Анатолий Ромов - Совсем другая тень
Примерка
Сашка, как и я, живет один в однокомнатной квартире. Обстановка у нас примерно одинаковая: стенка, тахта, два кресла, телевизор, мохнатый напольный ковер. Единственное: в отличие от моего жилища, забитого холстами на подрамниках, здесь всего одна картина, да и то мой подарок, и чуть больше порядка — каждую неделю Сашкину квартиру по очереди убирают то мать, то сестра.
Войдя, я поставил сумку в угол, посмотрел на часы на стене — показывают полпятого. Сашка поймал мой взгляд, спросил:
— Во сколько мы должны быть у твоей Алены?
— В семь.
— И сколько до нее отсюда?
— Если постараться, полчаса езды. Ее дом на Вернадского.
Кивнув, Сашка стал рыться в секретере. Достал две книжечки, протянул:
— Твои документы. Чистая книжка технического паспорта. И чьи-то старые права. Техпаспорт мы сейчас заполним. Посмотри права. Посмотри, посмотри… А я сварю кофе.
Усевшись в кресло, я принялся изучать затертую красную книжечку. Права были выписаны четырнадцать лет назад на имя некоего Семенова Игоря Кирилловича, жителя города Москвы. По дате рождения владельцу прав сейчас исполнилось сорок девять, на фотографии же он выглядел лет на тридцать пять.
Вышедший из кухни Сашка встал сзади — и некоторое время мы рассматривали документ вместе.
— С правами ясно, — наконец заметил он. — Завтра ты будешь выглядеть как раз лет на пятьдесят. Насчет же фотографии… Сам видишь, она сделана лет пятнадцать назад. Да и гаишники обычно на фото не смотрят.
— А техпаспорт?
— Техпаспорт, естественно, заполним на имя Семенова. С новым номером. Только номера шасси и кузова оставим твои, мало ли. Бывает, проверяют. Но вообще желательно, чтобы тебя не останавливали. Постараешься?
— Постараюсь.
— Давай техпаспорт. Заполним новый и полетим, как ветерок.
Взяв у меня техпаспорт, Сашка заполнил аккуратным ученическим почерком чистую книжечку. Номера шасси и кузова были оставлены прежними, номер же машины стал новым — «я 26–14 МШ». Владельцем Сашка записал Семенова Игоря Кирилловича. Закончив работу, потянулся:
— Все. Пьем кофе, моемся, бреемся и мчимся.
Сбросив кроссовки, стянув с себя носки, джинсы и рубашку, я уселся вместе с Сашкой на кухне. Выпил кофе, съел бутерброд и, достав из сумки электробритву, тщательно выскоблил подбородок. Спрятав бритву, остановился было перед зеркалом в прихожей, и в это время Сашка протянул нечто, напоминающее спасательный пояс:
— Держи… Вдень руки вот сюда. В ремни. Вдень, вдень…
— Что это?
— Накладной живот. Для завтрашней поездки.
— Накладной живот? — Я вдел руки в ременные лямки, Сашка застегнул сзади застежки — и под моей грудью вырос набитый чем-то мягким пологий холщовый пузырь. Сашка подал старую футболку. Когда я надел ее, посмотрел прищурившись:
— А что… Полная натуральность, — сказал он. — Конечно, будет жарковато. Ничего, потерпишь.
Я погладил себя по животу:
— Сань, а не слишком? Зачем все это?
— Затем, чтобы тебя не узнали.
— Ну, а джинсы? Как я их натяну? И рубашку?
— У меня все есть. Рубашка, брюки от пижамы «Адидас», с резинкой. Ладно, снимай и мыться. Я за тобой.
Я стянул футболку, осторожно снял накладной живот и пошел под душ. Вымывшись, взял в руки утюг.
В девятку мы сели в двадцать минут седьмого — переодетые, в галстуках и идеально отглаженных рубашках.
Банкет
Без десяти семь наша машина остановилась у подъезда Алены. Дом у Алены был добротным — трехподъездная кирпичная шестнадцатиэтажка.
Выключив мотор, Сашка спросил:
— Как думаешь, они сильно опоздают?
— Минут на десять. От силы на пятнадцать.
— Ты вообще продумал, что сказать Алене?
— Что я ей должен сказать?
— Тебя ведь день-два не будет в Москве.
— Я разве обязан отчитываться?
— Нет. И все же?
— Скажу… еду на халтуру. В другой город. Сойдет?
— Сойдет. И все, о делах больше ни слова! Алена говорила, что из себя представляет ее подруга? Наверное, страшнее атомной войны?
— Наоборот. Сказала, у тебя глаза на лоб полезут. От ее красоты.
— Будем надеяться, — скептически заметил Сашка.
— Будем.
— Хорошо бы она еще жила в этом доме.
— Почему?
— Все-таки первая категория. И жильцы соответствующие.
— Где живет, ничего не знаю.
Мы сидели, изредка перебрасываясь короткими замечаниями. Наконец Сашка не выдержал, возмутился:
— Мы ждем уже полчаса!
— А что делать?
— Действительно, нечего.
В конце концов я облегченно вздохнул: из подъезда вышли Алена и стройная светловолосая девушка. Сашка присвистнул:
— Неужели наши?
— Наши.
— Люблю, когда девушки знают, что у них хорошие фигуры, и не собираются это скрывать.
Алена меня не обманула. Ее подруга была очень мила. Впрочем, я смотрел лишь на Алену. На ее темно-каштановые волосы, нежное лицо с широко расставленными серыми глазами. Подумал: она действительно очень красива, и не только с точки зрения художника. Насчет же фигур Сашка сказал из-за коротких платьев, напоминающих не доходящие до колен облака. Платье Алены было дымчато-серым, подруги — бледно-бирюзовым.
— Со своей Аленой сядешь сзади, — распорядился Сашка. — Хорошо?
— Ладно. — Я вышел и открыл дверцу, усадил Алену на заднее сиденье, ее подругу на переднее.
Алена улыбнулась:
— Мы не очень опоздали? Сережа, Саша, это моя подруга Жанна.
У Жанны были столь редкие зеленые глаза, изящный вздернутый носик и пышные рыжеватые волосы.
— Очень приятно… — Сашка чопорно поклонился. — Вы вместе учитесь?
— Мы вместе живем, — сказала Алена. — В одном подъезде.
— Но учитесь отдельно?
— Жанна учится в школе-студии МХАТ. На актерском.
— О-о… Потрясающе!
Чуть помедлив, Жанна спросила:
— Почему?
— Потому что я бешеный поклонник искусств.
— Тогда кто вы? Чтобы я знала, кто мой бешеный поклонник? Художник?
Сашка включил магнитофон, притворно вздохнул:
— Увы, всего лишь хирург-косметолог. — Стал осторожно разворачиваться. — Как поедем? С ветерком или медленно? Жанночка, как вы любите?
— С ветерком. Только хотелось бы знать, куда мы едем?
— Жанночка, сейчас я вам все объясню. Все, все, все…
Выехав на трассу, Сашка прибавил скорость. Проскочив несколько светофоров, сказал:
— Мы едем в Совинцентр. В ресторан «Континенталь». На банкет. Не против?
— Кто же будет против «Континенталя»? Только что за банкет?
— Некая наша знакомая, которую, скажем так, знает пол-Москвы, собирает своих друзей. Посидеть, поболтать, потанцевать. Только и всего.
— А… как зовут вашу знакомую? Если ее знает пол-Москвы?
— Вера Новлянская. Слышали?
— Знаете, Саша, нет.
— Тогда… — Он что-то сказал Жанне на ухо. Она рассмеялась. Сашка же, выпрямившись, продолжил рассказ о Вере Новлянской. Поскольку меня больше занимало то, что рядом со мной сидит Алена, половины того, что он говорил, я уже не слышал. К тому же я точно знал: главного о Вере Новлянской Сашка все равно не расскажет. Вообще Вера считается одной из известных московских красавиц, хотя ей около пятидесяти. Последний ее муж, заместитель министра, умер два года назад — и по этому случаю Вера сделала у Сашки очередную пластическую операцию. Не знаю, насколько искусны были врачи, работавшие над ней раньше, но теперь Вера, конечно в гриме, выглядит тридцатилетней женщиной. Сашка, понятно, рассказывал совсем о другом — о широте Вериной натуры. А также о тонком вкусе, любви к искусству и поклонниках. Изредка он оборачивался в нашу сторону, понимая, что Алена тоже его слушает.
Наконец девятка остановилась у Совинцентра. Поскольку здесь все швейцары хорошо знали и меня, и Сашку, мы были пропущены без звука. В ресторане метрдотель сообщил: банкет дается во втором банкетном зале. Как только мы вошли в помещение, представляющее что-то среднее между маленьким залом и огромной комнатой, раздались оглушительные аплодисменты. Девушки смутились, но мы с Сашкой знали: на таких банкетах по привычке хлопают всем опоздавшим. Впрочем, может быть, сигнал к аплодисментам подала Вера, ослепительно царственная Вера, разместившаяся во главе П-образного стола. Мы посмотрели в ее сторону. Она тут же послала мне и Сашке воздушный поцелуй.
Администратор показал на свободные места, мы сели, и стоявший поблизости официант откупорил бутылку и разлил в бокалы шампанское. Сразу вслед за этим тамада провозгласил тост. Во время тоста оркестр из пяти человек несколько раз грянул «К нам приехал наш любимый».
Выпив и поставив бокал, я огляделся. Стол был богатым, публика же самой разношерстной, чего и следовало ожидать. Вера, как всегда, производила впечатление. Она почти не говорила, лишь выслушивала, улыбаясь, развлекавших ее наперебой гостей. Ее платье, безусловно, стоило огромных денег, но в то же время как будто ничем особенным не выделялось. То же можно было сказать о бриллиантовых серьгах и ожерелье, обращавших на себя внимание главным образом тонкой работой.
