Михаил Березин - Пришла беда, откуда не ждали

Он обхватил меня обеими руками и что было силы прижал к своему животу. При этом диктофон включился на воспроизведение, и я вновь услышал крылатую фразу: «Назвать новую галерею в Миннесоте „Звездой Голдблюма“».

Остатки смакуемого мной «Кюрасао» оказались у него на пиджаке. Я попытался было предостеречь его, но из уст моих вырвался только хрип, что совсем неудивительно для человека, находящегося в объятиях гиппопотама.

– Браво, мой мальчик! – не унимался тот. – Теперь мы покажем всяким там брунгильдам, кто достоин представлять интересы гения. Поверь мне, его полотна станут украшением крупнейших музеев живописи, крупнейших частных коллекций. И этого добьется не кто иной, как твой старый Голдблюм.

Я, наконец-то, высвободился из его объятий и поставил пустую рюмку из-под «Кюрасао» на журнальный столик.

– А кто такая Брунгильда? – поинтересовался я.

– Брунгильда Кнопф, одна из наиболее удачливых и цепких владельцев берлинских галерей. И детектива-то она наняла наиболее опытного. – Он включил диктофон и продиктовал: – Обратиться к Паулю за подробными сведениями о детективе, нанятом Брунгильдой. – Потом он посмотрел на меня. – Ну вот, мой мальчик, пробил твой час. Настало время действовать. И не забудь, что абстракционисты – они и в жизни абстракционисты, и что многое будет зависеть от твоего умения абстрагироваться.

Мы разошлись, довольные друг другом. Я – с различными наглядными материалами и информацией, он – с остатками моего «Кюрасао» на пиджаке.

Прибыв по указанному Голдблюмом адресу, я предъявил паспорт и получил темно-синий «Судзуки-Свифт». Теперь предстояло найти «Шератон», в котором он забронировал для меня номер. Но для начала я решил проехаться по Берлину.

Голдблюм снабдил меня одним из журналов, в который были помещены репродукции работ таинственного гения. В том месте, где обычно указывались музей и владелец картины, прямо так и было написано: «Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у Александрплатц.» Или: «Неизвестный художник. Берлин. Переход метро у Главного вокзала.» Я нашел все эти картины и долго стоял перед каждой, стараясь абстрагироваться. Или, по крайней мере, – помедитировать. Картины были спрятаны под стекло, которое держали вмонтированные в стену металлические рамки. Одна из них была написана вокруг существовавшей уже, видимо, ранее, сделанной кем-то другим корявой надписи «AuЯlдnder raus!», в переводе означавшей: «Иностранцы, вон!», что позволило автору предпосланной репродукциям статьи сделать предположение о праворадикальных убеждениях художника. Разумеется, это совершенно не вязалось с моим силогизмом (автор – иностранец), но картина-то была абстрактной, и что именно хотел сказать художник, используя эти слова, в конечном итоге одному Б-гу известно.

Сколько я ни медитировал, по-бараньи уставившись на стену, а на измалеванном месте ничего нового, ассоциативного не возникало. Рядом со мной стояли другие люди, также усиленно пытавшиеся проникнуть в тайну загадочного изображения. Больше всего это напоминало бесплодную мастурбацию.

Я поехал в аэропорт, забрал из камеры хранения свои вещи и оттуда направился в «Шератон». Холл гостиницы размерами больше напоминал дворец спорта. Я заскользил по мраморному полу в сторону портье и, обогнув по дороге несколько кадок с пальмами, сунул ему под нос свой помидорный паспорт. «Я достаю из широких штанин…» Исходя из своего достаточно еще небольшого опыта, я тем не менее знал, что красный цвет является раздражителем не только для быков, но и для пограничников, таможенников, работников туристических бюро и гостиниц во всех цивилизованных странах мира. Однако, сверх ожиданий, портье посмотрел на меня с нескрываемым почтением. Уже потом мне стало известно, что если в этом отеле и останавливаются люди оттуда, то это наверняка – самые богатые и расточительные клиенты.

Он дал мне ключи от номера и пропуск на автостоянку. Ключу был придан тяжеленный брелок-наболдашник, которым можно было при желании пробить чей-нибудь череп, однако носить его в кармане не было никакой возможности.

Оказавшись в номере, я проникся еще большим уважением к таинственному художнику, этой буквально демонической личности, представив себе ту меру таланта, которой нужно было обладать, чтобы такой мелкий винтик в игре, каким являлся я, оказался удостоен подобных апартаментов. Вокруг него постепенно сгущались миллионы долларов, а он даже не подозревал об этом. А если знал? Какими должны были быть причины, вынуждающие его скрываться?

Из ванной комнаты появилась Малышка, в халатике, перехватывая на ходу волосы полотенцем, а из-под кровати выполз Тролль. Он так и сидел там в плаще и шляпе. Правда трубку только сейчас вынул из кармана.

– Привет, – сказал я. – Ну, как вам наше новое жилище?

– Подходяще, – буркнул Тролль.

Я чмокнул Малышку в щеку. На сей раз она пахла морем и Италией. Правда, в Италии мне тоже еще бывать не приходилось.

Прямо в одежде я бухнулся на кровать.

– Ну, отчитывайся, – потребовал Тролль.

Я рассказал им обо всем, что произошло за сегодняшний день.

– А можно посмотреть картины? – поинтересовалась Малышка.

– Что на них смотреть, – запротестовал Тролль. – Помните известный трюк с обезьянами? Когда авторами подобных картин были обезьяны, а люди толпами ходили и восторгались. И покупали! Давайте лучше проанализируем ситуацию.

В целом я был на стороне Тролля за исключением того, что на сей раз автором картин вряд ли была обезьяна. Ведь один из лучших специалистов в этой области господин Стивен Голдблюм самолично поднял этот переполох.

Я достал из сумки переданный мне Голдблюмом журнал и показал репродукции Малышке. Та застыла, словно зачарованная. Тролль тоже заглянул в журнал, с остервенением чадя трубкой.

– Он – не немец, – наконец, произнесла Малышка.

– Я тоже к этому склоняюсь, – кивнул головой я.

– И он – мужчина.

– А вот это уж, положим…

Я посмотрел на нее и с удивлением замер. Взгляд Малышки затуманился, она словно бы находилась в состоянии транса. Тролль тоже заметил это и с беспокойством заерзал.

– Он – мужчина, – загробным голосом повторила Малышка, – и ему где-то от тридцати до сорока лет.

– Что еще? – спросил я.

– И он – беден.

– Что еще?

– И он – одинок.

– А еще?

– Сейчас он попал в беду.

– Да, это говорил Голдблюм. – Мой интерес все возрастал. – Что-нибудь еще?

– Это – все.

– Бред, – сказал Тролль.

Я пораженно уставился на репродукции, превратившие моего призрака в зомби.

– Неужели ты все это прочла в картинах?

Малышка как бы вышла из состояния оцепенения.

– Я ведь хотела помочь тебе, Миша.

– Да, но как ты смогла?!

– Сама не знаю, просто очень захотела.

– По-моему, она просто нафантазировала, – ревниво заметил Тролль.

– Я посмотрела сначала на одну картину, потом на другую, и тут неожиданно увидела его и его мысли. Вернее, его основную мысль.

– И какая же это была мысль?

– Пришла беда, откуда не ждали.

– Забавно.

Я потер подбородок. Вот это номер! Оказывается, какая-то часть моего сознания, а именно та, которую я делегирую Малышке, способна понимать этот язык. Но это невозможно! Очевидно с частью сознания я делегирую фантомам и часть своего подсознания… Я со страхом, даже с ужасом воззрился на них. Милая парочка, на вид совершенно безобидная, однако несущая в себе ужасных монстров моего подсознания.

– Пойду, приму душ, – пробормотал я и поплелся в ванную комнату.

С удовольствием подставил тело под горячие струи воды. Но через мгновение уже выскочил оттуда голый и мокрый, осененный внезапной догадкой.

– А ты уверена, что видела его самого, а не созданный им художественный образ?

Малышка призадумалась.

– Ну, мысль, по крайней мере, была его, – нерешительно произнесла она.

– А на каком языке она была высказана? – поинтересовался Тролль.

– Глупый вопрос! – разозлилась Малышка. – Что значит, на каком языке? Это ведь живопись.

– Пришла беда, откуда не ждали, – повторил я. – Что бы это могло означать?

– Только он один это знает, – сказала Малышка. – Мне кажется все же, что в абстрактной живописи чаще всего выражают себя и свои личные ощущения.

Я отправился назад в ванную.

После ужина был устроен семейный совет.

– Не нравится мне, что в поиск вовлечены еще несколько частных детективов, – проворчал Тролль. – Будут путаться под ногами, как стая голодных шакалов.

– На то онo и дерби, чтобы первым к финишу пришел наиболее резвый рысак, – возразила ему Малышка.

– Что ж, пожалуй, предпочту быть рысаком, а не шакалом, – отозвался я. – Хоть выбор и небогатый.

– Шутки beiseite[9], – произнес Тролль. Он кичился тем, что уже знает несколько слов по-немецки. – Давайте поразмышляем. Нам известно, какими методами пользовались другие детективы, чтобы разыскать гения? Мне бы вовсе не хотелось, чтобы нам пришлось заново открывать колесо.