Вечный шах - Мария Владимировна Воронова
— Гортензия Андреевна очень хороший человек.
— Старая дева и партийная дура, ничего больше, — припечатала мама, — и, как истая коммунистка, не умеет отличить свое от чужого. Неужели так трудно понять, что эта дача не ее и ей здесь не рады? Так нет, мало того, что развела цветы, еще имеет наглость давать мне советы, как обращаться с Егором и Володей! Якобы она мне помогает. Но я прекрасно могу и одна посидеть с собственными внуками.
«И не менее прекрасно ты можешь пожить у себя дома», — мысленно огрызнулась Ирина.
Весь июнь Ирина честно отсидела с детьми на даче, почти не навещала мужа в больнице, потому что детям необходим свежий воздух, а кроме того, беременной женщине лучше не ходить по стационарам, чтоб не поймать какой-нибудь особо злой и устойчивый к антибиотикам микроб. Гортензия Андреевна по выходным отпускала ее к мужу, но по большому счету Кирилл во время болезни был предоставлен сам себе, и это до сих пор уязвляло Ирину. Потом отпуск ее кончился, на вахту должен был заступить Кирилл, и он собирался, даже хотел отказаться от путевки в санаторий, Ирина убедила его ехать буквально со скандалом. Вопрос с детьми встал ребром: забирать их на самый жаркий месяц в каменные джунгли не хотелось, но и отдавать на полное попечение Гортензии Андреевне тоже было страшновато. Она человек ответственный, а все-таки пожилой, и не дай бог… Ирина терзалась сомнениями, но тут неожиданно на помощь пришла мама и заявила, что прекрасно посидит с родными внуками. Ирина с благодарностью приняла предложение, хоть сердце и сжалось от нехорошего предчувствия, и, как выясняется, не зря. Посидит — да, прекрасно — нет.
Отношения с мамой прямо зависят от дистанции. На расстоянии — тепло, чуть ближе — поджаривание на медленном огне. И ведь по сути она права, в шкафу действительно эпический бардак, ибо последнюю стирку Ирина затолкала туда не глаженной. Слава богу, хоть не поддалась соблазну скрутить все в один ком, сложила каждую простынку по отдельности. Стоял слишком жаркий день, чтобы махать утюгом, а беременная женщина должна беречь себя, но это, конечно, не оправдание. С таких мелочей и начинается падение в пропасть. Сначала забудешь погладить, потом — постирать, а дальше что? Грязью зарастешь, оглянуться не успеешь. Так что надо спасибо маме сказать, что держит дочь в тонусе, а вместо этого всплывают и всплывают в памяти разные глупые детские обидки.
С треском опустив трубку на рычаги, Ирина прямо в полотенце прошла в спальню и легла на кровать. Отеков у нее официально не было, но ноги приобрели некую приятную пухлость, сухожилия на ступнях больше не выпирали из-под кожи, и от ремешка босоножки остался глубокий красный след. Скрутив из покрывала тугой валик и положив под ноги, Ирина закрыла глаза и прислушалась, не зашевелится ли малыш. Конечно, еще рано, но вдруг… Проведя ладонью по животу, она заметила, что он уже довольно прилично округлился, так что вскоре о ее интересном положении догадаются даже самые невнимательные коллеги. Хорошо, что она нашла в себе мужество сразу признаться председателю суда, хотя был сильный соблазн тянуть до последнего, обеспечивая себе еще пару месяцев спокойной работы.
Ирина улыбнулась. Вообще странно протекает у нее эта беременность. Очень странно, особенно если вспомнить, как она нервничала с Егором и Володей, хотя носила их обоих в обстановке полного благополучия. Не происходило абсолютно ничего плохого, жизнь текла размеренно и привычно, а она каждый день придумывала себе новые страхи, и сердце сжималось от ужаса.
А сейчас под напором настоящих трудностей и невзгод ее вечная тревога странным образом пропала. На душе постоянно царит спокойствие и безмятежность, какой она бы не достигла годами занятий по системе буддийских монахов и аутотренинга.
Может быть, это беременность так на нее влияет, а вернее, просто кончилась молодость со своей неуемной жаждой счастья…
«Я спокойна, я абсолютно спокойна…» — нараспев произнесла Ирина модное психологическое заклятие, но, засмеявшись, сама себя перебила.
Аутотренинг, метод прогрессивный, но полуподпольный и оттого прогрессивный вдвойне, завладел умами многих знакомых Ирины, а ей самой представлялся дикой чушью. Иллюзия — она и есть иллюзия, то есть обман, и он, увы, не становится правдой оттого, что ты сам себе его внушаешь. Витя Зейда говорит, что адекватное восприятие реальности и самого себя является главным признаком психического здоровья, но он считается в своих психиатрических кругах весьма недалеким малым, а ребята, придумавшие аутотренинг, ходят в гениях, и неисчислимое множество людей по всей стране повторяют, что их веки тяжелеют, вместо того чтобы заняться чем-нибудь полезным.
Ирина немножко помечтала, как первого сентября позовет в гости Зейду с женой, отметить начало учебного года. Егор пойдет в школу, Кирилл — в университет, Витька — в аспирантуру. В семье получается не просто праздник, а настоящее торжество знаний! Сейчас лето в разгаре и осень кажется далеко-далеко, но время летит так быстро… Оглянуться не успеет, как на деревьях появятся первые желтые листики, пойдут дожди, еще по-летнему шумные, но уже прохладные и затяжные. Небо побледнеет, затянется темными тучами, и придет пора возвращать детей в город.
Приедут они числа двадцать седьмого, чтобы успеть на школьный базар, покупать Егору новую форму, портфель и школьные принадлежности. А учитывая боевитый характер старшего сына, лучше две новых формы, одну носить, а вторую — ремонтировать в ателье. Наберут тонких тетрадок с Маяковским, Некрасовым и Семеновым-Тян-Шанским на зеленых обложках, солидных тетрадей в сорок восемь листов и обязательно одну в девяносто шесть. Такая толстая Егору еще не нужна, но пусть будет для осознания важности момента. И Кириллу приобретут всякой канцелярии, как первокласснику, шариковых ручек купят штук десять, а то он вечно их теряет. Ну и Володе обязательно возьмут альбом для рисования и карандаши. А может быть, застанут в продаже бумагу для акварели, восхитительно плотную и в то же время воздушную и пористую, от одного взгляда на которую руки тянутся изобразить что-нибудь этакое. И краски «Ленинград» купят, большую коробку в двадцать четыре цвета, где каждый брусочек запечатан, как ириска, и подписан загадочными словами «кадмий оранжевый», «умбра жженая», «сепия» и другими. А если судьба окажется совсем-совсем на их стороне, то получится найти и восхитительную колонковую кисточку, в форме капли с острым-острым кончиком, которой можно и накладывать щедрые мазки, и прорисовывать самые тонкие
