Казимеж Квашневский - Гибель судьи Мрочека
— Ну, кто бы мог подумать? Такой же был здоровый…
— Такова воля божья… — без всякой интонации, сухо ответила Вероника, но на мгновение отвернулась и поднесла к глазам передник. Затем сразу же взяла себя в руки. — Вы, наверное, проголодались после такой дороги? Я все приготовила, только мясо надо разогреть. Думала, до обеда успеете. Так пан Гольдштейн сказал.
— Спасибо, спасибо вам… Вы живете здесь, да?
— Нет, у пана Гольдштейна, напротив. Я у них обоих вела хозяйство. Обеды, правда, готовила только по воскресеньям, — то у одного, то у другого. В будни они обедали в суде, там есть столовая… Ну, а как будет теперь, не знаю. Как-то уже сами решите… Кухня здесь, — она открыла боковую дверь. — Стол накрыт.
Раздался гром. Ветер налетел, зашелестел в кронах деревьев и снова стих.
— Может, сначала умоемся и распакуем чемоданы? Гроза приближается. Вы не ждите, идите, сейчас хлынет дождь. — Улыбнулся ей. — Мы тут сами справимся. А завтра утром, пожалуйста, приходите. Не знаем, надолго ли задержимся, но, если вы не против, продолжайте, пожалуйста, присматривать за домом, как и при дяде. Правда, Галинка?
— Ну конечно! — чуть вынужденно ответила она. — Если только пани Вероника захочет.
— Благодарю вас, — склонила голову старуха и сразу же выпрямилась. — Только сегодня я не убирала нигде. Так пан Гольдштейн приказал — оставить все, как было, к вашему приезду.
— Понимаю. Спасибо, пани Вероника.
— Ну, я пойду. А в котором часу приходить утром? Молочница звонит в шесть. Пан судья всегда сам открывал ей и забирал молоко. Он рано просыпался. А я приходила с печеньем в семь, после того как подавала завтрак пану Гольдштейну. Потом я убирала, стирала, делала, что нужно, после того как судья уже шел на работу. Вы, наверное, в семь не встанете?
— Пожалуй, нет… — быстро ответила Галина. — Мы очень устали. В двенадцать похороны, может, вы пришли бы в половине девятого?
— Хорошо. А печенье положу на крыльце в сумочке. Здесь никто не тронет, — добавила. — Можно даже и деньги оставить, год будут лежать.
— Прекрасно!
— Тогда до свидания.
Дверь закрылась. Молодые люди остались одни.
2. Кто ему возложил цветы на грудь…
Некоторое время молча стояли посреди комнаты.
— Как-то здесь странно, — тихо сказала Галина. — Мы одни в чужом доме, в гостях у человека, который умер… И эта женщина. Какая-то странная.
— Странная? — рассмеялся ее муж. — Простая, честная труженица. Была очень привязана к дяде. Нотариус прав. А теперь беспокоится только об одном: не откажем ли ей от места. Люди ее возраста каждую серьезную перемену воспринимают как катаклизм.
— Ты действительно хотел бы ее оставить?
Он пожал плечами:
— Сам не знаю, чего я хотел бы. Наверное, немного умыться и сменить рубашку.
Снимая пиджак, зашел в кухню. Галина пошла следом. Пока умывался над раковиной, громко фыркая, а затем вытирался льняным полотенцем, предназначенным, вероятно, для посуды, она успела убедиться в идеальной чистоте помещения.
— Как на свет родился! — воскликнул он удовлетворенно, надевая рубашку наизнанку. — Э, потом переоденусь. А теперь — оглядеться и распаковаться.
Вернулись в прихожую, откуда узкая деревянная лестница вела на второй этаж. Кроме входной двери и двери на кухню была еще одна, закрытая. Молодой человек нажал на ручку!
— Тут, насколько я помню, был его кабинет. Так верно… Эта женщина, наверное, сегодня не проветривала комнат. Душно…
Кабинет был обставлен старой неуклюжей мебелью: бамбуковыми этажерками для книг, обитыми вытертым плюшем креслами, на стенах висели морские пейзажи, рисованные неумелыми художниками, а также два выцветших ковра с узорами, которые были модными разве что лет шестьдесят назад.
— Что-то с этим надо будет сделать, если решим остаться здесь.
— Имеешь в виду мебель?
— Да. Особенно противный этот плюш. Да и морские пейзажи тоже.
— Он жил у самого моря, — неуверенно сказала Галина. — Наверное, любил эти пейзажи.
— Это еще не повод держать на стенах такую мазню! — недовольство его, как неожиданно прорвалось, так же быстро и исчезло, он попытался даже засмеяться. — Не знаю, что со мной. Дядя умер. Любил меня по — своему, хотя и не говорил об этих чувствах. Был человеком скрытным. Погиб трагически, не успели еще несчастного и похоронить, а я размышляю над тем, куда девать мебель и картины из его дома! Самому противно стало. Это все гроза виновата. А может, слишком долго за рулем просидел? Чувствую нервное напряжение. Почему старуха не проветрила здесь?
Он подошел к окну и распахнул обе его половинки.
— Открой двери в прихожую и на крыльцо! — сказал жене. — Какой воздух затхлый. Словно год целый не проветривали… Посмотри, какое черное небо. Ой, будет ливень, какого свет еще не видел!
Галина распахнула дверь, вышла на крыльцо. Дождь еще не накрапывал, но деревья громко шумели.
— Закрой! Сквозняк! — услышала издали мужнин голос. Оглянулась — по полу летели бумаги. Дверь между кабинетом и прихожей вдруг так сильно хлопнула, что дрогнул весь дом. Галина быстро закрыла дверь на крыльцо и вернулась в кабинет.
— Кажется, многовато воздуха напустили! — впервые за время пребывания в доме рассмеялась Галина.
— Наверное, — поддержал ее муж, собирая разбросанные бумаги. — Ну, вот и все. Я думал, лачуга вдребезги разлетится, когда дверь бахнула. Смотри, даже штукатурка осыпалась.
— Сейчас уберу, — в ее голосе прозвучала хозяйская нотка. — Принесу щетку, иначе разнесем по всем комнатам.
— В тот момент, как возьмешь щетку в руки, станешь хозяйкой этого дома!
Оба весело рассмеялись. Она вышла в кухню, а молодой доктор занялся ящиками письменного стола.
— Такая хорошая кухонька, — щебетала Галина, взявшись за край ковра. — Мечта! Вот только стиральной машины нет. Ну да свою привезем. А холодильник отличный. Хорошо, что не купили этой весной…
Между тем муж добрался до самого нижнего ящика, вытащил оттуда пачку бумаг и старых фотографий.
— «Двадцать лет в Порембе Морской», — прочитал надпись. — Дядя, кажется, писал мемуары…
За окном блеснуло. Первые крупные капли ударили в стекла. Галина дернула за ковер. Гвоздь вырвался, и ковер повис на стене, обнажив место, откуда отлетел кусок штукатурки. Там, очевидно, от сотрясения, на свежем пятне появилась немалая трещина. Женщина просунула туда палец. Мужчина тем временем рассматривал фотографии.
— Слушай, тут что-то есть, — она вытащила кирпич, с которого отлетела штукатурка, и осторожно положила его на пол.
Нагнулась, чтобы удобнее было заглянуть в дыру, которая появилась в стене. Ослепительная молния резко осветила комнату.
— Что? — спросил молодой человек и посмотрел в окно. — Ну и грохнуло! Иди сюда, посмотри фотографию. Вот дядя с моим отцом еще в те времена, когда были подростками.
А вот на этой мой отец, когда ему было, может, лет десять.
Он протянул руку к следующему снимку, и в этот момент Галина громко вскрикнула и отскочила от стены.
Он не успел даже опомниться. Фотографии выпали из его рук. Она двумя прыжками преодолела расстояние между стеной и столом и прижалась к нему, уткнувшись лицом в его грудь.
— Там… Там… — прошептала хриплым голосом.
— Что там?..
Он оторвал ее от себя и встряхнул, держа за руки.
Она не отвечала. Тогда сам бросился к стене.
То, что там увидел, заставило его отшатнуться. Но заглянул в дыру снова, даже просунул туда руку.
— Не — е-ет! — воскликнула жена. — Оставь!
— Не бойся, Галинка, — мягко сказал, стараясь быть спокойным, хотя в его голосе звучала нотка тревоги.
— Тадек, Тадек… что? — не смогла закончить.
Доктор Тадеуш Мрочек вытащил из кармана коробку спичек и при слабом огне одной из них продолжал всматриваться в дыру. Вдруг тряхнул головой, словно отгоняя жуткий сон. Спичка обжигала пальцы, но он не чувствовал боли.
Из образовавшейся ниши, провалами глазниц на него смотрел человеческий череп.
Молния осветила окно, и после нее сгустилась еще большая тьма. Мрочек выпрямился.
— Ясно одно: здесь лежит какой-то покойник. Надо узнать, что все это означает…
Пытался говорить спокойно, даже улыбнулся, но сразу же стал серьезным и снова взглянул на стену.
— Я должен увеличить эту дыру. Надо посмотреть, что там есть. Если тебе страшно, выйди, Галинка.
Она отрицательно покачала головой. Первый страх проходил, подошла ближе к мужу. Мрочек решительно просунул руку в дыру и дернул. Вывалил второй кирпич, потом третий…
— Закрой окно занавесками и включи свет.
Задернула темные шторы и почти ощупью повернула выключатель у двери. Отгородившись от грозы, Галина почувствовала себя увереннее. Череп выглянул во всей своей «красе», широко улыбаясь им двумя рядами зубов, из которых три передних были золотыми и блестели так, будто их вчера вставили.
