Отдел убийств: год на смертельных улицах - Дэвид Саймон
– Его кто-нибудь знает? – спрашивает Лэндсман. – Успели с ним поговорить?
– Какой там, – отвечает патрульный. – Он был «десять-семь» еще до нашего приезда.
Десять-семь. Полицейский код, означающий поломку, в безыскусном приложении к человеческой жизни. Красота. Пеллегрини улыбается, твердо зная: ничто в мире не сможет изменить настоящего копа.
– Карманы уже смотрели? – спрашивает Лэндсман.
– Нет пока.
– А где, блин, карманы-то?
– Гляньте на штанах под спортивным костюмом.
Пеллегрини наблюдает, как Лэндсман встает над телом, расставив ноги по сторонам от талии мертвеца, и свирепо стягивает треники. От его неуклюжих рывков тело сползает по тротуару на пару дюймов, оставляя там, где пробитый череп царапает асфальт, тонкую пленку спекшейся крови и мозга. Лэндсман запихивает мясистую ручищу в передний карман.
– На иголки не напоритесь, – говорит патрульный.
– Эй, – отвечает Лэндсман. – Если тут у кого-то и будет СПИД, никто в жизни не поверит, что это от какой-то сраной иголки.
Сержант достает руку из правого кармана мертвеца – и на тротуар высыпается мелочь где-то на доллар.
– В переднем кошелька нет. Будем ждать, когда тело перевернет медэксперт. Его же вызвали, да?
– Да, должен был выехать, – отзывается второй патрульный, заполняя верхнюю страницу протокола. – Сколько раз в него попали?
Лэндсман указывает на отверстие на голове, потом приподнимает плечо и демонстрирует рваную дырку в кожаной куртке мертвеца.
– Раз в голову, раз в спину, – Лэндсман замолкает, и Пеллегрини видит, как он снова делает каменное лицо. – Может, и больше.
Патрульный старательно записывает.
– Существует вероятность, – произносит Лэндсман профессорским тоном, – и вероятность немалая, что две пули вошли в одно и то же отверстие.
– Да ладно, – ведется патрульный.
Ну, одно слово – шизик. Ему вручили пистолет, значок и сержантские полоски и выпустили на улицы Балтимора – города, вдоволь нахлебавшегося насилия, грязи и отчаяния. Потом еще окружили хором из простофиль в голубой форме и разрешили играть роль одинокого блудного джокера, случайно попавшего в колоду. Джей Лэндсман, с кривой улыбкой и рябым лицом, заявляющий матерям преступников в розыске, что им не о чем волноваться, это всего лишь стандартный ордер на арест за убийство. Лэндсман, который оставляет пустые бутылки в столах других сержантов и не преминет случайно выключить свет в мужском туалете, когда там расположится старший по званию. Лэндсман, который, проехав с комиссаром полиции в лифте, выходит и жалуется, что какой-то сукин сын спер у него кошелек. Джей Лэндсман, который, еще будучи патрульным на Юго-Западе, парковался на Эдмондсон и Хилтон и доставал «радар», сделанный из коробки из-под овсянки «Квакер», обернутой фольгой.
– В этот раз отпускаю с предупреждением, – говорил он благодарным водителям. – И помните: только вы можете предотвратить лесные пожары.
И вот теперь, если только Лэндсман не сорвется и не заржет, в архив почтой департамента уйдет протокол за номером 88-7A37548, где указано, что жертве выстрелили один раз в голову и два раза – в спину, в одно и то же пулевое отверстие.
– Да не, слышь, шучу я, – говорит наконец Джей. – Пока еще ничего не ясно, вскрытие утром покажет.
Он переводит взгляд на Пеллегрини.
– Эй, Филлис, тело перевернет медэксперт.
Пеллегрини выдавливает слабую улыбку. Сержант звал его Филлис, начиная с того длинного дня в тюрьме на Райкерс-Айленде в Нью-Йорке, когда начальница отказалась подчиниться ордеру и отпустить заключенную под охрану двух балтиморских детективов-мужчин: по правилам в конвое должна быть минимум одна женщина. После продолжительных прений Лэндсман выпихнул вперед Тома Пеллегрини, грузного итальянца из семьи шахтера, родом из округа Аллегейни.
– Прошу любить и жаловать, Филлис Пеллегрини, – заявил Лэндсман, расписываясь за заключенную. – Это моя напарница.
– Здрасьте, – не смутился Пеллегрини.
– Вы не женщина, – сказала начальница.
– Но когда-то был.
В синем свете мигалок, отражающемся на бледном лице, Том Пеллегрини делает шаг, чтобы присмотреться к тому, что еще полчаса назад было двадцатишестилетним уличным дилером. Мертвец раскинулся на спине, ногами в придорожной канаве, руки частично разведены в стороны, головой на север, у боковой двери углового дома в ряду[6]. Темно-карие глаза застыли под прикрытыми веками в выражении смутного узнавания, распространенного у скончавшихся недавно и внезапно. Это не ужас, не ступор и даже не страдание. Чаще всего последнее выражение лица убитого напоминало изумленного школьника, которому только что объяснили логику простого уравнения.
– Если у тебя здесь все схвачено, – говорит Пеллегрини, – я перейду улицу.
– А что такое?
– Ну…
Лэндсман подходит поближе, и Пеллегрини понижает голос, словно само предположение, что у этого убийства может быть свидетель, – постыдная демонстрация оптимизма.
– В дом на той стороне зашла женщина. Первым патрульным на месте происшествия сказали, что она была на улице, когда начали стрелять.
– Она все видела?
– Ну, вроде как она кому-то рассказала, что это были трое черных в темной одежде. После стрельбы они убежали на север.
Мелочь, и Пеллегрини так и читает мысли сержанта: трое йо в черном – да уж, сузили, на хрен, круг подозреваемых до половины города. Лэндсман неопределенно кивает, и Пеллегрини идет через Голд-стрит, осторожно обходя ледяные лужицы на перекрестке. Сейчас ночь, полвторого, температура – сильно ниже нуля. На середине улицы детектива застигает бодрящий ветер, пробираясь под пальто. На той стороне Эттинг-стрит в честь такого события собрались местные – молодые парни и подростки, которые по-бандитски жестикулируют, наслаждаются внезапным развлечением и силятся разглядеть лицо мертвеца на той стороне. Они шутят и шепчутся, но даже самым младшим хватает соображения замолкнуть и отвести глаза при первом же вопросе патрульного. А какой смысл поступать иначе? Мертвеца через полчаса положат на стол медэкспертизы на Пенн-стрит, патрули с Запада будут попивать кофе в «7-элевен» на Монро-стрит, а барыги – снова толкать синие колеса на этом богом забытом перекрестке Голд и Эттинг. Что сейчас ни скажи, ничего из вышеперечисленного не изменится.
Толпа пронзает Пеллегрини глазами, как умеют только угловые пацаны[7] с западной стороны, пока он переходит улицу к крашеному каменному крыльцу и три раза коротко стучит в деревянную дверь. В ожидании ответа детектив смотрит, как на запад по Голд катит мятый «бьюик», неторопливо проезжая мимо. Пеллегрини оборачивается и провожает его
