Сергей Валяев - Чертово колесо
Павел натягивал брюки, рубашку, словно почувствовал себя чужим и лишним. Маша смотрела перед собой, говорила в трубку:
— И вы отдыхайте. Мойте фрукты. И Ростик на земле пусть не сидит. Смотри за ним. Пока-пока…
Опустила трубку, помолчала, глядя несколько секунд в себя, потом оглянулась и захохотала. Павел был одет и стоял практически по стойке «смирно».
— Боже мой! — рыдала от смеха Маша. — Что случилось, Аника-воин? Вольно-вольно… Снимай штаны, ополченец любви…
— Маша! — Топтался на месте Павел, косился на телефон. — Кажется, это муж?
— Муж! Он объелся груш!.. А ты мной объелся?
— Маша, это уже слишком, — обиделся Павел.
— А это не слишком. — Принялась сдирать с него рубашку и брюки. — Я тебе покажу, как бояться своей любви… Иди ко мне, пригожий мой… Испугали такого большого мальчика…
— Мария! — Он пытался оказать сопротивление.
Тщетно. Он барахтался в подушках, точно тонул. И тонул в объятиях, поцелуях, глазах любимой. А розы по-прежнему благоухали, скрывая в ночи свою природно порочную прекрасную улыбку.
А потом было утро. Мужчина и женщина сидели на кухне — завтракали. Молчали, разговаривали лишь руки, глаза, губы. Улыбались, но улыбка у Маши была чуть грустной.
— Почему грустим? — спросил Павел.
— Ты уходишь резать животы, а я остаюсь, — вздохнула Маша.
— Кто-то же должен резать животы.
— Возьми отгулы…
— У нас все гуляют, — развел руками. — Вся страна.
— Полстраны гуляет, полстраны болеет, а вы между ними, как ветчина в бутерброде, — поправила она, делая бутерброд с ветчиной. — Ешь!
— Спасибо, не хочу.
— А я тебе выдам паек, — придумала она. — Чтобы ты у меня был упитанный и цельный.
— Как сосед-автолюбитель? — пошутил он.
— Да, — вспомнила Маша. — Он мне приснился. Представляешь?
— Боже, какой кошмарный сон, — шутливо ужаснулся Павел.
Мария готовила бутерброды и рассказывала сон:
— Будто мы — я, ты и наш сосед — катаемся на этом Чертовом колесе. И все мы в разных люльках-лодках… А ты ноль внимания, фунт презрения… Без меня в лодке…
— Не туда сел… Небось нас толпа разметала?
— Вот-вот… А колесо скрипит, ржавое, вот-вот сломается… А я кричу-кричу тебе… И вдруг вижу: сосед, этот боров, пытается перелезть в мою лодку… Уж-ж-жас!.. А колесо все быстрее-быстрее…
— И что?
— И тут я проснулась. И оказалось, что мы с тобой в одной лодке…
— …в койке, — подмигнул Павел.
— Фу, доктор; вы — не хирург, а циник, — чуточку обиделась Маша.
— Прости, родная. — Поцеловал ее. — У меня обход в девять. Больные суднами будут стучать…
— Пусть только попробуют тебя обижать, я им на голову… эти…
— Все-все, Машенька…
— Ты мне позвонишь?…
Они топтались в прихожей. Павел искал зонтик на верхней полке. Сверху упала новогодняя безделушка — картонные круглые очки с большой бульбой-носом. Павел поднял эти очки.
— Позвоню, конечно, после обхода, — принялся надевать очки-нос на лицо Маши.
— Ой, — сказала Мария, — ушки не там, а повыше…
— Ты прекрасна, я тебя обожаю, — чмокнул в искусственный нос. — Ты лучше всех. — Открывал замок. — Мы с тобой будем жить сто лет и умрем в один день… на одной больничной койке…
— Я согласна, — серьезно ответила Маша; смотрела, как он исчезает в лестничном проеме. — Эй, а паек! — махнула рукой.
Потом закрыла дверь. Взглянула на себя в большое зеркало, поправила очки-нос; затем быстро прошла на балкон.
Нашла пачку сигарет, спички. Закурила. Смотрела вниз — Павел вышел из подъезда, взглянул на часы, потом по сторонам, словно не зная, куда идти, поднял голову вверх…
Мария рукой указала в сторону, затем послала воздушный поцелуй. Павел погрозил ей пальцем — будь осторожна; направился в указанную сторону, пропал за углом. Маша вздохнула — маска сорвалась и, кружа, полетела вниз, в кусты. Маша проследила за ее полетом и перевела взгляд на городской парк. Он лежал там, за рекой. В темных деревьях стояло огромное Чертово колесо. Оно было недвижно, и недвижны были его чугунные лодки.
По больничному коридору стремительно шел врач в белом халате и шапочке. Это был Павел. За ним семенил тучный человек, говорил с характерным акцентом:
— Дарагой, спасай! Я от чистого сердца… Брат для меня… Сам панимаешь… У нас земля щедрая, багатая… Ничего не жалко…
— Я же вам сказал, не нужны мне ваши рубли, — огрызался Павел.
— Дарагой, доллары, пожалуйста… Вах! Праблема нет!..
— Все, до свидания! — Открыл дверь своего кабинета; закрыл с обратной стороны на ключ.
Прошел к столу, сел, посмотрел на телефон, потом резко оглянулся — за ширмой никого не было. Хмыкнул. Зазвонил телефон, поднял трубку.
— Ты? Привет… Я думал, ты за ширмой… Честное слово… Где?… — Потянулся к окну. — Мария, я тебя высеку, как… Да, выйду… Выйду за пайком…
Телефонная будка-автомат притулилась к соседнему корпусу; в ней и находилась Маша. Потом она вышла из будки, оставив на пыльном стекле надпись: Паша + Маша = любовь до гроба.
По небольшому парку гуляли двое, Павел и Маша. За забором прибойно шумел город. На лавочках, греясь на солнце, отдыхали больные. Деревья покрывались ржавчиной осени.
— Мария, ты меня пугаешь, — качал головой Павел.
— Ты мне не позвонил… Я ждала-ждала… Я испугалась…
— Чего? Маша! Что со мной может?… Смотри, какой я упитанный и цельный…
— Ты меня простил?
— Простил-простил, — наигранно вздохнул Павел. — Но в последний раз… И больше никаких пайков! Умоляю!.. Я сыт!..
— Ты не хочешь, чтобы я тебя любила? — вполне серьезно спросила Маша.
— Хочу, но…
— Я хочу целоваться…
— Маша… в рабочее время?
Она тащила его за руку через кусты. Он беспомощно страдал.
— Мария, куда ты меня?… По-моему, мы сошли с ума… Нам же скоро по сорок лет… Я в школе так не…
— Мы, дурачки, с тобой двадцать лет потеряли. — Нашла укромную лавочку под стеной какого-то строения. — Как жаль, что мы не встретились за одной партой… Ты понимаешь?… Я хочу плакать. Мы бы жили-поживали, и была бы у нас куча мала…
— Маша, ты что? — Он смотрел в ее глаза. — Суши весла, боцман!
— Прости, нам так мало… — Уткнулась в его плечо.
Он растерянно гладил ее голову.
— Ну, привет, смеялись-смеялись… Мария, в чем дело?
— Ты ушел, а мне плохо-плохо… Будто душу какая-то сила выворачивает… Потрошит… И так страшно-страшно-страшно…
— Маша, медицина по этому поводу…
— Я тебя люблю, — сказала она и посмотрела в глаза. Он выдержал взгляд.
— Я тебя люблю.
— И ты меня никогда не бросишь?
— Маша, ты забыла, у нас… Скоро детям в школу…
— Молчи-молчи-молчи, — горячечно проговорила женщина. — У нас ничего и никого нет. Есть только мы! Ты понял: ты и я… На всем белом свете… Ты же со мной счастлив?
— Очень, — вздохнул утомленно Павел. — Мария, чего ты хочешь?
— Я хочу быть с тобой. Всегда-всегда. Если тебя вдруг не будет, я умру… И все!
— Я буду, обещаю… Кстати, родная, знаешь, где мы сидим?
— Здесь…
— Вот это стена патолого-анатомического Отделения.
— Что? — не поняла Маша.
— Морг здесь.
— Ха! — спокойно проговорила женщина. — И ходить далеко не надо…
— Ну, хватит! — ударил он себя по колену.
— Значит, здесь ты меня раскромсаешь, как банку с ветчиной? — Не шутила.
Павел зло вскочил на ноги, всплеснул руками, заорал:
— Маша, родная! Скажи мне сразу: ты сумасшедшая? Если ты такая, то я тоже буду таким. — В истерическом запале изобразил эпилептика. — Мы прекрасная пара, да? Нам завидуют, да?
— Да, — ответила она, тоже поднимаясь с лавочки. Смотрела перед собой. — Нам завидуют потому, что мы живем с тобой на необитаемом острове…
городской парк был безлюден. Медленно и скрипуче крутилось Чертово колесо. В одной из лодок сидели мужчина и женщина. Их лица были закрыты масками: картонные круглые очки с бульбой-носом. Штормовой ветер ударил в борт лодки, которая находилась в верхней точке аттракциона. Застонал металл, завизжали подшипники — лодка опасно качалась, и качались в ней двое, и казалось, еще мгновение, и… и —
женщина проснулась… трещал старенький будильник… женщина медленно повернула голову — рядом никого не было. Она взяла подушку и накрыла свое лицо. Лежала. Барабанил по жести дождь. В вазе стояли мертвые, сухие розы. Дверь в спальню приоткрылась; заглядывал муж.
— Машенька, извини, тебе не пора?
— Пора. — Отбросила подушку. (Ту самую, которой «душила» Павла.)
Муж исчез. Маша закурила, смотрела, как дым уплывает к потолку. Потом поднялась, натянула байковый халат, подошла к мокрому окну: город жалко мок под ранне осенним дождем. Маша тронула холодное стекло, потом стремительно — в кухню.
