Марк Фурман - Девушка, больница, ночь
Похоже, что об утреннем инциденте с колесами знали уже почти все таксисты, хотя Левашов об этом никому, кроме завгара, не говорил. Не то чтобы не успел — время было: когда нет пассажиров, водителям на стоянках ничего не остается, как трепаться друг с другом. Просто пропало желание. То ли желтенькие таблетки подействовали, то ли еще что, но где-то к десяти утренняя злость на Зеленина улетучилась. Еще часа через два Николай ему даже посочувствовал. Происходило это, однако, помимо собственной воли Левашова. Сердцем он понимал, что прыщавого жалеть нельзя. Если их жалеть, как же честным водителям работать? Вот он, к примеру, прошлой зимой с месяц простоял с лысыми колесами, остался без половины зарплаты. Но никому не напакостил, дождался новых шин без блата, в порядке очереди. И потому, может быть, прав тот водитель — головой о трубу, и весь разговор!
Как бы то ни было, а на вокзале его незаметно, вернее, он сам того не приметил, как пропустили без очереди. Та же история повторилась на стоянке в Малышеве. «Загорали» три машины, пассажиров — ни одного. И тому была причина, троллейбусы шли аккуратно, четко выдерживая график. И тут подходит пассажир. Так Станислав Захаров, стоящий первым из трех, предлагает пассажиру сесть в «Волгу» Левашова. Николай разозлился, ибо жалости к себе не терпел.
— А я никуда не тороплюсь, — отрезал он Станиславу. — К тому же, в такую погоду и по таким дорогам пусть смертники гоняют, — добавил он.
Просмотрев свежие газеты и узнав все последние новости, Николай наконец-то уехал из Малышева, захватив двух женщин до центра. Высадив их, он взглянул на часы, убедившись, что самое время перекусить, поехал домой ужинать.
5
Отпустив Левашова, Сергей Леонтьевич прошел в свой кабинет. Конечно, заведующий хирургическим отделением на сто коек мог бы иметь кабинет и попросторнее. Однако такое помещение оказалось не запланированным при реконструкции больницы. Зато палаты теперь не хуже, чем в столичной клинике, каждая с умывальником и не более чем на трех человек. А для тяжелых послеоперационных больных удалось оборудовать три двухместные палаты с подведенным кислородом, особыми кроватями, сигнализацией.
Сменив зеленоватую рабочую пижаму на свежий халат, Бережной закурил и включил приемник. «Маяк» сообщил о погоде в их области. Ничего утешительного на ближайшие дни: снег, метель, гололед… Потом транслировалась музыкальная программа. Тут ему определенно повезло. Зазвучали старые записи оперных арий в исполнении двух знаменитых итальянцев — Энрико Карузо и Марио дель Монако. Музыка обычно действовала на Бережного успокаивающе. Не без удовольствия он подумал о вечернем концерте и, открыв историю болезни, начал описывать ход сегодняшней операции.
Все, как обычно, в который раз: «Срединным разрезом вскрыта брюшная полость… Остановка кровотечения… В брюшной полости находятся частицы жидкой пищи». Видно, незадолго до приступа язвенник позавтракал. Да, не забыть отметить: больной, Пирогов его фамилия, как у выдающегося хирурга, был абсолютно трезв. Пишем дальше. «…В центре задней стенки желудка, ближе к большой кривизне, обнаружено отверстие 2x1 см, из которого в брюшную полость поступает пищевое содержимое…»
В дверь постучали. Вошла Людмила Михайловна, старшая операционная сестра, в руках поднос, покрытый салфеткой.
— Разрешите, Сергей Леонтьевич?
На подносе в большом фарфоровом чайнике свежезаваренный чай, три чашки, сахар, конфеты, ломтики лимона на блюдце…
— О, даже лимон! — изумился Бережной. — Балуешь ты нас, Людмила. — Он достал из холодильника в углу кабинета бутерброды, переложил историю болезни на подоконник. — Что ж, почаевничаем, хозяйка.
Настало время привычного послеоперационного ритуала. Сестра разлила по чашкам ароматный чай.
— А где Виталий Владимирович? Я посмотрела — ни в ординаторской, ни в палатах. Думала, он у вас.
— Я его отпустил до вечера. Пусть отдохнет, ему сегодня в ночь выходить.
— Балуете вы молодежь, Сергей Леонтьевич. — Сестра строго взглянула на Бережного. — Опять сами операцию записываете. Вы-то ее наизусть знаете, а ему полезно лишний раз подумать. Потом за дневники в историях болезни возьметесь?
Старшая операционная могла позволить себе такой тон с Бережным. В отделении она проработала больше двадцати лет. Пришла сюда восемнадцатилетней девчонкой после медучилища, теперь ей уже далеко за сорок. В прошлом году дочь замуж выдала, осенью стала бабушкой.
— Ну, что ты, Людмила, разворчалась, — умиротворяюще произнес Бережной. — Еще напишется, какие его годы. Давай лучше музыку дослушаем. Минут пять осталось, не больше.
Чистый голос Карузо взлетал все выше, к верхним нотам. Казалось, певец не выдержит нечеловеческого напряжения, но в последний момент он легко скользнул вниз, завершив почти шепотом арию из «Паяцев».
Они допили остывший чай. Людмила Михайловна поставила пустые чашки на поднос, одну чашку, чайник и конфеты на столе прикрыла салфеткой. Уже с порога сказала:
— Как будете обход делать, Сергей Леонтьевич, взгляните на Авилова из одиннадцатой палаты. Похоже, у него начинается нагноение, может инфекция, какая прицепилась.
Закончив описание операции, Бережной минут пять отдыхал у полуоткрытого окна, жадно вдыхая морозный воздух. Потом взял папки с историями болезней и пошел по палатам.
Обход заведующего занял около двух часов. Теперь сестры возьмутся за выполнение назначений: уколы, вливания, обработка ран и послеоперационных рубцов в гнойной и чистой перевязочных… Относительно Авилова, который оказался мужчиной баскетбольного роста, едва вмещавшимся в больничную койку, старшая оказалась права: на четвертый день после операции аппендицита у него нагноился шов. Одиннадцатую палату вел Виталий. По дневникам — ничего особенного, все дни состояние Авилова удовлетворительное, никаких болей и жалоб. Однако же, когда тот обнажил живот, вытянув длинные ноги, Бережной увидел на синеватой запавшей коже покраснение и гной вокруг операционного разреза. «Похоже, Виталий не смотрел Авилова последние два дня, — профессионально рассудил он. — Что это — самоуспокоенность, халатность или равнодушие? Ни то, ни другое, ни третье не красят хирурга. «Почивание на лаврах диплома, куда опаснее медицинской ошибки», — вспомнил он предостерегающий афоризм своего учителя, главного армейского хирурга Тополянского.
Часам к четырем Сергей Леонтьевич наконец-то завершил все необходимые дела. Он достал из тумбочки небольшой кипятильник в кожаном футляре и, опустив в чашку с остывшим чаем темноватую спираль, минуты две наблюдал, как крохотные пузырьки воздуха устремляются к поверхности воды. Чай Бережной пил горячий, почти кипяток, эта привычка сохранилась у него с войны. Как врач он понимал, что это пристрастие не из лучших, однако избавиться от него не мог и по сей день.
Оставалось срочное дело, которое он хотел быстрее завершить. С месяц назад из Нижнего Новгорода он получил отпечатанную на отличной мелованной бумаге анкету: выпускники первых послевоенных лет приглашались на юбилейную встречу в родной институт. Неужели несколько десятков лет прошли с того жаркого майского дня? Банально, но как быстро летит время… Конечно же, в мае он обязательно будет в Нижнем.
Бережной перечитал почти два десятка пунктов и вопросов. От стандартных (фамилия, имя, отчество, семейное положение, место работы, наличие степени, наград и т. п.), до трогательных (Кого из друзей ты хотел бы увидеть на встрече? Самое радостное событие в твоей жизни? Есть ли где остановиться в Нижнем?) и, наконец, иронично-смешных (Имеешь ли значок ГТО? Сколько получаешь и сколько хотел бы? Твои предложения по организации товарищеского ужина. Твой Эверест в спиртном за вечер?). Он достал ручку и начал на черновике набрасывать ответы. Все-таки, несмотря на прошедшие года, приедут, наверняка не меньше сорока — пятидесяти человек. Хотелось написать что-то оригинальное, юморное. Ведь для сокурсников он по-прежнему Сережка Бережной, по прозвищу Циркач. Грехи молодости, но до поступления в медицинский он успел окончить два неполных курса циркового училища. Стойку на руках и сейчас, если поднапрячься, сделает.
Оставался последний вопрос, восемнадцатый по счету. На него не так просто ответить: «Если б снова начать, что б ты выбрал опять?». Поразмышляв, но ничего оригинального не придумав, он оставил место для ответа, и с таким, же волнением, как недавно слушал музыку, перечитал незамысловатые, чуть сентиментальные стихи, которыми заканчивалась анкета:
Пусть дороги не сходятся.В нашей жизни с тобой,Но, как исстари водится,Все стремятся домой.Задержись на порогеСтолько лет позади!И послушай, как дрогнетТвое сердце в груди…Спешите дорожными лентамиВ родной институт к месту встречи.Давайте побудем студентамиМы вновь в этот радостный вечер.
После этих строк шла фраза: «Официально, для исполнения. Встреча назначена на 9 мая, сбор в 14 часов у Главного здания института на площади Минина. Деньги в сумме 3000 рублей (можно больше), анкету и заметку для юбилейной стенгазеты вышли после Нового года по адресу: г. Нижний Новгород, медицинский институт, кафедра истории медицины, Терехиной Зое Александровне».
