Артур Конан-Дойль - Квадратный ящичек
Лучше уж узнать самое худшее, чем пребывать в неведении!
- Официант, еще какие-нибудь пассажиры здесь есть? - спросил Дик.
- Да, двое - в курительной комнате, сэр, - ответил тот.
Небольшая, но уютная и роскошно обставленная курительная комната находилась рядом с буфетом. Мы толкнули дверь и вошли. Вздох облегчения вырвался у меня из груди. Я увидел мертвенно-бледное лицо Фленнигена с немигающими глазами и решительной складкой губ. Против него сидел Мюллер. Они играли в карты и пили вино. Я толкнул Дика локтем, подтверждая, что наши поиски увенчались успехом, а затем мы с самым непринужденным видом уселись рядом с ними. Заговорщики не удостоили нас даже взглядом. Я стал внимательно наблюдать за ними. Они играли в "наполеона".
Оба были тонкими знатоками игры, и я не мог не восхищаться самообладанием, с каким эти люди, скрывая свою страшную тайну, хладнокровно подбирали длинную масть или ловили королеву. Деньги быстро переходили из рук в руки, но чернобородому явно не везло. В конце концов он с раздражением швырнул карты на стол, выругался и заявил, что больше не намерен играть.
- Будь я проклят, если еще соглашусь тянуть эту канитель! - воскликнул он. - За пять конов у меня ни разу не было больше двух карт одной масти!
- Ничего, - ответил его товарищ, сгребая выигранные деньги. - Проиграть или выиграть несколько долларов - какое это будет иметь значение после того, что произойдет сегодня вечером?!
Меня поразила наглость этого мерзавца, но я с самым бесстрастным видом продолжал разглядывать потолок и попивать вино. Я чувствовал, что Фленниген пристально смотрит на меня своими волчьими глазами, проверяя, не вызвал ли у меня подозрений этот намек. Затем он что-то шепнул своему товарищу, но я не расслышал, что именно. Очевидно, это было предупреждение, так как тот сердито ответил:
- Чепуха! Что хочу, то и говорю! Излишняя осторожность как раз и может погубить все дело.
- Ты, видно, не заинтересован в успехе, - ответил Фленниген.
- Ничего подобного, - буркнул Мюллер. - Ты отлично знаешь, что если я делаю ставку, то надеюсь выиграть. Но я никому на свете не позволю отчитывать меня и одергивать. Я не меньше, пожалуй, даже больше тебя заинтересован в успехе нашего дела.
Ом весь кипел от злости и некоторое время яростно дымил сигарой. Его компаньон тем временем посматривал то на Дика Мертона, то на меня. Я понимал, что нахожусь рядом с человеком, готовым на любой шаг, что стоит ему заметить хотя бы легкую дрожь моих губ, и он тотчас же меня укокошит. Однако я проявил больше самообладания, чем мог от себя ожидать в столь трудных обстоятельствах. Что касается Дика, то он оставался невозмутимым и бесстрастным, как египетский сфинкс.
Несколько минут в курительной комнате царило молчание, нарушаемое только шуршанием карт, которые тасовал Мюллер перед тем, как положить в карман. Он по-прежнему казался рассерженным. Бросив окурок в урну, он вызывающе взглянул на своего спутника и повернулся ко мне:
- Не можете ли вы сказать, сэр, когда на берегу получат первую весть о нашем пароходе?
Теперь они оба смотрели на меня, и хотя я, быть может, немного побледнел, но ответил спокойным голосом:
- Я полагаю, сэр, первое известие о нашем пароходе будет получено, когда мы достигнем Куинстауна.
- Ха-ха-ха! - рассмеялся сердитый человечек. - Я знал, что вы так скажете. Не толкай меня под столом, Фленниген, я не выношу этого. Я знаю, что делаю. Вы заблуждаетесь, сэр, - продолжал он, вновь поворачиваясь ко мне, - глубоко заблуждаетесь.
- Возможно, о нас еще раньше сообщит какой-нибудь встречный корабль, высказал предположение Дик.
- Нет, вовсе не корабль.
- Погода прекрасная, - заметил я. - Разве корабль не увидят, когда он прибудет к месту назначения?
- Я этого не говорю, но о нас услышат еще раньше и в другом месте.
- А где же? - полюбопытствовал Дик.
- Этого я вам не скажу. Но сегодня еще до темноты узнают, где мы находимся, причем самым необычайным, таинственным способом. - И он снова хихикнул.
- Пойдем-ка на палубу, - проворчал Фленниген. - Ты хлебнул лишнего, и этот проклятый коньяк развязал тебе язык. - Схватив Мюллера за руку, он чуть не силой вывел его из курительной комнаты, и мы слышали, как они, спотыкаясь, поднялись по трапу на палубу.
- Ну, что ты теперь скажешь. Дик? - спросил я прерывающимся от волнения голосом.
Но мой друг по-прежнему казался невозмутимым.
- Что я скажу? Да то же самое, что и его приятель. Мало ли чего не наболтает человек спьяну? От него так и разит коньяком.
- Чепуха, Дик! Ты же видел, как другой старался заткнуть ему рот!
- Конечно. Но он просто не хотел, чтобы его друг валял дурака перед незнакомыми людьми. Возможно, что коротышка - это сумасшедший, а другой приставленный к нему санитар. Вполне возможно.
- Ах, Дик, Дик! - воскликнул я. - Ну, можно ли быть таким слепым! Разве ты не видишь, что каждое их слово подтверждает мои подозрения?
- Вздор, дружище, - спокойно возразил Дик. - Ты сам взвинчиваешь себе нервы. Ну, какой смысл во всей этой чертовщине? Каким это таинственным способом узнают, где мы находимся?
- А я скажу тебе, что он имел в виду! - воскликнул я, наклоняясь к Дику и хватая его за руку. - Какой-нибудь рыбак у американского побережья внезапно увидит в море вспышку и далекое зарево. Вот что он имел в виду!
- Вот уж не думал я, Хеммонд, что ты такой идиот, - проворчал Дик. Если ты станешь придавать значение болтовне всякого пьянчуги, то придумаешь что-нибудь еще более нелепое. Давай-ка лучше последуем их примеру и выйдем на палубу. По-моему, тебе нужно подышать свежим воздухом. Я уверен, что у тебя печень не в порядке. Морское путешествие будет тебе на пользу.
- Если я доживу до конца нашего плавания, - простонал я, - то дам зарок больше никогда не путешествовать. Сейчас уже накрывают на стол - нет смысла подниматься на палубу. Я останусь внизу и распакую свои вещи.
- Надеюсь, к ужину твое настроение улучшится, - заметил Дик и ушел. Я предавался в одиночестве мрачным размышлениям, пока удары большого гонга не призвали нас в салон.
Само собой разумеется, что после происшествий этого дня мой аппетит отнюдь не улучшился. Тем не менее я машинально уселся за стол и стал прислушиваться к болтовне окружающих. В салоне находилось около сотни пассажиров первого класса, и, когда подали вино, гул голосов, сливаясь со звоном тарелок, перерос в настоящий гвалт.
Я оказался между очень полной и нервной пожилой дамой и чопорным маленьким священником. Они не пытались вовлечь меня в беседу. Я ушел в свою скорлупу и принялся наблюдать за моими дорожными спутниками. Дик сидел поодаль от меня, попеременно занимаясь то куриным филе, лежавшим перед ним на тарелке, то самоуверенной молодой особой, сидевшей рядом с ним. Капитан Доуи выполнял обязанности хозяина на нашем конце стола, а пароходный врач - на другом.
Я с радостью обнаружил, что Фленниген сидит почти против меня. Пока он был на глазах, я знал, что хотя бы временно нам не угрожает опасность. Он сидел, изображая на своем мрачном лице какую-то гримасу, что, по его мнению, должно было сойти за милую улыбку. От меня не ускользнуло, что он много пил, так много, что охрип еще до того, как подали десерт. Его приятель Мюллер сидел от него за несколько человек. Он мало ел и, казалось, был охвачен каким-то беспокойством.
- Ну-с, дорогие дамы, - заявил наш добродушный капитан, - надеюсь, на борту моего корабля вы будете чувствовать себя как дома. За джентльменов я не беспокоюсь. Официант, шампанского! За попутный ветер и быстрое путешествие! Уверен, что наши друзья в Америке дней через восемь - самое позднее через девять - узнают о нашем благополучном прибытии.
Я посмотрел вокруг себя и успел перехватить молниеносный взгляд, которым Фленниген обменялся со своим сообщником. На тонких губах Фленнигена играла зловещая улыбка.
В салоне продолжалась оживленная беседа. Говорили о политике, о море, о развлечениях, о религии. Я оставался молчаливым, хотя и внимательным слушателем. Вдруг мне пришло в голову, что было бы неплохо затронуть один вопрос - он не выходил у меня из головы. Я мог коснуться его как бы между прочим, но капитана это заставило бы насторожиться. К тому же, наблюдая за лицами заговорщиков, я сумел бы определить, какое впечатление произведут на них мои слова.
Внезапно в салоне наступила тишина. Темы, представлявшие общий интерес, видимо, были исчерпаны. Момент был подходящий.
- Позвольте узнать, капитан, - начал я, наклоняясь вперед и стараясь говорить как можно громче, - как вы относитесь к манифестам фениев?
Румяное лицо капитана побагровело от благородного негодования.
- Фении - презренные трусы. Они глупы и безнравственны, - ответил он.
- Банда мерзавцев, которые не осмеливаются играть в открытую и прибегают к пустым угрозам, - добавил надутый старикан, сидевший рядом с капитаном.
