Александр Леонидов - Траектория
— Понимаю,— улыбается Виктор.— Если шефу машина не нужна, я через часок заскочу.
Обрадованно выскакиваю из «Волги».
4.
Вагончик встречает меня напряженной тишиной. Дербеко уткнулся в бумаги, но по тому, как он быстро оборачивается при моем появлении, становится ясно, что его мысли заняты отнюдь не изучением документов. Зайцев продолжает штудировать свой фолиант. Дементьич сидит с закрытыми глазами, протянув ноги в больших валенках к калориферу. Нетерпеливо курят понятые. Извиняюсь перед ними и, изредка заглядывая в блокнот, строчу протокол осмотра места происшествия.
Минут через двадцать понятые, ознакомившись с протоколом и подписав его, уходят. Вынимаю из сумочки сложенный вчетверо бланк протокола допроса свидетеля, разглаживаю, проставляю дату и поднимаю глаза на Данилова.
— Тимофей Дементьевич, мне известно, что вы были очевидцем. Расскажите, как все произошло.
Данилов приподнимает веки, косится на прораба. Громко прошу:
— Антон Петрович, мне бы хотелось поговорить со свидетелями...
Дербеко порывисто встает и, на ходу застегивая полушубок, покидает вагончик. Данилов провожает его взглядом, подсаживается ко мне. Помолчав, задумчиво произносит:
— Жаль Алексея Ивановича... Принципиальный товарищ был...
— Как вы оказались на месте происшествия?
— Обыкновенно... Проходил мимо, подъезда, услышал громкий голос. Я вообще-то не из любопытных, но тут притормозил: сердито кричал человек. Зашел, прислушался, а это Алексей Иванович на кого-то шумел. Дескать, не прекратите это безобразие — начальству доложу.
— На кого кричал Хохлов?
— Так и не понял... Снизу же ничего не видно.
— Кроме Хохлова вы никого не слышали?
— Слышать-то слышал,— виновато втягивает голову Дементьич.— Но кто — не разобрал. Да и сказал-то он всего-ничего: «Пошел ты!..»
Вздыхаю. Слишком короткая фраза. Шапка с опущенными ушами, расстояние в четыре этажа... Трудно, конечно, услышать, кто говорил, но я все-таки пытаюсь выяснить, не показался ли голос знакомым.
Данилов сосредоточенно сдвигает брови, словно перебирает в памяти голоса всех известных ему людей.
— Не показался, — огорченно роняет он.— Уж извините...
— Что было дальше?
— Крик... Длинный такой,— Дементьич отводит глаза.— Жутко вспомнить. Он ведь прямо к моим ногам упал... Я подскочил, а он уже мертвый. Народ сбежался, давай зачем-то «Скорую» вызывать…
— Кто прибежал? — уточняю я.
— Первым — Григорий,— кивает на Зайцева Данилов. — Потом прораб, за ним Жижин и Бабарыкин, кто-то еще... Дербеко очевидцев сразу искать стал, выяснять, что да как. На меня накинулся, будто я что-то знал.
— А остальные как реагировали?
— Стояли и молчали. Что тут скажешь?
— Вы в тот день встречались с Хохловым?
— Встречался. На третьем этаже кто-то дверку стенного шкафа оторвал, надо было подделать. Алексей Иванович как раз в соседней квартире мусор после плиточников убирал. Это примерно в одиннадцать было, часа за полтора как разбился...
Вспоминаю бумагу технического инспектора. Откуда в заключении появились сведения, что Хохлов упал именно с четвертого этажа?
— Мог Хохлов за полтора часа управиться на третьем и перейти на четвертый? — спрашиваю я.
— Вряд ли... Работы таи было выше головы.
— Тогда почему вы решили, что он упал с четвертого?
Я решил?! — недоуменно смотрит Данилов.— Ничего я не решал.
— Так вы не видели, откуда он упал? — удивляюсь я.
— Не видел.
Час от часу не легче! Кто же видел? Или хотя бы мог видеть? Спрашиваю об этом у Данилова. Он задумывается, неуверенно отвечает:
— Бабарыкин работал на четвертом, но в другом подъезде, Жижин в том же, но на пятом. Больше поблизости никого не было.
Проверяю мелькнувшую догадку, точнее, ее тень:
— Подъезды сообщаются?
— Нет, но можно пройти через лоджию.
— Откуда появился Дербеко?
— Не помню... Кажемся, со стороны вагончика... Нет, не помню и врать не буду. Со спины он подошел.
— Когда вы стояли рядом с погибшим, никто сверху не спускался?
— Хорошо помню — никто,— категорично заявляет Дементьич.
— А как же Жижин оказался внизу?
— Может, раньше спустился,— неуверенно тянет Данилов.— Он тоже со спины подошел.
— Посторонних в тот день на стройке не было?
Данилов не успевает ответить.
— Был посторонний! — вмешивается Зайцев.— Я часто с Бабарыкиным работаю, а он вечно посылает за чем-нибудь: то отвес забудет, то шпагат… В тот раз направил за карандашом. Когда я выходил из подъезда, в соседний, где Алексей Иванович был, зашел незнакомый мужчина.
— Приметы? — быстро спрашиваю я.— Как оп выглядел?
— Одет по-зимнему. Пальто со светлым каракулем, серое. На голове пирожок.
Я так старательно пытаюсь представить себе гражданина в сером пальто, что у меня невольно вырывается:
— Пирожок?
— Папаха такая,— стеснительно улыбается Зайцев.— Их мало кто сейчас носит.
Усмехаюсь про себя. Если все понимать буквально, невольно окажешься в дурацком положении. Спрашиваю Зайцева:
— После случившегося незнакомец не попадался вам на глаза?
— Не видел.
— Опознать сможете?
— Думаю, смогу,— чуть помедлив, отвечает он.
Следующий вопрос задаю уже с некоторым колебанием. Такое впечатление, что чем больше спрашиваешь, тем больше все запутывается.
— У вас не возникала мысль, что Хохлов упал не сам?
Мои собеседники переглядываются. Потом устремляют взгляды на меня. В глазах — боязнь признаться самим себе, что подобное могло произойти.
Прерываю тягостное молчание.
— Враги у Хохлова были?
— Какие в наше время враги? — приподнимает плечо Зайцев.— Ритм жизни не тот.
Понимая, что взяла слишком круто, уточняю:
— Назовем по-другому: недоброжелатели?
— Такие, конечно, были,— соглашается Зайцев.— Сейчас много людей, подобных «вещи в себе». Обо всем знают и молчат, связываться нет желания, да и времени. А Хохлов — будто из двадцатых годов. До всего ему дело, обязательно во все ввязывался.
— Это точно,— поддакивает Дементьич.— Остроконечный был человек. Хохлова-то к Жижину подсобником приставили, так у них одна ругань пошла. Жижин ведь до выпивки охочий. Алексей Иванович возьми да прорабу и выскажи это. А тот как смотрел сквозь пальцы, так и продолжает. Хохлов пригрозил, что на обоих докладную напишет. Тут еще больше кутерьма разгорелась. Жижин в отместку совсем его заездил.
Вспоминаю предложение Бабарыкина «сделать» кафель я интересуюсь:
— Тимофей Дементьевич, кафель никто из рабочих не продает?
Да как вам сказать...— мнется он.— Я лично не видел, но рядок-другой в квартирах не докладывают. Правда, плиточники ссылаются на бой, на брак...
— Дербеко об этом знает?
— Кому же знать, как не ему? Ругался, бывало, да толку... Но сильно шум не поднимал: зачем, чтобы в управлении знали? Он у нас со всеми ладить любит. Только с Хохловым никак мир не брал. Кому понравится, когда правдой в морду тычут? — усмехается Данилов, потом серьезнеет.— Товарищ следователь, вы правильно поймите: не хочу я сказать, что Дербеко или Жижин столкнули Алексея Ивановича. Не было у них такой уж сильной злобы. Ругаться — одно, а человека жизни лишить…
Неизвестно кого спрашиваю:
— Значит, несчастный случай?..
— Это самое вероятное, — подтверждает Зайцев. — У Хохлова была сильная близорукость, вгорячах мог и оступиться... Когда мы на стройку пришли, Дербеко сказал, что надо пройти медосмотр. а сам так и не отпустил в поликлинику. Работы было много. Как только Хохлов упал, сразу к врачам погнали и за технику безопасности заставили расписаться.
— Разве Дербеко не проводил с вами инструктаж?
— Инструктаж? — искренне удивляется Зайцев.— Сказал, чтобы не совались куда попало, мол, не младенцы, сами должны понимать. Только и всего...
С улицы слышится протяжный гудок автомобиля. Хотя это и не голос нашей «Волги», выглядываю в окно. Неподалеку стоит «уазик» с брезентовым верхом и нелепой надписью «Стройлаборатория».
— Начальника управления, Мизерова, машина,— подсказывает Данилов.
Из подъезда дома выходит Дербеко и спешит к «уазику».
5.
В моей комнате так тихо, что слышно, как отсчитывает время стоящий на кухне будильник. А время зимой тягучее, словно начинающий густеть мед. Особенно ощущаю это сейчас. Родители уехали по туристической путевке. Маршрут у них хороший, теплый: Баку — Тбилиси — Ереван. Мои любимый повез своих акселератов на зимние каникулы в Москву. И я осталась одна-одинешенька. Господи! Кто бы чайник на плиту поставил?! Нет, конечно, маме с папой надо отдохнуть, они так устают. Папа — за штурвалом аэробуса. Мама — от постоянного ожидания папы и от хлопот о своей, как она говорит, непутевой дочери, то есть обо мне. Понимаю, что и Толику не помешает поездка в Москву, хотя бы в качестве классного руководителя. Но все равно ужасно обидно, что осталась одна. И Маринка не звонит целых три дня, и Люська меня забыла, закрутилась со своим семейством. Читать я уже пробовала, телевизор включала, радио слушала. Что бы еще такого поделать? Скорее бы утро, да на работу. Несмотря на то, что еще нет и девяти, решаю лечь спать. Три бодрых звонка останавливают меня.
