Николай Леонов - Очевидцев, помнится, не было
– Новичок? – Он склонил голову набок и добродушно толкнул его в плечо. – Я здесь сижу.
– Ладно, перебьешься.
Сергей до окончания школы сидел на этом месте. Любимыми словами класса стали «ладно» и «перебьешься». Потом их все говорили в училище, затем в партизанском отряде. Говорили все, но никто не умел их сказать, как Сережка Косых. Поэтому дело было не в словах. Он мог произносить любые слова, и люди ему подчинялись. Однажды во время дежурства Сергей посвятил Николая в свою тайну. Сначала надо принять решение, объяснял он, твердо решить, что пойдешь в борьбе до конца. Представить точно. Если споришь с начальником, представь, что ты уже на «губе». Если ссоришься с более сильным, представь, что он уже выбил тебе все зубы и сломал руку. Становится не страшно, противник чувствует твою уверенность и отступает. Главное, не бояться поражения. В результате откровений друга Николаю набили в увольнении физиономию, и он отсидел на «губе». С Сергеем ни того ни другого не произошло.
– Двадцать четыре года пять месяцев и четырнадцать дней, – повторил Сергей.
Николай улыбнулся и пробормотал:
– Оказывается, ты сам знаешь, сколько мы не виделись.
– Знаю, Николай, знаю. Мы отвлеклись от основной темы. – Сергей встал и оглянулся. – Пить надо регулярно, иначе это превращается в пустую затею.
– Отдохни. Не торопись. Официантка сейчас придет. – Николай зевнул и прикрыл рот рукой.
– Наивность милая нетронутой души, – продекламировал Сергей. – Она подойдет сообщить, что кухня закрылась. И если не хочешь умереть от жажды, должен позаботиться о себе сам. Я – в буфет, ты – на кухню.
Николай постучал в окно раздаточной и громко сказал:
– Есть тут кто-нибудь живой?
– Николай!
– Что тебе?
– Пить будешь?
– Бокал сухого, – громко сказал Николай.
– Бутылку коньяку и бокал сухого вина, – сказал Сергей буфетчице и, опершись спиной о стойку, стал смотреть на Николая.
О чем думает Николай? И так ли он спокоен, как кажется? Николай пошевелился, и Сергей тотчас отметил: пистолет в правом кармане куртки. И если Масляков ошибся, что-нибудь напутал, то «вальтер» с двух метров прошьет навылет и в спине будет дырка величиной с двугривенный. Сергей надавил поясницей на прилавок. Раз пистолет взял, значит, боится, значит, все идет по плану.
На миг он вспомнил, как в классе восьмом или девятом они играли в футбол. Николай вратарем, а Сергей – нападающим противной команды. Когда матч кончился, Николай подошел к нему, расстегнул рубашку и показал огромный синяк. «Видал? – спросил он и похлопал себя по коленке. – И здесь тоже. А ведь ты не успевал на мяч, зачем ударил? Нехорошо». Сергей отмахнулся, хотел уйти, но потом переспросил: «Нехорошо? – Он рассмеялся: – На твоем бы месте я морду набил, а ты – нехорошо. Чудак». – «Ты же не нарочно», – сказал Николай. И Сергей услышал в его словах убежденность. С того дня все их считали друзьями, так считал и Колька Сбруев. А Сергей не считал, но держал Николая при себе как постоянного зрителя и свидетеля своих подвигов... Позднее, уже в училище, Сергей решил, что Сбруев талантлив, а он, Косых, нет. Но Сергей был первым. Это было вроде должности – надрываться и быть первым. Ему завидовали, а он завидовал Николаю, завидовал и чего-то боялся. Не прощал Сбруеву, что тот живет на четверть своих возможностей. Он отлично знал, что Николай не трус, просто реакция у него чуть заторможенная и подумать он любит, а из-за этого выглядит медлительным. При желании и удобном случае медлительность можно выдать за трусость. Проверкой была та ночь, когда Николай на глазах почти всего города бросился с горящего дома и стал героем, а он, Сергей, отчетливо увидел пламя этого дома – оно плеснуло ему в глаза из тех лет и на полмига ослепило его. Сергей дотронулся до виска и услышал голос буфетчицы.
– Семь рублей сорок копеек, – сказала буфетчица и поставила рядом с Сергеем бутылку и бокал.
Он медленно достал бумажник, еще медленнее отсчитал деньги и, не оборачиваясь, положил на стойку.
– Приятеля встретили? – спросила буфетчица.
– Друга детства. Двадцать четыре года не виделись, – хрипло ответил Сергей. Он никак не мог заставить себя оторваться от стойки.
– Бог ты мой! – воскликнула буфетчица, и Сергей почувствовал, что она всплеснула руками. – Вот счастье-то! Я смотрю, вы с него глаз не сводите? Глядите, как мать на свое дитя. Двадцать четыре года! Сколько же ему лет, другу-то?
– Если доживет, то двадцать пятого декабря стукнет сорок восемь, – ответил Сергей, разглядывая темную фигуру Николая и снова пытаясь угадать, о чем он думает.
– Доживет? – Буфетчица заколыхала массивной грудью. – Скажете тоже. Чай, не война, а он молодой совсем. Вы что же, воевали вместе?
– И вместе воевали, и порознь. По-всякому, – говорил Сергей, оттягивая возвращение к столу.
– Понятно, понятно! А сейчас, значит, встретились. – Буфетчица облокотилась на стойку и подперла щеку полной рукой. – Повезло вам, друга встретили. А уж красавец-то он. Писаный красавец! Кудрявый, чернобровый...
– Красив Николай, это вы точно подметили, – перебил ее Сергей, взял коньяк и вино и пошел к столу.
Николай сидел, навалившись на стол. В его широких плечах, в молчаливой неподвижности всей фигуры было столько миролюбия и доброжелательности, что Сергею захотелось над его головой повесить скромную табличку с надписью: «Осторожно! Опасно для жизни!»
– Второе отделение. – Сергей поставил на стол бокалы, поправил рубашку и галстук, осторожно пригладил редкие волосы. – Выяснение взаимоотношений. Стрельба в программе?
– Ты плохой актер, – устало сказал Николай, – переигрываешь.
Сергей отхлебнул из бокала.
– В случае стрельбы, Коля, я имею перед тобой неоспоримое преимущество. У меня пустой желудок. Неприятно получить пулю в живот после того, как съел два шашлыка и салат. Ты не находишь?
– Я тебе уже сказал, что ты актер скверный. Перестань паясничать.
– У меня сегодня праздник. – Сергей отставил бокал, начал прикуривать, но пальцы не слушались, и он бросил незажженную сигарету на стол. – Я скверный актер? В лагерях актерское мастерство не преподавали.
Николай поймал себя на том, что прикидывает расстояние до его подбородка. Проглотил сухой комок и взял в руки бокал с вином.
Неужели невозможно найти слова, которые бы проняли его бывшего фронтового друга? Наверное, нет, потому что в психике Сергея что-то сломано, или это алкоголический маразм, или мания... С нервнобольным надо быть предельно ласковым.
– В лагерях мне преподавали другое! – Сергей откинулся на стуле и расхохотался. – Посмотри на свои руки. Ты тоже актер липовый, а мерзавец отменный.
Николай с удивлением отметил, что рука действительно дрожала, и неожиданно выплеснул вино в бледное, искривленное ухмылкой лицо.
Сергей успел отшатнуться, только несколько капель попало на волосы.
Николай спокойно отметил про себя, что этот ход проиграл. Сергей не вспыхнул, как предполагалось, но то, что удалось вытряхнуть его из маскарадного костюма и поставить в боевую стойку, уже какой-то успех. Николай лениво отвернулся и, будто ничего не произошло, сказал:
– Сядь и не употребляй грубых слов.
Сергей вынул гребешок, провел им по волосам и сел.
– Ты возмужал. Жизнь без меня пошла тебе на пользу. Ты стал смелее. Немного. – Сергей сделал паузу. – Провоцируешь? Побои. Является милиция, – говорил он, как бы рассуждая сам с собой. – Письменное объяснение. Пошло, Николай. – Он оживился. – Тебе не нравится наша встреча? Почему?
– «Побои», – передразнил его Николай. – Тебе не кажется, что ты болен? А если болен – надо лечиться. И не надо щеголять передо мной приступами своей болезни. Чего ты молчишь? Неужели ты рассчитываешь, что я унижусь до рукопашной? – Он вынул из кармана пистолет и положил его на стол. – На!
Сергей вытянул шею и внимательно посмотрел на пистолет.
– Пистолетик-то тот самый! Не расстаешься с именным оружием. – Он присвистнул. – Тогда будь последовательным и носи ордена. Если мне не изменяет память, то на рукоятке этой игрушки имеется пластинка с надписью: «За храбрость».
– Я участвовал в операции без тебя...
– Сними эту пластинку и привинти ее на лоб. Иначе никто не узнает, что когда-то ты был награжден именным оружием. – Сергей деланно расхохотался.
– Ты повторяешься. – Николай посмотрел на часы. – Уже поздно, тебе больше нечего сказать?
– Нет, ты уж сиди. Поговорим. Сколько лет не виделись. И сказать мне есть что, только ты сначала убери пистолет.
– С ним вспоминается легче, – сказал Николай.
– Помнишь разведшколу? Чему только тебя учили тридцать лет назад? – Сергей театрально развел руками. – Если я опрокину стол, ты останешься без любимой игрушки. Но я не буду опрокидывать стол. – Он вынул сигареты и спички и закурил.
