Смертельный инструмент ацтеков - Наталья Николаевна Александрова

– Ну, мало ли куда… – протянул Лебедкин с плохо скрытой ненавистью. – Может, в гости уехала. Или по делам каким-нибудь. Мало ли дел у человека!

При этом он очень выразительно взглянул на часы, чтобы показать, что у него как раз много дел.

– Ага, в гости, как же! – передразнила его Рыжикова, не заметив его намека или не придав ему значения. – Не видела я, чтобы она из квартиры выходила.

– Ну, мало ли что не видели! Вы что же, всегда видите, кто входит или выходит?

Рыжикова ответила ему таким выразительным взглядом, который не нуждался в пояснении. Мол, а как же? Конечно, вижу! А потом она добавила, таинственно понизив голос:

– Чтобы она выходила – это я не видела. А зато видела, как он выходил. Прошлой ночью. И тащил здоровенный черный мешок для мусора. Как раз труп в нем мог бы поместиться.

– Вы фильмы детективные любите смотреть? – спросил Лебедкин усталым голосом.

– Ну, допустим, люблю, – осторожно ответила его собеседница. – Но только я не понимаю, при чем здесь это?

– Ладно, проехали, ни при чем.

– В общем, запишите ее приметы!

Лебедкин встряхнул головой, пытаясь сбросить тяжелое, мутное оцепенение, в которое вгонял его голос Рыжиковой, открыл блокнот и начал записывать.

– Лет ей примерно тридцать пять, волосы светлые, вот такие… – Рыжикова показала рукой чуть ниже плеча.

– Вот такие… – послушно записал Лебедкин и вздрогнул, увидев написанное. – Что значит – вот такие? До плеч?

– Немножко ниже. Глаза, значит, серые, рост средний. И еще непременно запишите, что татушка у нее вот здесь… – Рыжикова показала на ногу чуть выше колена.

– Тату, расположенное в нижней части бедра… – послушно записал Лебедкин.

– Ага, тату! – в восторге повторила Рыжикова. – Роза, значит, обвитая ленточкой, и на ленточке написано не по-нашему…

– Что написано?

– Ту би ор нот ту би! Это из Шекспира! – гордо заявила Рыжикова, весьма довольная, что может блеснуть эрудицией.

– Постойте, а как же вы это разглядели? – Лебедкин поднял на Рыжикову измученный взгляд. – Это же на закрытой части тела! На невидимой посторонним!

– А чего тут разглядывать? – фыркнула свидетельница. – Это у кого закрыто, а она, Марьянка, вечно в таком коротком халате ходила, что не только тату, а нижнее белье, извиняюсь, видать! На лестницу выскочит – мусор там вынести или ко мне за солью, к примеру, – и халат вечно не застегнут, так что даже Роза Викторовна с верхнего этажа и то ей сказала: «Не простудитесь ли, Марьяночка, в такой холод полуголой на лестницу выскакивать?» Ну, это она потому сказала, что муж ее, Павел Яковлевич, как раз тут оказался и на Марьянины ноги загляделся. Ой, говорит, какая у вас татуировка интересная, только по-английски с ошибкой написано… «ор» неправильно. Марьяна тогда изогнулась – где, как… так что вообще все до самой попы видно стало. Никак не может быть, говорит, чтобы неправильно… Тут еще внук их, Данька, спустился, чтобы сумки тяжелые взять, потому что лифт не работал, вот все пешком и ходили по лестнице. Так Данька тоже на эту татушку уставился: «Точно, говорит, напарили тебя, Марьяна, в салоне этом, неправильно написали… они там все поголовно неграмотные». Тут как раз Роза Викторовна и вмешалась…

Лебедкин почувствовал, что еще слово – и он просто рухнет на пол от непрестанно усиливающейся головной боли. Или припечатает заявительницу этим вот металлическим дыроколом с Дусиного стола, ибо терпеть дальше ее голос, сыплющий незнакомыми именами, он не в состоянии.

Однако мысль о Дусе привела его в чувство, и он сумел взять себя в руки.

– Гражданка Рыжикова, давайте закругляться, – сказал он по возможности твердо. – Я вашу информацию зафиксировал и принял к сведению…

– Что значит – к сведению? А как же арестовать его? Сожителя Марьянкиного?

– Ну, это не так просто… для этого у нас нет достаточных законных оснований…

– Почему это нет, когда очень даже есть?

– Вы же сам факт убийства не видели, да?

– Ну, допустим, не видела, – неохотно призналась Рыжикова.

– И трупа как такового у нас тоже нет…

– Я же говорю – он его ночью вынес…

– Вы видели только, что он вынес мешок, а что в этом мешке было, вы не знаете…

– Ну да, а что еще он мог такое большое выносить, да еще ночью? Ясное дело – труп!

– Мало ли что… может, мусор какой-нибудь. Короче, мы не имеем никаких оснований считать, что имеет место убийство. И вы не имеете. Вы можете только заявить, что она… гражданка Ромашкина, исчезла. Так это и то непроверенные сведения. Но заявление об исчезновении человека мы можем принять только по прошествии трех суток, и только от близкого родственника, а вы ей не родственник, правда?

– Правда, – неохотно признала Рыжикова.

– Ну, вот видите!

– Ничего я не вижу! Вижу только, что вы не хотите принять меры по моему сигналу!

– Ну, я же ваше заявление записал. Больше ничего сделать не могу. Давайте ваш пропуск, я подпишу.

Рыжикова неохотно протянула ему пропуск, Лебедкин поставил на нем время и расписался. У него оставалось какое-то странное чувство незавершенности, поэтому он добавил:

– Кстати, давайте уж запишем и ваш адрес.

– Мой? Зачем это вам мой адрес? – насторожилась Рыжикова.

– Ну, то есть адрес, по которому проживала предполагаемая жертва. Марианна, да? Эта, как ее… Ромашкина.

«Как мило, – сказала бы Дуся, – фамилия такая приятная…»

– А, вот это другое дело! – оживилась Рыжикова.

Она продиктовала ему адрес и ушла, ужасно недовольная.

Лебедкин попытался вернуться к своему графику, но после визита Рыжиковой работа не шла – болела голова и перед глазами плыли разноцветные пятна. Нет, все-таки эта посетительница точно настоящий энергетический вампир. Человека чуть до сердечного приступа не довела, а сама как огурчик.

Он подумал, что хорошо бы выпить кофе, немного взбодриться, и вышел из кабинета.

Кофейный автомат стоял возле комнаты дежурного. Дверь была приоткрыта, из-за нее доносился голос Коли Еропкина.

Лебедкину захотелось немедленно высказать Коле все, что он о нем думает. Вот какого черта он прислал к нему эту Рыжикову? Ну, понятно, хотел от нее отделаться, но надо же и совесть иметь! Они же все-таки коллеги, делают одно большое общее дело, значит, не нужно друг друга подставлять…

А он, Лебедкин, наорал тогда на Колю за дело, и пускай спасибо скажет, что Дусе не станет жаловаться.

Он толкнул дверь и вошел в дежурку.

Коля разговаривал с кем-то