Тимоти Уилльямз - Черный август

– Слишком много вопросов за один вечер. – Боатти посмотрел на свои часы.

– Когда-то я был знаком с синьориной Беллони. Не очень близко, но, думаю, она считала меня своим приятелем.

– Приятель-полицейский? – вяло произнес Боатти.

– Вы разрешите нам войти?

Журналист снова перевел взгляд с Пизанелли на Тротти и отступил назад.

– Если вы так настаиваете. – Умное лицо его выглядело уставшим. Под глазами легли круги. – Право, не знаю, услышите ли вы от меня что-нибудь, чего я уже не говорил вашему приятелю комиссару Меренде.

У потолка лениво вращались лопасти вентилятора.

На письменном столе красного дерева стоял бежевый компьютер. Стены были скрыты книжными полками. На дорогом персидском ковре валялись журналы – военные журналы на нескольких языках. На одном из них, свернувшись клубком, спал котенок.

– Жена уже легла спать. Будем сидеть потише. – На лице Боатти мелькнула мальчишеская улыбка. «Ему, наверное, тридцать с небольшим», – подумал Тротти, опускаясь на кожаный диван. – Сейчас она работает над одним переводом и должна высыпаться. – Подумав о чем-то, он добавил: – А дочерей взяли на праздник бабушка с дедушкой.

– У меня тоже есть дочь, – сказал Тротти, сам не зная зачем. – Замужем, сейчас ждет своего первого ребенка.

Боатти холодно улыбнулся:

– Что-нибудь выпьете, господа?

– Мы на службе.

– На службе в три часа утра?

– В такую жару так хочется пить, – невинно заметил Пизанелли.

Боатти стоял, касаясь бедрами подоконника, и смотрел в открытое окно, выходившее на площадь Сан-Теодоро и собор.

– Когда нет ветра и над долиной По висит жара, кажется, что попал в Африку, на экватор. – На какой-то миг он потерял мысль. – Может быть, минеральной воды, комиссар?

Тротти кивнул.

Боатти отправился на кухню. Тротти подошел к книжным полкам и стал рассматривать книги. Научная фантастика и детективы. Много заглавий на иностранных языках. Тротти узнал желтые корешки детективной серии, издаваемой «Мондадори».[5] «Il poliziotto e solo».[6] Тротти поморщился.

На экране компьютера замерцал зеленый свет. На стене висело несколько восточных рисунков – тигры и другие экзотические животные с китайскими пиктограммами сбоку.

– Вы ее хорошо знали, комиссар? – спросил Боатти, возвращаясь из кухни с подносом.

– Синьорину Беллони? Мы несколько раз виделись по делу одного полицейского расследования. Вне стен школы мы не встречались. Я и понятия не имел, что она могла здесь жить.

– Вы хотите сказать, что эта часть города – не слишком подходящее местожительство для ушедшей на покой школьной директрисы?

Тротти взял бутылку и налил в стакан из цветного стекла воды.

– Ничего подобного и в виду не имел. Наши пути пересеклись на профессиональной почве. Но мне она внушала симпатию и уважение. Вот и все.

Боатти поднял брови.

– Тем не менее вы считаете, что после ухода из школы она могла бы устроиться и получше?

– Меня немного удивило, что она занимала такую маленькую квартиру.

– Ей многого и не требовалось. Вообще Розанна была большим аскетом.

– Аскетом-интеллектуалом?

– Совсем нет. Ей самой приходилось пробивать себе дорогу в жизни. Очень упорно. Видите ли, у нее не было университетского образования.

– Мне пришлось оставить школу в семнадцать лет.

– Быть не может. – Боатти повернулся и поставил стакан с вином перед Пизанелли. – Урожай 1987 года. «Гриньолино», в котором нет ни капли антифриза, – добавил он почти заговорщически. – Этикетки нет, но качество высшее. – Затем он опустился на вращающийся стул перед компьютером и скрестил ноги. Нажал кнопку, и свет на экране потух. – Я был очень к ней привязан, – сказал Боатти, снова поворачиваясь к Тротти. – Мы с женой были очень привязаны к Розанне Беллони. Она так любила наших девочек. Стоило им оказаться у ее двери, как начинались объятия. Розанна знала детей и никогда не принимала покровительственного тона.

– Кто, по-вашему, мог ее убить?

– Понятия не имею. – Боатти покачал головой.

– У нее были враги?

– Розанна жила очень уединенно. Хотя, наверное, знала кучу людей. Она тридцать пять с лишним лет проработала в разных школах в этой провинции и в Милане. Она и выросла в Милане, но в нашем городе ей нравилось больше. Друзей у нее было немного. Мне доводилось видеть ее только в компании нескольких пожилых дам, которые тоже живут в этой части города. Больше ни с кем я ее никогда не видел.

– У нее были знакомые мужчины?

– Брат. Раз я его видел. Он приезжал из Фоджи на похороны племянника, погибшего в автомобильной катастрофе.

– Племянника?

– У Розанны две сестры. Одна замужем и живет в Милане. Другая…

– Да?

– Другая не совсем здорова. Какая-то форма шизофрении. В точности я не знаю… Розанна не любила об этом говорить. Долгое время Розанна с сестрой жила на улице Мантуи.

– А потом?

– Лет пять тому назад сестру обнаружили разгуливающей по городу в одной нижней рубашке. Розанна поместила ее в какой-то специальный санаторий под Гарласко.

– В психиатрическую больницу?

– Розанна была жутко расстроена. Она хотела оставить сестру здесь, в городе, но это было невозможно. Та могла… – Боатти замолчал.

– Да?

– Иногда сестра впадала в неистовство. Иначе Розанна так бы и жила с ней на улице Мантуи. Как-то раз Мария-Кристина схватила нож и…

– Вы видели сестру?

– Марию-Кристину? – Боатти кивнул. – Несколько раз. Я отвозил Розанну в Гарласко.

– Мария-Кристина может покидать санаторий?

– Кажется, она даже работает неполный рабочий день где-то в Гарласко. Они с Розанной выбирались в Фоджу. А потом были в Ливорно. Розанна к ней прекрасно относилась. – Боатти пожал плечами. – Она была по-настоящему доброй. И тем не менее…

– И тем не менее?

Боатти поднялся со стула и со стаканом вина в руке снова подошел к окну. Он смотрел через площадь на темные очертания собора св. Теодоро.

Тротти и Пизанелли хранили молчание.

– Пожалуй, Мария-Кристина была единственным человеком, кого Розанна могла бы ненавидеть.

7 августа, вторник

Когда Тротти попал наконец домой, было около пяти часов утра. Он посмотрел, как исчезают в ночи огни автомобиля Пизанелли, и стал подниматься по лестнице. Нужно бы полить герани в горшках. Повозившись с ключами, он вошел в пустой дом.

Он снял ботинки, бросил куртку на спинку стула и направился в ванную. Тротти шумно плескался под душем, и брызги воды летели на полиэтиленовую занавеску.

Там, где от сырости в ней завелся грибок, образовались темные пятна. Не мешало бы почистить и стены душевой.

«Слишком много мертвецов».

Тротти завернул кран горячей воды. По волосам на лицо потекла холодная вода. Выйдя из душевой, Тротти поглядел на себя в зеркало. «Ты старик, Пьеро Тротти, – сказал он себе мысленно. – Пора тебе на пенсию».

Когда Тротти обертывал вокруг пояса полотенце, зазвонил телефон.

Прежде чем снять трубку, он посмотрел на часы.

– Пьеро? – спросил женский голос.

Рука у Тротти слегка дрогнула:

– Кто говорит?

– Я начала тебе звонить, когда еще не было двенадцати.

– Это ты, Пьоппи? – спросил Тротти и сдвинул брови. – Как ты там? Как ты себя чувствуешь?

– Я звоню с вокзала. Мне некуда деваться.

Долгое молчание. Тротти чувствовал, как с его ног на пол стекает вода.

– Я просил тебя не звонить мне, Ева.

Голос с латиноамериканским акцентом то и дело путал «б» и «в».

– Мне нужно тебя видеть.

– Нет.

– Мне нужна твоя помощь.

– Я не могу помочь тебе, Ева. Ты должна сама помочь себе.

– Клянусь, я пробовала. – Колебание. – Пожалуйста, Пьеро.

– Давай оставим.

В трубке надолго замолчали. Шипение на телефонной линии и слабые отзвуки суеты на железнодорожном вокзале.

– Ну пожалуйста. Пьеро. У меня больше никого нет. Один ты. Ты всегда был добрым. – Голос прервался. – Пожалуйста.

– Что – пожалуйста? Я – старик.

– Я хочу домой.

Тротти глянул вниз на лужи вокруг ступней.

– Пожалуйста, Пьеро.

Он вздохнул:

– О Господи!

– Пожалуйста! – по-детски заканючил голос.

Тротти колебался.

– Раньше ты мне помогал.

Еще один вздох:

– Тебе лучше взять такси.

– Я все деньги потратила на билет на поезд.

– Заплачу таксисту, когда приедешь. – Злой на себя за слабохарактерность, Тротти опустил трубку.

За шторами угадывался рассвет.

– Похоже, вы перешли на весьма гибкий график работы, комиссар Тротти.

После ремонта квестуры над письменным столом Тротти повесили часы в современном стиле.