Артур Конан Дойл - Секрет комнаты кузена Джеффри
— А когда ваши предки вступили во владение поместьем?
— Это случилось после того, как Джеффри таинственным образом исчез. В семейных бумагах точно не говорится, как обнаружили его исчезновение. Возможно, причиной тому был его странный отшельнический образ жизни. Как бы то ни было, спустя несколько месяцев после исчезновения Джеффри приехал наш предок, и вскоре замок перешёл к нему.
— Интересно, где это потайное место? — спросила я.
— Сказать по правде, я не верю в его существование. Как ты знаешь, в Эрнсклифе на каждом шагу закоулки, и потайные чуланы. Любой человек, кто знал все ходы и выходы в замке, мог с успехом сыграть в прятки и провести незваных гостей. Думаю, отсюда и взялась легенда о потайном месте.
— А кто-нибудь видел своими глазами этого ужасного кузена Джеффри?
— Не знаю — ни разу не слышал, чтобы его кто-нибудь видел, но не сомневаюсь, его так боялись увидеть, что всё время запирали его комнату на ключ. И конечно, это создало почву для слухов и россказней. Все обитатели Эрнсклифа были убеждены, что свои сокровища Джеффри спрятал где-то здесь в замке и, терзаемый раскаянием, может появиться в образе призрака и указать, где они находятся.
— Какой прекрасный предоставляется тебе случай, Би!
Беатрис усмехнулась и заметила, что она никоим образом не желает встречаться со своим отвратительным предком, но потом, вздохнув, добавила:
— Всё, что угодно — только не это. А так бы я не упустила случая найти спрятанный клад.
— Ах, я тоже. Неужели я бы упустил случай! — воскликнул Хью. — Не могу смотреть, как бедного старого сквайра терзают заботы. Я бы пошёл на всё что угодно, только бы восстановить справедливость.
— Надеюсь, не на всё, Хью? — иронично спросила его сестра, и я заметила при свете пламени, что Хью покраснел до корней волос.
— Что ты хочешь сказать? — произнёс он. — Почему ты это говоришь?
— Потому что я знаю: есть вещи, через которые ты никогда не переступишь, даже ради кого бы то ни было, — ответила Беатрис. — Ты слышал: мама говорит, что с госпожами Лассель на бал приедет эта мисс Барнет?
Не знаю почему, но при упоминании о богатой наследнице из Бланкшира мне стало неприятно; весёлый, беззаботный смех Хью пришёлся как нельзя кстати.
— Ну нет, чёрт возьми, до этого, слава Богу, мы ещё не опустились. Да я скорее предпочту бедность, чем стану жертвовать своей свободой. — Хью замолчал, а когда заговорил снова, в голосе его прозвучала мрачная грусть. — Во всяком случае, я никогда не сделаю ничего такого, что добавило бы отцу забот и хлопот.
Воцарилось молчание, мы смотрели на огонь в камине, и я чувствовала… не могу даже изъяснить себе, что это было за чувство. Хью Пагониль был мне всегда очень дорог, дороже всех; он был моим кузеном, товарищем, моим отважным защитником, но я никогда не представляла его в каком-либо ином свете, и потому, когда в семнадцать лет ко мне вместе с робким самосознанием пришло понимание того, что моя дружба с Хью не может быть такой же близкой и свободной, как дружба с Беатрис, я была скорее раздражена и расстроена, нежели смущена этим откровением. Странное дело, предложение Беатрис было мне даже противно. Тут только я осознала, как ужасно будет, если Хью женится на другой женщине. С болью в сердце я вспомнила, что мой отец живёт исключительно на своё жалованье, а для Хью взять в жёны девушку без приданого означало бы верный способ усугубить затруднительное положение сквайра. Подняв глаза, я поймала на себе взгляд Хью; он был серьёзный и грустный, как, верно и у меня в ту минуту. Впервые его взгляд смутил меня, и потому я почувствовала некоторое облегчение, когда зазвонил большой гонг, и мы разбрелись в разные стороны переодеваться к обеду.
II
В канун Нового года на бал по случаю совершеннолетия Хью съехались гости. Они должны были остаться на ночь и на другой день, когда намечался торжественный ужин в честь арендатора. Нет нужды описывать здесь гостей; это были приятные добросердечные люди, большинство из них — старые друзья и соседи Пагонилей. Так как я регулярно встречалась с ними каждый год, когда приезжала в Эрнсклиф на каникулы, все они любезно оказали мне внимание и учтиво сожалели, что я уезжаю из Англии и в последний раз гощу в Эрнсклифе.
Если не считать мисс Мортон, чей приезд вызвал столько досужих толков, единственным новым лицом среди приезжих была мисс Барнет, наследница огромного имения. Она прибыла из поместья Лассель с генерал-лейтенантом[1] и его свитой. Я невольно с необычайным интересом разглядывала эту девушку и, боюсь, испытывала жестокое раздражение, найдя её очень юной и миловидной, манеры её простыми, а наряды скромными. Она так искренне восхищалась огромным старинным замком, обширным парком, через который она проезжала в экипаже, что я по злобе своей едва не обвинила её в том, будто она расхваливает Эрнсклиф, чтобы завоевать сердце Хью, поскольку тот был беззаветно предан родному дому. Имея наивно детское представление о богатых наследницах, я была немало удивлена, увидев на ней скромное, тёмных тонов платье из грубой полушерстяной ткани и самую непритязательную шляпку из обыкновенной крупной соломки. Однако после обеда, когда мы все отправились наряжаться к балу, я услышала слова леди Лассель. Она рассказывала миссис Пагониль, что «уговорила Изабеллу привезти с собой фамильные бриллианты, так как они поистине достойны того, чтобы их видели все».
И действительно, мисс Барнет появилась в большой бальной зале во всём блеске своих бриллиантов; они сверкали на лифе её белого кружевного платья и горели как звёзды в её светло-каштановых волосах, заплетённых в тугие косы. Она слегка покраснела, когда все, кто считал себя в достаточно доверительных отношениях с ней, чтобы открыто высказываться на этот счёт, наперебой выразили ей искреннее восхищение. Она поспешно принялась объяснять, что её попросила надеть украшения леди Лассель, как будто она боялась, что её заподозрят в желании выставить их напоказ.
И вновь благоразумие мне изменило и сменилось досадой: меня бесила милая застенчивость гостьи, столь выгодно контрастировавшая с её роскошным туалетом. Самолюбие моё было жестоко уязвлено, когда, глянув в зеркало, я увидела в нём свою высокую фигуру, облачённую в самое обыкновенное муслиновое платье (я сшила его сама под руководством горничной миссис Пагониль), а на голове простой венок из остролиста, сбившийся набок на чёрных волосах. Осознав, что моё лицо скривилось в безобразной кислой гримасе раздражения, я опомнилась и, поборов свои чувства, попыталась придать лицу менее злобное выражение, чтобы хоть как-то смягчить разительный контраст с миловидной мисс Барнет. Я отвернулась от зеркала и попыталась предаться весёлой суете.
Бал начался и продолжался с большим оживлением. Меня без конца приглашали танцевать, и я бы насладилась балом вполне, если бы не одно печальное обстоятельство: Хью ни разу не пригласил меня, чего никогда раньше не было, хотя я с семилетнего возраста принимала участие во многих празднествах в замке. Год назад я бы беззастенчиво отчитала его за такое пренебрежение моей особой, отчитала бы, как сестра брата. Теперь же мне оставалось только копить в душе злобу и раздражение, хотя при этом я напускала на себя преувеличенно весёлый вид всякий раз, когда Хью оказывался неподалёку, и особенно, когда он танцевал с мисс Барнет.
Дело кончилось тем, что бал ещё продолжался, а я уже изрядно устала, поэтому я была несказанно рада, когда гости, которые не оставались ночевать в замке, стали отдавать распоряжения насчёт экипажей; и когда сквайр настоял на том, чтобы под конец сыграли «Весёлого Роджерса», я потихоньку удалилась в небольшую комнату, «спиритическую», как её называли[2]. Это название она получила не из-за того, что была как-то связана с привидением, — просто предки Пагонилей, подобно миссис Гемп[3] предпочитали иметь поблизости что-нибудь крепкое, горячительное, которое в любой подходящий момент можно было бы отведать. Комната была обставлена как небольшой будуар. Войдя в неё, я сразу увидела Беатрис. Она была одна; лицо её казалось таким посиневшим от холода, что я невольно воскликнула:
— Что ты с собой сделала, Би? Ты точно привидение.
— Не говори со мной про привидения, — поёжившись, сказала она. — Мне так стыдно за себя, Кэтти. У меня самый что ни есть настоящий нервный приступ. Это так на меня не похоже.
— Би, дорогая, ты не заболела?
— Я совершенно здорова. Всё вышло так глупо. Ты знаешь, я не могу танцевать долго — у меня всякий раз, начинает колоть в боку. У Маргарет Дьюси, кстати, тоже. Так вот, мы зашли сюда передохнуть, потом к нам присоединились наши кавалеры. И, слово за слово, стали расспрашивать о фамильных картинах, что висят в холле. Потом заговорили про комнату кузена Джеффри. Меня упросили рассказать эту историю.
