Каратель - Роман Феликсович Путилов
— Пацаны, единственный вариант, который нам предлагают — местная зона.
— В смысле — зона?
— Ну, зона, общего режима, там есть пустая казарма. Если мы согласны, то идем туда.
— Ну, а что, сходим, поглядим. Наверное, казарму, чем эта помойка, найти сложно.
Мы похватали вещи и под радостные взгляды наркобарончиков, выглядывающих из окон общежития, двинулись в степь, где на грани видимости, белели строения местной зоны, с вышками по углам.
Идти предстояло пять километров. Автобус наш давно уехал, идти по обочине было грустно. Невысокие строения зоны, с замершими, как стервятники, на крышах, многочисленными фигурами с серых телогрейках, приближались слишком медленно. Но все, когда ни будь, заканчивается. Наш путь тоже закончился, перед металлическими голубыми воротами, с каноническими, красными звездами на них. В калитке распахнулась амбразура, и через пару минут, нас гостеприимно запустили внутрь. Казарма, белого цвета, как и все тут, отдельный барак, стоял рядом с парочкой таких же. Капитан в зеленой форме с вишневыми петлицами внутренних войск отпер висящий на звери замок и пригласил нас заходить.
Ну что, можно сказать. Казарма как казарма, кровати в два яруса, тумбочки, вешалка, возле тумбы дневального полевой армейский телефон в коричневом корпусе. Матрасы свернуты на панцирных кроватях, постельное прилагается.
— Ну что парни, остаетесь — капитан смотрел вопросительно, вертя ключ от казармы на пальце.
— Конечно, товарищ капитан, здесь все отлично.
— Ну и хорошо. С питанием вопрос решайте сами, тут я вам ничем помочь не смогу. В вот остальные удобства — пожалуйста. Вода в умывальнике, у нас скважина своя. Туалет, к сожаление на улице. Белье как положено, менять будем раз в неделю. Утюг, мыло сейчас принесут. Вот вроде бы все. А вообще парни, мы вам очень рады.
— Почему?
— Так местные совсем оборзели, а мы все, здесь, в Улусе живем. Мы то все целый день на службе, а женщины наши, и дети из дома даже не выходят, боятся.
— Товарищ капитан, расскажите, вообще, что у вас здесь происходит. Нам ничего не объяснили. Здесь уже, в аэропорту, какой-то полковник сказал, что рыбаков на озере убили и сожгли и все.
— Ладно — капитан уселся на скрипнувшую под его весом панцирную кровать: — слушайте. До последнего времени местный народ был вполне вменяемый. Единственная беда у них, как у северных народов — алкоголь печень не перерабатывает. Поэтому от двухсот грамм себя теряют, и ничего не помнят. До последнего времени, самое типичное преступление — семья села обедать, выпили понемногу, утром проснулся только один, остальных кто-то зарезал. Вот, с учетом этого и жили. А как перестройка началась, олы вспомнили, что они потомки Чингиз-хана, и началось. У нас, в Улусе, половина примерно русских, половина местных. Ну вот, русские о улицам, стараются вообще не ходить, особенно, с наступлением темноты. Ну, а остальное сами узнаете, со временем.
Капитан вручил ключ от казармы Пахому, попрощался, и вышел на улицу.
Товарищ капитан — я с Демоном догнал его на крыльце.
— Слушаю.
— а никак с псом, в части питания, вопрос решить нельзя?
— Давай так, сержант. Вечером подойди вон туда — офицер махнул рукой в сторону обнесенного забором дворика: — там наши кинологи квартируют. Я им скажу, и они на твоего кобеля будут каши оставлять. И вообще, давай, ему там выделят вольер, и ты его там держать будешь. С вами еще туда — сюда, а вот собаку в казарме держать не положено. У нас единственная колония в республике, проверки часто приезжают.
— Большое спасибо, товарищ капитан, меня все очень устраивает.
Народ уже размещался. Так как кроватей было много, на второй ярус никто заселятся не стал. Народ распаковался, а через полчаса собрался в курилке.
— Мужики, на службу выходим с завтрашнего дня, с шестнадцати часов и до часа ночи. Работаем с одним выходным, потом, по приезду, всем неделю отпуска дадут. С едой непонятно, наверное, в местной столовке питаться будем. Вроде бы все. Остальное, все что не оговорил, решим завтра в отделе. Если у кого-то есть вопросы, заранее мне скажите, чтобы я завтра местному руководству сказал.
Позже я с Демоном двинулся в указанный мне угол. Сержант — срочник выдал нам бачок с сечкой, приправленной кусочками мяса, миску с водой, указал на пустой вольер с деревянной будкой внутри. Я покормил пса, завел его в вольер.
— Кормить твоего будем, как положено, два раза в день. Воду менять, выгуливать и вольер убирать — это уже сам.
— Да без вопросов. Только мы по вечерам до часа ночи дежурить будем.
— Ну значить пайку в вольер ставить будем. Мы потом бачок мой и вон туда, на крыльцо кухни ставь — сержант показал, куда ставить посуду.
Демон, с удовольствием съел пайку, вылизав бочок дочиста, затем, проводив меня грустным взглядом, полез в будку, набитую желтой, сухой соломой.
Когда я вернулся в казарму, народ, переодевшись в «гражданку», собирался в городок, на ознакомительную экскурсию. Спрятав под футболками и куртками пистолеты и наручники, мы, весело гомоня, двинулись в сторону Улуса. Улицы были пусты. Транспорта не было, людей практически тоже. Обсуждая местные достопримечательности, мы, растянувшись на сотню метров, двинулись в сторону центра. Экскурсия прервалась внезапно.
— Эй урус, иди сюда — на углу серого жилого дома стояло, периодически покачиваясь, нечто, и призывно махало на руками. При более внимательном рассмотрении, тело оказалось невысоким молодым олом, в зачуханном сером прикиде, и с расфокусированным взглядом темных глаз.
— Ты мне что ли? — Пахом сделал шаг навстречу: — Тебе надо, ты и иди сюда.
— Ты, урус, борзый что ли? — парень сделал шаг вперед, но покачнулся, и предпочел остаться на месте, держась за надежную стену здания.
— Нет, ну придется тебя уважить — Пахом усмехнулся и сделал несколько шагов вперед: — Чего ты хотел?
— Деньги давай, а то — парень сунул руку в карман, покачнулся и вновь ухватился за стену.
— Сейчас дам — Пахом быстро нанес «расслабляющий» удар в сплетение, подхватил, начавшего падать разбойника. Кто-то подскочил на помощь, из кармана ола была извлечена отвертка с перемотанной изолентой ручкой. Парня подхватили под руки и потащили к темнеющему в ста метрах зданию отдела милиции. На лице болтающегося, словно тряпочка, между милиционеров, местного жителя, было написано глубочайшее, до самых основ мироздания, потрясение.
