Алексей Травин - Тигровая балка
Разговор с парторгом не обрадовал Вахоба, не разрешил сомнений. Возник невеселый вопрос: «Неужели я через двадцать лет вот так же размякну, сдамся и подниму руки?»
Солнце, оранжевым детским шаром висевшее над горами, как-то неожиданно скрылось. Высокие редкие облака порозовели. Слева над горизонтом появилась крупная, сверкающая звезда. Повеяло прохладой. Вечерние краски отвлекли Вахоба от грустных мыслей. Он вспомнил товарищей по работе, Недоброжелательное отношение начальника не повлияло на авторитет Сангинова в коллективе. Постепенно у него сложились хорошие, ровные отношения со многими сотрудниками отдела.
Но больше всего по душе Вахобу пришелся младший лейтенант Беков — начальник паспортного стола. Тоже совсем недавно окончивший школу милиции. Большеголовый, с пышной кудрявой шевелюрой, он, разговаривая, все время улыбался и глядел не на собеседника, а куда-то в сторону, как будто хотел сказать: «Все наши с вами заботы и неприятности — чепуха. Над ними стоит только посмеяться. Главное-то вот оно, я его вижу, а вы, наверное, ничего не видите!» В отделе за Вековым твердо закрепилась кличка «философ».
Как-то Сангинов зашел в кабинет к Бекову и обратил его внимание на неуютность и грязь. Философ, улыбаясь, изрек:
— Полноте, лейтенант, вполне хорошо, а если сравнить с прошлым, то даже шикарно. Широко известно, что Диогену и спальней, и рабочим кабинетом служила просто бочка. Так что нам грех жаловаться: по сравнению с его жилищем наши кабинеты, как хоромы.
Но когда Сангинов предложил Философу побелить своими силами помещение паспортного стола и других комнат отдела милиции, он сразу же согласился и работал с огоньком, подбадривая остальных сотрудников. Субботник прошел весело, со смехом и шутками. Во второй половине дня единодушно приняли предложение Белова — очистили и разровняли дворик, подготовили землю под цветочные клумбы.
Сейчас, думая о товарищах по работе, Сангинов улыбался. Настроение лейтенанта улучшилось. Предстояла встреча с приятелем-охотником — Константином Ивановичем. В ушах Вахоба еще слышался веселый голос Философа, а мыслями он был уже на озерах, среди непроходимых камышей. Неожиданно газик тряхнуло. Лейтенант крепче взялся за руль. Теперь все его внимание сосредоточилось на дороге.
В самом начале работы в Вахшском Сангинов приобрел старенький, отслуживший свой век газик. Бывший шофер, он не мог жить без машины. Все свободное время отдавал он любимому занятию — возился с машиной. Через несколько месяцев автомобиль был восстановлен. Вахоб потратил на приобретение машины и деталей все деньги, оставшиеся после смерти отца.
Лейтенант радовался, но радость была преждевременной.
Из отдела кадров министерства приехал оперуполномоченный. Он долго и кропотливо проверял документы на приобретение автомашины. Проверка, конечно, ничего не дала. Но вся эта история глубоко оскорбила Вахоба. Так он и сказал тогда Кабирову. Начальник недоуменно развел руками:
— Сам не понимаю, товарищ лейтенант, кому ваша машина помешала? Но обижаетесь вы напрасно. Проверить никогда не лишне. Уж коли все законно — владейте...
На горизонте показалась ферма колхоза «Рассвет». Вахоб повернул на хорошую дорогу и через минуту мчался, как в тоннеле, среди камышей. Повеяло сыростью. Чувствовалась близость воды.
Константин Иванович развешивал на берегу только что выбранные сети. Как всегда он был с непокрытой головой. Развевались его русые, как у юноши, не тронутые сединой, волосы. Густые, выцветшие на солнце, брови спускались на глаза и делали его лицо суровым. Ворот рубахи был расстегнут, открывал коричневую загорелую грудь. Сангинов невольно залюбовался его ладными умелыми движениями. До войны Константин Иванович вместе с женой в артели старателей мыл золото на Вахше. На войну ушел вместе с сыном. Сын погиб, а Константин Иванович вернулся без ноги. Для трудной работы старателя был уже не годен, но от Вахша уходить не хотел. Стал одним из зачинателей нового промысла — разведения нутрий в Тигровой балке. Жена умерла, и старик остался один среди тугаев и озер.
Увидев Сангинова, охотник бросил сети и захромал к нему:
— Давно тебя, мил человек, не видно. Я, грешным делом, думал: присушила тебя какая-нибудь зазноба, забыл старика. А приехал вовремя. Хороших сазанчиков сегодня поймал. Уху сварганим. Иди в избушку, начинай готовить, а я съезжу, подброшу нутриям корму. Видишь, уже вечереет.
Все это Константин Иванович говорил, стискивая в своих крепких объятиях улыбающегося Вахоба.
— Здравствуй, Константин Иваныч, дай на тебя посмотрю, а то совсем задушил. Уху успеем сварить. Я тоже с тобой поеду. Зверьков хочу посмотреть. Как твое здоровье? Как ты себя чувствуешь?
— Да что мне сделается! Я теперь засмолел, ничего не боюсь: ни воды, ни холода, как старая сосна.
В спокойной глади озера отражалось вечернее небо, неподвижные облака. Лодка скользила, будто по воздуху. Только тихое журчание да звон капель, падающих с весел, говорило о том, что лодка плывет по воде.
Интересно было наблюдать за повадками нутрий.
Около каждой кормушки живет два-три десятка нутрий. Бросив в кормушку ячменя, свеклы и моркови, Константин Иванович несколько раз ударил железным болтом по куску рельса. На этот звук со всех сторон плыли зверьки. Они неуклюже залезали по деревянному мостику, волоча за собой массивные конусообразные хвосты и начинали есть, проворно двигая челюстями. На обратном пути старик заметил:
— Что-то ты, Вахоб, сегодня какой-то не такой, как всегда.
— Да на работе не все ладится...
— А ты отдохни, подыши свежим воздухом. Пронесет. Забудется. Зима не лето, пройдет и это.
Константин Иванович относился к Вахобу, как к сыну, искренне радовался каждому его приезду. Лейтенант тоже считал старика близким человеком, делился с ним своими заботами и радостями.
— Понимаешь, Константин Иванович, занимаюсь я сейчас одним делом, имеющим отношение к шелку. И ничего пока не получается. Не разберусь я никак с этими коконами.
Старик подумал и, улыбнувшись, заметил:
— И не получится. Ты же не знаешь, как эти коконы выращиваются. Говорят: пути ясны, да очи слепы... Когда я мыл золотишко, нашу артель никто не мог проверить. Сколько мы его намываем — никто не знал. План выполняем, а там, грешным делом, как нам выгоднее, так и делаем. Есть куда сбыть налево — сбываем. Нет — сдаем сверх плана. А вот помню перед войной приехал к нам из золоторазведки бригадиром старый золотишник Верхов. Ему-то все наши хитрости-мудрости были известны. Быстро он нас на чистую воду вывел. И песчинки, бывало, не утаишь... Чтобы тебе, мил человек, это дело раскрутить, надо самому все тонкости узнать. Умеючи, Вахоб, и ведьму бьют.
Вечером Константин Иванович рассказал, что в тугаях появился тигр, задрал на ферме корову.
— Пойдешь завтра в тугаи — будь осторожен, тигр может и не разглядеть, что ты лейтенант милиции.
— Ничего, Константин Иваныч, ловит волк, ловят и волка,— проговорил Вахоб, засыпая.
Утром, еще затемно, Сангинов ушел в камыши, прихватив с собой фотоаппарат. Сегодня ему хотелось заснять оленей. Обойдя небольшое озерко, Вахоб притаился в густых зарослях гребенчука. Перед восходом солнца Тигровая балка начала оживать. Кокетливым кокотом вызывали к себе фазанов курочки, веселым свистом отвечали им петухи и, как ракеты, шумно взлетали над тугаями, влача за собой длинные радужные хвосты.
С озера доносилось бульканье, чмоканье, тревожное кряканье уток, гогот гусей, гортанное курлыканье лебедей. Издалека слышалось грозное хрюканье-рычанье кабана-секача, укладывающего свое стадо на дневку. На озере то и дело проплывали нутрии, оставляя за собой острый угол водяного следа. Они вылезали на прибрежные кочки, издавали сиплый визг и начинали грызть камыш. Ничто так не успокаивало Вахоба, как эти минуты с глазу на глаз с природой. Смуглое лицо лейтенанта порозовело от радости, глаза заблестели. В такие минуты забывались все огорчения, появлялась уверенность в себе.
На противоположном конце поляны вздрогнула ветка, и показалась голова оленя, увенчанная ветвистыми рогами. Сангинов навел фотоаппарат. Олень осмотрелся, замер, прислушался. Поднял голову, втянул воздух и только после этого вышел на поляну. Следом за ним появилась лань. Она спокойно начала щипать траву. А олень все стоял и прислушивался, поворачивая красивую светло-коричневую голову из стороны в сторону.
Сангинов, вдоволь налюбовавшись животными, нажал на спуск аппарата. То ли он задел кустик гребенчука, или чуткое ухо оленя уловило щелчок фотоаппарата, только животное, еле слышно фыркнув, исчезло в камыше. Вслед за ним скрылась и лань.
Вечером Сангинов собрался домой. На прощанье Константин Иванович сказал:
— Заезжай почаще, не забывай старика. Больно-то не огорчайся. Без драки нет и победы. Только драться надо умеючи... Да, вот еще что, Вахоб: может, я и ошибаюсь, но присмотрись-ка ты к шоферу с молочной фермы — Урану. На днях пошел я побродить по тугаям. Думал, найду следы тигра. А наткнулся на машину Урака. Какие-то люди грузили на нее мешки, спрятанные в камыше. Не успел я рассмотреть, что за люди, а машину узнал — с фермы. Урак на этой машине ездит. Что в мешках было — тоже не знаю. Могу только сказать: Урак с городскими парнями дружбу водит. Вчера только стиляги эти сюда приезжали. Целый ящик коньяку выпили, бесились, как дикари. Всех нутрий перепугали. Ну, а насчет придирок начальника — плюнь ты на них. Люди говорят: мышь рыла, рыла да и дорылась до кошки! Да, чуть не забыл, Вахоб: нашел я на том месте, где грузили мешки, вот этот кокон. Возьми, может быть, пригодится. Ну, бывай здоров!
