Ночной обход - Вадим Фридрихович Агапов
– Мы его перестилали до того, как вы подключали к монитору. Паша, скажи! – Анжела посмотрела на медбрата.
– Да, честное слово, – кивнул он, глядя мне прямо в глаза.
– Если бы мониторы были на всех больных… – начала Анжела, но я ее прервал:
– Если бы ты не спала…
– Я не спала! – возмущенно воскликнула медсестра и с оскорбленным видом направилась к выходу из реанимационного зала. Но тут же столкнулась с санитаркой.
– Кто бросил шприц в помойное ведро? – заголосила та, уперев руки в бока и загородив собой проход.
– Что, дура, что ли? – попыталась ее обойти Анжела.
– Я все доложу старшей сестре! – не унималась санитарка. – Вы шприцы выбрасываете в мусор, а надо…
Я уставился на экран монитора. Вот, в два часа ночи прекращается сердечный ритм, короткая изолиния, и практически сразу начинается непрямой массаж сердца – это видно по графикам. Но если верить Анжеле, а собственно, чего ей врать? Значит, это запись электрокардиограммы соседа, который хоть и без сознания, но со стабильным сердечным ритмом. А прерывается она потому, что они с Пашей сняли с него электроды и подсоединили к «остановившемуся» доктору. И теперь монитор уже пишет ход реанимации.
Какое-то фатальное стечение обстоятельств! Анжела заснула на посту. Именно в эти минуты у пациента случилась остановка дыхания. Тревога не сработала, потому что больной не был подключен к монитору. Мне казалось, что я его подключал, но стопроцентной уверенности у меня не было… Неужели у меня начались провалы в памяти?
Я проклял соседей, не давших мне выспаться перед дежурством, пожелал неизвестным людям, от которых зависело количество мониторов в реанимации, долгих лет на больничной койке… и признал себя виновным. Я виноват в его смерти. Как там говорил Достоевский?.. Мы несем ответственность перед всеми людьми и за всех людей?
Прихватив бутылку колы, я нетвердой походкой пошел в ординаторскую. Жутко хотелось пить, а еще больше – напиться.
Глава 2
Есть моменты, когда мечтаешь уволиться с работы – например, когда нужно идти на утреннюю больничную конференцию после тяжелой ночи или когда увидел квиток со своей зарплатой. Но самое паршивое – это сообщать родственникам о смерти их близких. Как заметил один мой старший коллега, после каждого такого разговора у него остается рубец на сердце. «Представляешь, во что превратился мой миокард за пятнадцать лет работы?»
Я дождался половины восьмого утра и позвонил жене умершего доктора…
Она молча выслушала и повесила трубку. Еще один кирпич в стене, еще один шрам на сердце.
Остро захотелось выпить и больше никогда не работать в реанимации.
Первым на работу приехал заведующий. Выслушав все новости про больных, все подробности про умершего, наш замечательный шеф тяжело вздохнул:
– Да, крайне неприятная ситуация. И с мониторами беда… Если и эти сломаются, как работать будем? Анжела вроде не имеет привычки спать на дежурстве?
Я отрицательно покачал головой.
– Вы поезжайте домой, отдохните, а я схожу на вскрытие, – великодушно предложил заведующий.
– Нет, – возразил я. – Я сам схожу.
– Ну как знаете, – пожал он плечами.
В проеме открытой двери возникла старшая сестра, держа в руке шприц, словно олимпийский огонь.
– Значит, так! Мне все равно, что тут у вас было ночью, хоть десять реанимаций! Если еще раз кто-нибудь швырнет шприц в мусорку… воткну его вам в одно место! Все понятно?
И, не дожидаясь ответа, пошла дальше.
Шеф собрался уходить на утреннюю больничную конференцию. Пожалев меня, он пообещал, что сам доложит о моем дежурстве.
– С меня причитается, – откликнулся я на его доброту. – Спасибо!
– Благодарность – признак благородства души. Так вы говорите? – усмехнувшись, ответил он на прощание.
– Это Эзоп. Вроде.
Я прилег на диван.
Около девяти пришли на смену сразу два доктора. Кто из них дежурил, а кто пришел по ошибке, они не знали. Оба были в хорошем настроении, возможно, по случаю аванса. И никто не собирался возвращаться домой.
– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу! Кто из нас сегодня дежурит? – обратились они ко мне.
Я пальцами помассировал глаза.
– График дежурств я составляю, но не учу наизусть. Кто-то из вас, это точно. Монетку киньте, – предложил я.
– Я два часа из Вишеры ехал, тащил на себе яблоки. Зря, что ли? – Доктор Киселев поправил очки указательным пальцем, затем, скинув здоровенный рюкзак, стал доставать из него мешок с яблоками. – Коллега, угощайся, – обратился он ко мне, – а то что-то выглядишь не очень, витаминов, наверное, не хватает.
Второй доктор взял яблоко, помыл его, после чего сообщил:
– Я ночью дежурил на «Скорой», а сегодня вроде бы здесь, в реанимации. Владимир Станиславович, а фруктики-то у вас червивые! – Доктор Быков с хрустом кусал сочное яблоко. Он был моложе своего коллеги, на голову выше, шире в плечах и отличался неиссякаемой энергией и оптимизмом.
– Экий ты, Павел Васильевич, привередливый. Червяки ему не нравятся!
За яблоками из рюкзака появилась литровая банка с супом, двухлитровая бутылка колы, две пачки сигарет и толстенная книжка – Карамзин, том первый.
– Ну вы даете! Видя такие запасы, я готов уступить вам дежурство!
– Благородный поступок, – кивнул Владимир Станиславович. – Пошли покурим по этому поводу. А поскольку наш бледнолицый друг не курит… – Он махнул в мою сторону рукой. – И с нами не вступает в беседу…
– Мне на вскрытие идти, – хмуро ответил я, не вслушиваясь в их разговор. Настроение у меня было настолько подавленным, что веселье окружающих вызывало раздражение. Я закрыл глаза.
Мои коллеги продолжали трепаться, не обращая на меня внимания.
– Видишь, Павел Васильевич, – говорил Киселев, – это мы с тобой, обычные доктора, на работу стремимся. А писателю вдохновение требуется, он для этого на вскрытия ходит!
– Видал я в гробу такое вдохновение, – отвечал Быков. – А может, вам тоже попробовать, Владимир Станиславович?
– В смысле в морг сходить?
– Нет, книжки начать писать!
Раздался смех…
Я открыл глаза, вспомнил про кока-колу, которую забрал у медсестры, плеснул себе в стакан и, несмотря на то что напиток был тепловатым, с удовольствием выпил…
Я вернулся в реанимационный зал. Какая тут духота, надо открыть окно. Перегретые аппараты ИВЛ гудят настолько громко, что хочется заткнуть уши. Надо посмотреть больного – меня тревожит его состояние, я боюсь упустить что-то важное, но что именно, не могу понять. Дохожу до его кровати… У меня темнеет в глазах. Место, где должен лежать пациент, пусто! Его нет! У меня подкашиваются ноги, и я, чтобы не упасть, хватаюсь за спинку кровати. Я кричу, зову Пашу и Анжелу… А они, оказывается, стоят рядом.
– Почему меня не позвали? Когда он умер? – Я указываю на пустую кровать, моя рука дрожит.
– Его на исследование увезли, – отвечает медбрат.
Я хватаюсь за сердце:
– Слава богу, а то я уж подумал, что он… А что за исследование? Неврологи назначили?
– Вы сами и назначили, – тихо говорит Анжела. – Он на вскрытии!
– …вы на вскрытие пойдете? Из морга уже звонили. Или, может, все же мне сходить? – Заведующий тихонько тряс меня за плечо.
Я вскочил на ноги и попытался осознать, где была реальность, а что оказалось сном.
– Как-то вы странно выглядите, – покачал шеф головой, внимательно разглядывая меня. Затем взял стоявший на столике у дивана стакан с остатками напитка и принюхался.
– Там просто кока-кола, – как можно убедительнее сказал я и протер глаза. – Вот, черт, ну и сон мне приснился.
– Так, может, домой? И выспаться? – предложил шеф.
– Спасибо, но вначале в морг, – покачал я головой и стал переобуваться. Пол в морге был не самый чистый.
Сквозь осеннюю листву росших на территории больницы каштанов, сквозь несущиеся по небу рваные облака светило утреннее солнце. Я остановился и, задрав голову вверх, прищурился – после дежурства дневной свет всегда кажется ярче. Разглядывая кусочек высокого голубого неба, я подумал, что, наверное, есть в мире другая работа и другая жизнь – без болезней, без умерших, без утренних телефонных звонков, когда нужно сообщать людям о смерти… Жизнь, когда утром идешь в офис или в кафе, а не в морг, до которого я уже, собственно, и дотопал. Пройдя быстрым шагом сквозь комнату, заполненную плачущими людьми, затем проскочив помещение, где были выставлены образцы гробов, я перевел дух и стал подниматься по старым каменным ступеням на третий этаж. Запах здесь стоял еще более противный, чем внизу. Впрочем, в ординаторской, где ждала меня моя бывшая сокурсница, работавшая патологоанатомом, пахло меньше.
– Что-то ты долго, – поприветствовала она меня. – Да и вообще давно тебя не видела. Чаю хочешь? Или кофе?
Она сидела
