Джон Макдональд - Утопленница
— Что значит образование, а? Вот это воспитание! — бормотал он.
— А вам какое дело? Вы кто такой? Старик усмехнулся:
— Зачем же злиться? Кто вас трогает? Хансон выбежал уже в брюках и легкой рубашке. Небрежно взглянув на них, кинулся к лестнице, проверяя на ходу карманы.
— А я? — раздраженно воскликнула девушка. — А мне куда? Остановившись, Келси обернулся, бросив ей десятку, но она не успела подхватить ее.
— Вызови такси, — крикнул он, сбегая по лестнице. Ширли подняла деньги, стала подбирать одежду.
— Ну, старичок, вы свое сообщение доставили...
— Есть еще кое-что и для вас. Если, конечно, вам это небезразлично. Человеческий голос — очень тонкий инструмент. Хотя по телефону не сказали прямо, но все и так было понятно. Его жена мертва.
Солнечный свет вдруг показался померкнувшим — она вздрогнула.
— Все-то вы знаете, — сказала она со вздохом. Он пожал плечами.
— Знаю кое-что о лягушечках вроде вас. Хорошеньких лягушечках. Ничего не меняется. Глубокомысленные оправдания, чуточку сожаления от сознания, что валандаетесь с таким пустым созданием, как этот бездельник. И кончите тем, от чего стараетесь убежать, девочка. Тем, от чего воротите нос — дом, муж, детишки. Вот и все!
— Вы же ничего обо мне не знаете!
— Сталкивался с такими лягушатами в сороковые годы, а ваш тип вообще не изменился. Его жена умерла. Одевайтесь, причешитесь. Приходите в большой дом, там вызовем такси.
Повернувшись, он заковылял к лестнице и, придерживаясь за перила, стал тяжело спускаться вниз.
Глава 2
Сэм Кимбер без сил повалился в дубовое кресло в пустом кабинете рифа Уэлмо и устало произнес:
— Тебе не кажется, Харв, что ты слишком рьяно занимаешься этой утопленницей? Знаешь ведь, мне и так тяжело.
Харв печально покачал головой. Впрочем, это было обычное выражение его лица.
— Знаю, Сэм, но что поделаешь. Нам необходимо выяснить, где была Луэлл Хансон и почему. Где ты видишь стенографистку с ее блокнотом? Мы же здесь только вдвоем. Так каковы были ваши отношения с покойной?
— Боже милостивый! — простонал Сэм Кимбер — высокий, благородной внешности, крепкий, со светлыми глазами, во взгляде которых сквозила искренность и сила. — Ты и сам можешь ответить. Но раз уж характер наших отношений должен определить я, то она, собственно, была мне женой, о чем все вы догадывались.
Уэлмо перекладывал бумаги на столе с места на место.
— Когда началась твоя интимная связь с покойной?
Сэм Кимбер вскочил, возмущенно и с удивлением глядя на Харва:
— Ради Бога, объясни, Харв, что...
Он осекся, прислушиваясь к тревожному сигналу где-то в подсознании. И вдруг его озарило — все встало на свои места. Он уже не помнил, как долго они знакомы, потому что считал Харва исключением из правила, согласно которому всякая дружба неискренна и ограниченна. После многих лет совместных рыбалок, охоты, карточных партий, выпивок, общих загулов с Харвом и благодаря определенному нажиму, о котором он позаботился, чтобы Харв несколько лет назад стал шерифом, ему казалось, что их дружба останется прочной и незыблемой. Глядя в печальные глаза Харва, он заметил где-то в их глубине особый, злорадный блеск и понял, что сейчас, впервые за все годы, на поверхность вырвалась ревность и недоброжелательство. Ему стало горько: что ж, значит, и наша дружба оказалась фальшивой. Сейчас впервые за все годы Уэлмо подвернулась возможность помучить своего благодетеля, и это доставляло ему радость. В конце концов, оба они начинали с нуля, и Харв, очевидно, считал, что все зависело от везенья, а вовсе не от того, что Сэм оказался способнее.
Сэм, опустившись опять в кресло, положил ногу на ногу и с подчеркнутой любезностью произнес:
— Кто-нибудь другой, владеющий в трех округах такой же уймой леса, земли и кое-чего еще, на моем месте начал бы качать права, требовать адвоката, вздумай шериф коснуться его пальцем. Но мы с тобой, Харв, всю жизнь были друзьями, правда?
— Я ведь только...
— Ты только выполняешь свои обязанности, присягу, данную избирателям. Я горжусь, что моим другом является человек, который любой ценой выполняет свой долг и повышает тем самым шансы переизбрания на новый срок.
Уэлмо, подавленный, смущенный, произнес:
— Никогда еще, Сэм, ты не говорил со мной так.
— Не было причины, повода. Ладно, время сейчас жаркое, и денек горячий, давай перестанем трясти друг друга, поговорим разумно. Тебе угодно, чтоб я рассказал о Луэлл, хорошо, я готов. И все между нами останется, как раньше.
Но оба мы понимаем, подумал про себя Сэм, что это неправда, и дальше придется жить с сознанием нового открытия.
— Ведь это для твоей же пользы, Сэм, — сказал Уэлмо.
— Мне всегда претило говорить о женщине. Могу посудачить о хорошеньких девочках вроде тех двух из Аркадии, помнишь? Но Луэлл — другое дело. Мы были знакомы до ее ухода от Хансона, но я не обращал на нее особого внимания, думал: просто красивая молодая женщина, Келси привез ее сюда из Бостона. Я знал, что оба они дружат с компанией молодежи, которая любит хорошо выпить. Об их разъезде в городе ходили разные слухи, наверно, и до тебя дошла какая-нибудь версия, но можешь узнать правду, как мне рассказывала Луэлл. Одиннадцать месяцев назад, в апреле прошлого года, они вместе с Киверами отправились прогуляться до Бимини на огромной яхте Келси. Они были женаты три года, Келси любил выпить, заигрывал с женщинами, но Луэлл все ждала и надеялась, что он наконец повзрослеет и станет настоящим мужчиной. Сначала с ними были еще Джейс и Бонни Вейтс, но им пришлось почти сразу вернуться домой. Кажется, на следующий день яхта причалила к какому-то пляжу; Луэлл и Стю Кивер на шлюпке отправились к берегу, а Келси и Лорна Кивер остались на яхте. Луэлл захотелось доказать, что она доберется до яхты с берега вплавь. Она доплыла, очень тихо поднялась на яхту и застукала Келси и Лорну в постели. Устроила грандиозную сцену, однако Келси и Лорна не казались слишком смущенными. А когда вернулся на шлюпке Стю и узнал, в чем дело, он тоже не очень возмутился. Все немного выпили, а затем пошли намеки, и Луэлл вдруг поняла, что ей предлагают разделить постель со Стю Кивером. Говорила, что тут же протрезвела, и, увидев их похотливые глаза, многозначительные ухмылки, слушая дурацкие речи, поняла, что для нее с этой компанией покончено.
— Господи! — воскликнул Уэлмо.
— Как только яхта вернулась к причалу Бимини, Луэлл, собрав вещи, сошла на берег и улетела в Лодердейл, а затем сюда. Пока Келси возвращался, она переселилась из большого дома в мотель, намереваясь вернуться обратно на север. Келси приходил к ней, хныкая, умоляя, обещая, но она стояла на своем. Однако хотела поступать по справедливости и предложила разойтись на один год, договорились, что пока останется здесь, и Келси будет регулярно выплачивать ей кое-какое содержание. Если за год ничего не изменится, она начнет дело о разводе здесь, во Флориде. Он согласился, так как Луэлл тогда невозможно было отговорить. И вот теперь через месяц она собиралась подать на развод.
— А как Келси все объяснил родителям? — спросил Уэлмо.
— Хорошенький вопрос, но думаю, ты и сам можешь дать ответ. Старая миссис боготворит Келси и считает всю историю просто мелкой супружеской размолвкой, но старик Джон Хансон уже давно пришел к выводу, что его единственный сыночек не стоит и той веревки, на которой ему следовало бы повеситься. Старик любил Луэлл, считая ее последней надеждой на то, что Келси встанет на ноги. Если бы развод состоялся, отец его турнул бы из гнезда, как бы ни скандалила мать. А как теперь — не знаю. Когда родители в феврале отправились путешествовать, старый Джон наказал Келси приглядывать за их землей, но тот вряд ли показал там нос.
— Ты подружился с Луэлл после того, как она переехала из большого дома?
— Через месяц. Она сняла квартиру на Лимонной улице в доме миссис Кэри и начала по полдня работать секретаршей у доктора Нила. Келси давал ей деньги далеко не регулярно, но там, на севере, у нее во что-то были вложены наличные, которые она могла забрать, семь тысяч с мелочью. Она надеялась вложить эту сумму во что-нибудь здесь и получать небольшой доход. Слышала от друзей, вроде бы все, до чего я дотронусь, превращается в деньги, и, когда мы познакомились, обратилась ко мне за советом. Я сказал, что инвестиции — не моя специальность. Откровенно говоря, я ее считал такой же никчемной, как все эти Киверы, Брай и им подобные. Возможно, я немного переборщил, был к ней суров, и это оказалось последней каплей — она спрятала лицо в ладони и разрыдалась. Красивая, молодая. И еще эти золотистые волосы... Я постарался быть помягче, покатал ее по округе, кое-что показал, и Луэлл рассказала, как ее мечты развалились подобно карточному домику. Я вложил ее деньги в дело, и семь тысяч немедленно стали приносить девяносто долларов ежемесячно. Нам было хорошо вместе, с ней было удивительно легко разговаривать. Когда мы довольно долго появлялись вместе, пошли слухи, но между нами еще ничего не было, ведь мне уже сорок семь, у меня взрослые дети, и Китти умерла в пятьдесят третьем, а Луэлл было всего двадцать семь. Вижу, ты умираешь от любопытства, по-моему, даже немного вспотел, но можешь расслабиться — никаких подробностей не будет. Я был в Джэксонвилле — давал показания и должен был остаться там до понедельника из-за юридических разногласий; сидел в номере гостиницы один, совершенно измотанный, загнанный в угол; и тут я просто поднял трубку и позвонил ей; в пятницу, в одиннадцать вечера, я вытащил ее из постели и сказал, как мне одиноко и плохо, сообщил, где я, и попросил приехать как можно скорее. Она долго молчала, а потом в трубке раздался щелчок — положила ее. В субботу, после изнурительных споров о налогах, я дотащился до отеля, вошел в свой номер — там сидела она, бледная, как стенка. Пытаясь улыбнуться, хотела пошутить, но по лицу побежали слезы. Я ничего не понимаю в любви, Харв. Кое-кто снисходительно принижает, опошляет это слово. Мы его не употребляли. Но нам было хорошо вместе, и Луэлл оказалась изумительной женщиной. Не знаю, женился бы я на ней, мы об этом не говорили. Одно мне ясно — пока я жив, мне ее будет не хватать. Помолчав, Харв, облизнув губы, спросил:
