Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка
— С чего ты взяла, что я «злая» с папой?
Елена ответила уклончиво, но вполне убежденно.
— Папа плакал, знаешь?
— Ты что, сама видела?
Елена покачала головой.
— Нет. Он не хочет, чтобы я видела, как он плачет. Папа плачет один, когда ты делаешь ему больно.
Терри вся внутренне сжалась. Стараясь сохранять внешнее спокойствие, она задала вопрос:
— Так откуда тебе это известно?
— Потому что он рассказывает мне, — с некоторой гордостью сообщила Елена. — Вечером, когда никого нет, он накрывает меня одеялом и мы разговариваем о нас.
Терри наконец определила эти нотки, которые уловила в голосе дочери: нотки мнимой детской мудрости, взлелеянной на напускной доверительности взрослого манипулятора. Больше она себя не сдерживала:
— Папе не следовало бы говорить тебе такие вещи.
— Нет, следовало. — Елена начинала злиться. — Папа говорит, что я уже большая и должна кое-что знать.
Терри поняла, что сглупила. Нельзя было допускать этого разговора. Но она также понимала, что не стоит, пока Елена не забыла, говорить на эту тему с Рики. Иначе девочка могла бы установить своеобразную причинно-следственную связь между событиями.
— Можно мне с тобой поиграть? — спросила Терри, переводя разговор.
— Давай. — Улыбнулась девочка, сменив гнев на милость.
С полчаса Терри старательно напоминала себе, что пришла сюда, чтобы заниматься со своей дочерью. Они играли и болтали обо всем и ни о чем, пока не стало прохладно.
По дороге домой Елена о чем-то говорила ей, но Терри, погруженная в собственные мысли, почти не слушала: на душе у нее было так же холодно, как за окнами машины.
Рики сидел на кухне. Завидев Елену, он изобразил ослепительную улыбку и наклонился к ней.
— Как моя деточка?
Он едва не мурлыкал. Возможно, все дело было в ее подавленном настроении, но это еще больше вывело Терезу из себя.
— Неужели нельзя убрать за собой игрушки? — раздраженно выговорила она Елене.
Девочка тотчас засеменила по коридору. Терри показалось, что дочь как-то неожиданно покладиста: уж не желание ли это — пусть подсознательное — угодить родителям, чтобы они были довольны и веселы.
— Как прошел день? — спросил Рики. — В суде все нормально?
— Превосходно, — холодно ответила Тереза. — А что у тебя? Или ты весь день проплакал?
Рики замешкался, затем попробовал примерить вопросительную полуулыбку, которую моментально стерло, как только он увидел взгляд жены.
— Самое забавное в том, — произнесла она, — что ты не умеешь плакать. Иначе, может, я чувствовала бы себя лучше. Но единственное, на что ты способен, — это вызывать жалость к самому себе и лишь для того, чтобы манипулировать мной. Разумеется, Елена этого пока не понимает.
В окно заглянул луч заходящего солнца. Смеркалось. Стоя рядом с Рики, Терри ощущала, как вокруг сгущается тьма.
— Оставь этот оскорбительный тон, — наконец произнес он. — Люди, знаешь ли, по-разному выражают свои эмоции.
— О чем ты говоришь с дочерью?
От женщины не ускользнуло, как напружинилось его упругое тело, а в черных настороженных глазах мелькнул радостный огонек.
— Я всего-навсего выполняю родительский долг, — спокойным тоном вымолвил он. — Я хочу, чтобы Лейни поняла разницу между подлинной любовью и безотчетной пылкой влюбленностью.
Было что-то зловещее в том, как Рики старался использовать пятилетнего ребенка для достижения собственных целей.
— Вон как! — воскликнула Терри. — И что же, по-твоему это такое, подлинная любовь? А то я не уверена, способна ли распознать ее.
— Так позволь мне объяснить. — Рики выдержал паузу и с нарочитой размеренностью продолжал: — Подлинная любовь — это когда человек берет на себя определенные обязательства по отношению к своей семье и выполняет их, невзирая ни на какие обстоятельства. Это прямая противоположность той безрассудной страсти, которая связывает тебя с Кристофером Паже, чувству поверхностному, лишенному внутреннего содержания…
— В таком случае у меня, видимо, недостаточно тонкая натура, и я не заслуживаю тебя. — Терри осеклась. То, что она чувствовала, было слишком важным, чтобы позволять себе быть саркастичной. — Неужели ты не понимаешь? Мне нравится работать с Крисом. Обстоятельства, говоришь? Он не имеет — и никогда не имел — к этому никакого отношения. И это не я хотела, чтобы ты стал величайшим в мире антрепренером. Это была твоя мечта. А я желала одного — чтобы мы жили подлинной жизнью.
Он покачал головой.
— Тебе не угодишь. С одной стороны, ты хочешь, чтобы я был хорошим отцом для Лейни, а с другой, недовольна именно тем, что я стал для нее хорошим отцом. У тебя никогда не выиграть.
— Ты всегда в выигрыше, Рики, — тихо возразила Терри. — Но на сей раз я не дам тебе выиграть. — В горле у нее пересохло. — Я не позволю, чтобы Елена посвятила свою жизнь тебе.
Рики уперся ладонями в разделочный столик.
— Лейни совсем не то что ты, и она смотрит на меня совсем другими глазами. У нее, как и у меня, богатое воображение. Тебе недоступен тот уровень, на котором мы с ней общаемся. — Голос мужа звучал все более весомо: — Ты должна подняться над своей ревностью и признать, что лучшего отца не найти.
Терри не могла вымолвить ни слова. Ей оставалось лишь принять горькую правду: Ариас свято верил в то, что он незаменим. Он всегда рассматривал Елену в контексте собственных желаний, и если ему требовалось использовать ее для оказания давления на Терезу, он не колеблясь шел на это, искренне считая, что действует в интересах дочери. Терри поняла, что эта правда, возможно, и есть самая страшная. Муж был не просто себе на уме, в глубине души он верил, что счастье Елены неразрывно связано с тем, насколько счастлив он сам.
— Я ухожу от тебя, — сказала Терри.
Рики как будто оцепенел. Погруженные в полумрак, они наблюдали друг за другом.
— Ты не сделаешь этого. — Он старался говорить как можно более ровным тоном. — По крайней мере, не посоветовавшись с консультантом-психологом. Я договорюсь о приеме. Давай дадим друг другу полгода сроку.
Терри не сразу осознала смысл сказанного, а в следующий момент с губ ее сорвались слова, в которых она уже не сомневалась:
— Тебе не поможет никакой консультант. Как, впрочем, и мне.
Рики казался уязвленным:
— Что между нами такого, чего мы не могли бы поправить?
В его голосе вдруг обнаружились жалобные нотки, и на какое-то мгновение Терри даже захотелось утешить мужа. Но было слишком поздно.
— Ты не воспринимаешь людей отдельно от себя самого, — тихо произнесла она. — И в первую очередь Елену. Я бессильна изменить это и не хочу бороться с тобой.
— Но ты можешь помочь мне, Тер. В этом и есть смысл брака.
Рики стоял понурившись. «Какой же он одинокий», — подумала Терри, но тут же вспомнила о дочери.
— Нет, — резко ответила она. — Только ты сам можешь помочь себе. Слишком поздно, а мне надо заботиться о Елене.
— Если бы ты заботилась о ней, то не стала бы разрушать крепкую семью. — В его голосе прибавилось уверенности.
Тереза ощутила тесноту в груди.
— Об этом-то я всегда и мечтала — о семье. Только вот есть разница между «крепкой» и «здоровой семьей». Мы для Елены оказались плохой семьей.
Уже совсем стемнело. Рикардо подошел ближе.
— Не тебе решать, что хорошо, а что плохо. Для этого существует суд, и там будут слушать меня.
Терри поняла, что муж давно готовился к этому разговору.
— И что же ты собираешься сказать «суду»? — выдавила она из себя.
— Что я был заботливым родителем, пока ты пропадала на работе с человеком, который вполне может оказаться твоим любовником. Скажу, что Елена нужна мне. — Он помолчал, самодовольно улыбаясь. — Еще скажу, что, для того чтобы обеспечить дочери надлежащие условия, мне требуется шестьдесят процентов от твоих доходов.
— Ты сошел с ума.
— Это закон, Тер. — Рики торжествовал. — Я все проверил. И даже если ты получишь опекунство, думаешь, легко найти мужчину, который захочет воспитывать чужого ребенка? Ты останешься одна. — Теперь тон его стал вкрадчивым. — Терри, ты не можешь не понимать, что я нужен тебе.
— Я не люблю тебя, — ответила женщина, стараясь, чтобы голос не выдал ее волнения. — Я считаю, что ты плохой отец. И уверена, наша «семья» не даст Елене ничего хорошего. Так что если мне суждено остаться одной, что ж… И если предстоит воевать с тобой за дочь, я буду воевать.
— Ты проиграешь, — произнес он и добавил тише: — Но ты можешь не расстраиваться, Тер. Раз в две недели я позволю тебе видеться с моей дочерью.
Теперь все предстало в подлинном свете: она боялась Рики, и этот страх связывал их прочнее любви. Он не мог позволить Терри оставить его, а следовательно, не даст и Елене уйти вместе с ней. Какой-то чужой человек станет решать, может ли она воспитывать дочь, и от этого решения будет зависеть дальнейшая судьба ее дочери. Рики, конечно, начнет гладко и убедительно врать. А вот сможет ли она объяснить судье, каково истинное положение вещей? От одной этой мысли можно было прийти в уныние.
