Догра Магра - Кюсаку Юмэно
Через некоторое время крики стали утихать. Постепенно они сделались тонкими, как ниточки, пока от них не остались одни прерывистые всхлипы. Наконец девушка умолкла, и в ночной комнате снова воцарилась тишина.
Я устал. Устал от безумия, устал от размышлений. Слыша откуда-то из-за двери — вроде из тупика коридора — ровный и громкий бой часов, я не понимал, где я и что со мной, сижу я или стою. Я снова впал в забытье…
Что-то стукнуло…
Свесив голову на грудь и упершись взглядом в точку прямо перед собой, я сидел в углу напротив двери.
Я огляделся… Все в комнате — пол, стены, окна — окрасилось голубым.
«Чирик-чирик, чирик-чирик» — где-то вдали щебетали воробьи. Был слышен грохот трамваев…
Лампочка под потолком уже погасла.
«Рассвело», — лениво подумал я и потер глаза. Кажется, я крепко заснул…
Я потянулся, будто начисто забыв обо всех страшных и таинственных событиях ночи. Я ощущал боль в разных частях тела и уже был готов от души зевнуть, но, не успев набрать достаточно воздуха, захлопнул рот.
В двери напротив открылось окошечко. В нем показался простой деревянный поднос, на котором стояла серебристая тарелка и белые приборы.
Я крайне удивился. Моя голова невольно наполнилась ночными сомнениями… Не помня себя, я поднялся, на цыпочках подбежал к дверце и вцепился что было силы в толстые женские руки, которые держали поднос. Тосты, тарелка с салатом, бутылка молока — все повалилось на пол.
— Скажите, скажите, кто я! Как меня зовут? — хрипло закричал я со всей мочи.
Женщина не пошевелилась. Из-за моей хватки ее холодные руки, которые высовывались из белой униформы, словно толстые красные редиски, приобрели фиолетовый оттенок…
— Кто я? Как меня зовут? Я сумасшедший или…
— А-а-а-й! — раздался крик, и руки обмякли. — Кто-нибудь! Кто-нибудь, на помощь! Седьмая палата! На помощь!
— Шш! Тише, тише! Прекратите! Скажите, кто я. Где я нахожусь? Что происходит? Почему я здесь? Прошу! Скажете — отпущу.
Из-за двери доносились всхлипы. Но тут моя хватка ослабла, и я отпустил руки женщины. Всхлипы стихли. В коридоре послышались спешные шаги.
Я держал ее так крепко и отпустил так резко, что полетел на каменный пол. От серьезного падения меня спасло лишь то, что я успел выставить назад руки. Сохранив кое-как равновесие, я разочарованно огляделся.
И тут… случилось что-то неожиданное.
Когда я шлепнулся на пол, напряжение, терзавшее меня все это время, вмиг исчезло, а изнутри поднялась какая-то незнакомая, непонятная, не знающая удержу дурашливость. Я расхохотался так, что затряслись волосы на голове. Какая же глупость! Какая чушь! Я разразился неудержимым смехом. Вздымаясь откуда-то из глубин души, он сотрясал все мое тело, пока не достиг такой силы, что, казалось, еще немного — и моя плоть отделится от костей.
А-ха-ха-ха-ха! Что за глупость?! Да не все ли равно, как меня зовут? Забыл — и ладно! Я — это я! Не так ли? А-ха-ха-ха!..
Дурашливость сделалась совершенно нестерпимой, и я повалился на пол. Я скреб пальцами голову, бил себя в грудь, сучил ногами и хохотал. Хохотал… хохотал… хохотал… Глотая слезы, задыхаясь, вертясь, елозя, ворочаясь, я все хохотал.
А-ха-ха-ха-ха! Да как же это?
С неба я, что ли, свалился? Или из земли вырос?.. Стоит тут какой-то странный человек, и я понятия не имею, кто это… А-ха-ха-ха-ха!
Где он был? Чем занимался до сих пор? И что ему делать дальше? Он же ничегошеньки не понимает… И я только что с ним познакомился. А-ха-ха-ха-ха…
Что же это такое? Загадка? Нелепость? Ха-ха… ха-ха… Нелепость, нелепость! Ха-ха-ха.
Как же больно! Просто невыносимо. И чего я такой кретин? А-ха-ха-ха-ха!
Безостановочно смеясь, я все катался по полу из искусственного камня, но вот силы мои иссякли, а дурашливость куда-то подевалась. Я поднялся и протер глаза. У моих ног лежали следы недавнего буйства: три куска хлеба, тарелка салата, вилка и закупоренная бутылка молока.
Я почему-то залился краской, хотя рядом никого не было. Мне вдруг страшно захотелось есть, и, лишь поправив пояс, я схватил в одну руку еще теплую бутылку молока, а в другую — тост с маслом и принялся завтракать. Поддевая вилкой овощной салат и набивая рот невыносимо вкусной пищей, я спешно жевал, запивая жадными глотками. Наконец я откинулся на свежую простынь и, блаженно потягиваясь, закрыл глаза.
Я продремал, наверное, минут пятнадцать-двадцать. От сытости или нет, но силы меня покинули, по ладоням и ступням разлилось тепло, а в голове ощущалась темная пустота… То где-то рядом, то из самых ее глубин раздавались и стихали утренние звуки. Какая вялость… какое бессилие…
Грохот дорожного движения. Торопливый топот сапог. Важное цоканье гэта[2]. Звонки велосипедов. Где-то выбивали пыль…
Вдали каркал ворон. Кажется, рядом, на кухне, разбилась чашка. Вдруг из-за окна послышались женские крики.
— Фу, как гадко! Правда… Я перепугалась! Не ожидала… Не шути так! Ха-ха-ха.
Мой желудок отозвался радостным урчанием. Все эти звуки сливались в общий гул. Постепенно он уплывал от меня и моей приятной дремоты — дальше и дальше. Как же приятно… Как хорошо…
Откуда-то издалека отчетливо донеслось необычное «уи… уи… уи-уи-уи-уи». Так высоко и четко, словно свисток, могла звучать лишь сирена, и мне подумалось, что эта машина спешит ко мне по ужасно срочному делу. «Уи-уи-уи-уи» заглушило все звуки утренней тишины. Огибая повороты, оно свернуло в мою сторону и с удивительной скоростью помчалось к моей сонной голове, но вдруг, уже готовое врезаться в растрепанные волосы, отклонилось и описало огромную дугу, затем сбавило ход и с высоким ревом повернуло назад, проехало с квартал, и снова развернулось ко мне, приблизилось с громкой, оглушительной трелью и сразу же затихло. Больше я ничего не слышал. Весь мир замер, и я погрузился в сон.
После пяти спокойных минут в замочной скважине у изголовья что-то провернулось. Скрипнула тяжелая дверь, раздался шорох. Я рефлекторно вскочил с кровати, обернулся и… был поражен увиденным!
Прямо передо мной, у тяжелой, прикрытой двери, возникло небольшое плетеное креслице. А над ним, чуть ли не до потолка, возвышалась удивительная фигура. Она взирала на меня откуда-то сверху.
Это был великан ростом выше шести сяку[3], с вытянутым лошадиным лицом и бледной, точно фарфоровой, кожей. Под длинными, тонкими бровями поблескивали маленькие, как у кита, глазки. Взгляд был мутным и бессильным, точно у дряхлого старика или умирающего. Крупный, как у европейца, нос выдавался вперед, переносица ярко блестела. Под носом вытянулись большие, плотно сомкнутые губы, тоже бледные. «Уж не из-за тяжелой ли болезни?» — подумалось мне. Необыкновенно широкий покатый лоб, похожий на
