Преследование праведного грешника - Джордж Элизабет
Он взял свой стакан и вышел из кабинета. Залпом выпив водку, он сунул стакан в стенную нишу рядом с травертиновой вазой и даже не заметил, что небрежно поставленный на край сосуд упал и покатился по застланному ковром полу.
Со второго этажа огромного дома до него донеслось журчание льющейся воды. В ароматной расслабляющей ванне растворятся все треволнения, пережитые Джинни за этот премьерный вечер и последние месяцы напряженной работы. Хотелось бы ему обрести такой же покой. И по гораздо более основательным, как ему представлялось, причинам.
В последний раз он позволил себе оживить в памяти славные моменты нынешнего триумфа: дрогнул, начиная опускаться, занавес, и одобрительный гул вскочившей с кресел публики прорезали хриплые крики «Браво!».
Такое бурное признание должно было порадовать Дэвида. Но не порадовало. Не могло порадовать. Его уши были глухи ко всему остальному, кроме постоянно звучавшего в них совсем другого голоса:
«На углу Питершем-мьюз и Элвастон-плейс. В десять часов».
«Но откуда… Откуда они у вас?»
«О, вы сами это поймете».
Даже сейчас, когда он вспоминал хор восхвалений и воодушевленную стрекотню публики, все ее хвалебные песни, которые должны были стать его воздухом, его светом, нектаром и амброзией, в ушах Дэвида по-прежнему звучали те последние четыре слова: «Вы сами это поймете».
И время настало.
Поднявшись по лестнице, он вошел в спальню. В глубине, за закрытой дверью ванной комнаты, отмокала в благоухающей воде его жена. Она что-то напевала с деланной беспечностью, и это подсказало ему. как сильно на самом деле она тревожится из-за его нервозного состояния и душевного настроя.
Вирджиния Эллиот была хорошей женщиной, подумал Дэвид. Самой лучшей из его жен. И он хотел бы оставаться с ней до конца своих дней. Он просто не знал, каким коротким окажется отпущенный ему срок.
Три быстрых движения хорошо справились с делом.
Он достал пистолет из ящика прикроватной тумбочки. Поднял его. И нажал на курок.
Сентябрь Дербишир
Глава 1
Джулиан Бриттон прекрасно осознавал, что его жизнь до сих пор мало чего стоила. Он разводил собак, управлял развалинами фамильного поместья и каждый божий день пытался отвратить своего отца от пристрастия к бутылке. Вот, пожалуй, и все. Ни на одном из этих поприщ он не преуспел, кроме разве что выливания джина в канализацию, и в свои двадцать семь лет чувствовал себя полным неудачником. Но сегодня вечером он не мог позволить себе проиграть. Он знал, что обязан одержать победу.
Подготовку к ней он начал с того, что подверг свой внешний вид безжалостному критическому осмотру перед большим зеркалом на подвижной раме, стоявшим в его спальне. Поправив воротник рубашки, Джулиан смахнул с плеча пушинку и пристально взглянул на свое отражение, постаравшись придать лицу желаемое выражение. Он решил, что должен выглядеть очень серьезным и озабоченным, поскольку для серьезной озабоченности имелись причины. А вот страданий своих выражать нельзя. И конечно, нельзя показывать, что он внутренне издерган и потрясен тем, что его мир начал вдруг разваливаться на куски.
Две бессонные ночи и два бесконечных дня предоставили Джулиану уйму времени для обдумывания и повторения замечаний, которые он хотел сделать, когда настанет назначенный час. В сущности, основную часть тех двух дней и ночей, что последовали за невероятным заявлением Николь Мейден, он провел в мысленных дискуссиях с самим собой. Теперь, после сорока восьми часов нескончаемых диалогов, звучавших лишь в его собственной голове, Джулиану не терпелось разобраться со всем этим делом, хотя он и не был полностью уверен, что его слова обретут желаемую убедительную весомость.
Отвернувшись от зеркала, он взял с орехового комода ключи от машины. Тонкий слой пыли, обычно покрывавший поверхность комода, бесследно исчез. И Джулиан понял, что его кузину опять обуяла неукротимая страсть к уборке, служившая верным признаком того, что она потерпела очередное поражение в решительной борьбе за трезвость с ее дядюшкой.
Именно с таким намерением восемью месяцами раньше Саманта прибыла в Дербишир. Словно ангел милосердия, она появилась на пороге Бротон-мэнора с миссией воссоединения семьи, распавшейся более тридцати лет назад. В этом направлении, однако, ей не удалось добиться большого прогресса, и Джулиану было любопытно, долго ли еще она намерена терпеть неослабевающую тягу его отца
к выпивке.
— Джули, мы обязаны спасти его от пьянства, — опять повторила Саманта сегодняшним утром. — Разве ты не видишь, что его состояние стало критическим?
В отличие от нее Николь, знавшая, его отца восемь лет, а не какие-то восемь месяцев, давно заняла позицию «живи сам и давай жить другим». Она не раз говорила: «Знаешь, Джулс, если твой батюшка предпочитает тупо спиваться, тут уж ничего не поделаешь. И у Саманты тоже ничего не выйдет». Однако Николь не понимала, какие чувства вызывает у человека вид отца, неотвратимо погружающегося в пьяное забытье, насыщенное иллюзорными романтическими воспоминаниями. Ведь она выросла в семье, где внешний уклад жизни соответствовал ее внутреннему содержанию. Любовь ее родителей никогда не давала трещины, и ей не пришлось страдать от двойной измены родителей — эта участь выпала на долю Джулиана: накануне его двенадцатого дня рождения хиппующая мать сбежала «учиться» с неким завернутым в покрывало гуру, а отцовская преданность бутылке сильно превосходила ту привязанность, какую он способен был проявить к трем своим отпрыскам. В сущности, если бы Николь хоть раз дала себе труд проанализировать различие в их воспитании, она смогла бы понять, что все ее кошмарные решения… Тут Джулиан решительно отмахнулся от собственных мыслей. Нельзя сейчас двигаться в этом направлении. Он не может позволить себе думать об этом. Он не должен отклоняться от решения первостепенной задачи.
— Послушай, приятель… — Джулиан схватил с комода бумажник и сунул его в карман. — Ты достаточно хорош для любой девушки. Она просто жутко перепугалась. Свернула на плохую дорожку. Только и всего. Помни об этом. И помни, что всем известно, какие прекрасные отношения сложились между вами.
Он верил, что его мысли соответствуют реальному положению дел. Жизни Николь Мейден и Джулиана Бриттона уже много лет были тесно связаны. Все, кто давно их знал, понимали, что они созданы друг для друга. И только Николь, похоже, не согласилась с этим.
Два дня назад, после того как она призналась, что решила окончательно поселиться в Лондоне и будет наезжать сюда, к родителям, лишь с кратковременными визитами, Джулиан смущенно сказал ей:
— Я знаю, что мы не помолвлены. Но мы всегда отлично понимали друг друга. И я не стал бы спать с тобой, если бы у меня не было серьезных намерений… Ну же, Ник! Черт побери, ты ведь меня понимаешь.
Это было не совсем то предложение руки и сердца, какое он хотел ей сделать, да и Николь не приняла всерьез его слова. Она сказала напрямик:
— Джулс, ты мне ужасно нравишься. Ты потрясающий парень и настоящий друг. Таких замечательных отношений у меня не было ни с одним мужчиной.
— Значит, ты понимаешь…
— Но я не люблю тебя, — продолжила она. — Секс не равнозначен любви. Так бывает только в кино или романах.
Ее слова поначалу совершенно ошеломили его, лишив дара речи. В голове возникла странная пустота, словно кто-то стер с классной доски все правила, прежде чем он успел записать их в тетрадь. Поскольку он молчал, Николь снова заговорила.
Она заверила его, что если он захочет, то они сохранят прежние дружеские отношения. Естественно, иногда она будет наезжать к родителям в Скалистый край,[3] и тогда у нее всегда найдется время для общения с Джулианом, причем, подчеркнула она, ей это будет очень приятно. Если он захочет, они даже могут по-прежнему заниматься сексом. Исключительно ради удовольствия. Но жениться? Для этого у них слишком разные характеры.
