– А, так это ты не с ним щебетала?
– Я не щебетала, как вы выразились, а пыталась понять, куда ехать. Овражная, дом семь, но в навигаторе задать дом десять, и рядом будет семь.
– На одной стороне? – уточнил супруг.
– На одной.
– Семь и десять?
– Тут нет домов с другой стороны. Не видишь, что ли? – нетерпеливо пояснила она. – Вот ведь, уже пять минут одиннадцатого. Терпеть не могу опаздывать. Что на навигаторе?
– Ничего. Связь-то аховая.
– Ох. Останови.
Гуров повиновался, Мария, не дожидаясь, пока ей откроют дверь, вышла из машины и огляделась. Вид у нее при этом был презабавный, хозяйский, как будто все кругом ей принадлежит и она высокомерно недоумевает, кто посмел выключить свет и запустить снег.
Наконец жена шлепнула перчаткой по капоту:
– Да вот же дом семь, Лева! Нельзя же быть таким слепым.
Гуров удивился, поставил автомобиль на ручник и вышел сам:
– Где?
Мария махнула рукой на престарелый забор:
– Вот же!