Анна Данилова - Шоколадный паж
Москва, 2000 г. Помещение морга
– Вы знали этого человека?
Кайтанов стоял совсем близко от стола, на котором лежало тело мужчины, которого, по словам следователя и прокурора, убила его жена. Даже мертвый он был стройнее и красивее Левы. Броская, яркая, породистая красота, привлекающая женщин, как аромат цветка привлекает к себе жаждущую сладкого нектара пчелу. Это был совершенный мужчина, и Кайтанов, не раздумывая, отдал бы половину своей жизни – той, что он прожил до встречи с Валентиной, – за то, чтобы иметь такое тело, такую красивую голову, аккуратный нос и губы, глаза… Сложись все по-другому, Лева подарил бы этого красавчика Вале на день рождения, пусть пользуется, как красивой вещью. От этой мысли ему стало жарко. Похоже, я совсем потерял голову…
– Нет, я его не знаю и никогда не видел…
Следователь снова привез его в отделение. Они оба закурили. Кайтанов уже знал, что на пистолете, который был найден рядом с трупом, обнаружены отпечатки пальцев его жены. Плюс е е признание. Получалось, что она действительно убила этого парня. Но за что? По словам следователя, этот мужчина, латыш по фамилии Гордис, проживал в соседнем с ними доме на Цветном бульваре, снимал квартиру около шести месяцев. Хозяйка ничего о нем не знает. По паспорту, найденному в квартире убитого, выходило, что Гордис Юрис Оттович проживает в Латвии, в городе Добуты, которого, как оказалось, и в природе-то не существует. Паспорт – фальшивка. Значит, скорее всего, и Гордис этот тоже фальшивка. Приехал в столицу, снял квартиру… Но зачем приехал и каким образом Валентина оказалась у него? Что у них было общего? Она не могла согласиться пойти с ним лишь потому, что он молод и красив. Она любит его, Кайтанова, кроме того, она ждет от него ребенка. Все, что угодно, но только не это… Она не могла быть любовницей этого парня.
Еще следователь сказал, что его жена молчит. Призналась в убийстве и молчит. Случай неслыханный.
– Видимо, она находится в таком состоянии, что просто не может ничего сказать… – Кайтанов старался разговаривать со следователем спокойно, хотя готов был разорвать его на части только лишь за то, что это его люди защелкнули на ее нежных запястьях наручники и что это по его указанию она сейчас находилась в грязной камере без еды и питья.
– Можно мне увидеться с ней? Я должен поговорить с ней… Моя жена… она беременна, она не могла совершить такое чудовищное преступление… А если и совершила, значит, на это были причины. Самооборона… Вы же понимаете… Думаю, что мне она все расскажет… И еще… – Ему было трудно говорить. – Я бы хотел знать, не тронул ли ее этот… Ее осматривал врач, эксперт? Вы что-нибудь сделали для того, чтобы понять, что же все-таки там произошло? Или вы будете теперь пытать мою жену для дальнейших признаний?
Он сорвался на крик. Он не хотел, но так получилось. Все внутри его клокотало от переполнявших его непонятных чувств. Даже дышать стало тяжело. Он хотел так ударить по столу, чтобы разломить его пополам и чтобы от этого удара, в который он вложил бы всю свою силу и одновременно бессилие, разрушилось и само здание, если не весь город… Во всяком случае, его собственный мир уже разрушился, и он сидел на его обломках, не понимая причины этой катастрофы. Он схватился за голову и до боли сжал ее своими большими ладонями.
– Нет, врач ее еще не осматривал…
– Почему? – Лева сжал зубы. – Почему ее никто не осматривал? Если бы такое случилось с вашей женой, вы тоже не пригласили бы врача? А что, если он бил ее или пытался надругаться над ней? Вы не должны бездействовать!
– Вам надо успокоиться… Я понимаю ваши чувства…
– Пустите меня к ней, нам надо поговорить… Уверен, что она мне все расскажет…
– Хорошо, вы увидите ее, но сначала вы должны ответить мне на некоторые вопросы.
– Я слушаю.
– Не замечали ли вы в последнее время, чтобы ваша жена каким-то образом изменилась? Может, ей кто-нибудь угрожал или ее преследовал? Она ничего такого не говорила? Какой она была: спокойной или нервничала?
– Она была нормальной, спокойной… – Он вдруг понял, что лжет. Лжет неосознанно. Да, она нервничала, он это заметил. У нее даже взгляд изменился и стал каким-то просящим. Боль читалась в глазах. Но поскольку видимых причин для беспокойства у Левы не было, ведь Валя всегда была дома, практически ни с кем не общалась… Словом, все эти изменения, ее бледность и нервозность, которые замечал в последнее время, он относил к ее беременности. Да, ну конечно, она нервничала, боялась родов, как и всякая нормальная женщина. Но в его объятиях все ее страхи исчезали, а глаза светились счастьем. – Что касается ее нервов, то она боялась родов. Но это же нормально. И ни о каких преследователях она мне ничего не рассказывала.
– Ваша жена часто выходила из дома?
– Каждый день она прогуливалась, обычно ее путь лежал через Неглинную до Большого театра. Иногда подолгу гуляла по Кузнецкому Мосту, ей нравился там книжный магазин, кажется, «Лавка писателя»… За покупками ездил я или же мы с ней вместе… Мы жили спокойно, ее ничто не тревожило…
– Как давно вы с ней в браке?
– Два года. Но официально – год.
– Вы что-нибудь знаете о ее прошлом? Она москвичка?
– Да, – снова солгал он, вспомнив, как не любила Валентина говорить о своем родном Саратове. Он понимал, что за этим что-то стоит. Или кто-то. Но и у него было какое-то прошлое, как и у каждого человека. И если бы она сочла нужным рассказать ему о своей жизни в Саратове, то давно рассказала бы. Она сбежала оттуда в отчаянии, и первым, кто подал ей руку, был Кайтанов. И, быть может, именно благодаря этому прошлому, какой-то неприглядной истории, в которую попала по неопытности Валентина, они и остались вместе?
Он понимал, что уже очень скоро ИМ станет многое о ней известно. И даже, может, больше, чем ему. Достаточно информации из загса, чтобы, выяснив ее девичью фамилию, понять, откуда она родом, и сделать запрос в Саратов. Но пусть этим занимаются ОНИ. И чем позже он что-либо узнает о ее прежней жизни, тем лучше.
– Нет, я ничего такого из ее прошлого не знаю… Она – спокойная, уравновешенная женщина. Очень добрая.
– У нее есть подруги?
– Знаете, она общается с нашей соседкой, но вряд ли это можно назвать дружбой, так, обычные женские разговоры, не более того… Подруг у нее практически нет. Я всегда полагал, что ей хватает моего общества… Хотя мы не так уж и редко приглашаем к себе моих знакомых, это супружеские пары… Бизнесмены, политики, банкиры… Но Валя не очень-то любит эти вечера, ей скучно, я понимаю.
– Но ведь вы, Лев Борисович, занятой человек. Разве вам не приходило в голову, что вашей молодой жене… Кстати, у вас большая разница в возрасте?
– Двадцать с небольшим… Вы хотите сказать, что у моей жены мог быть любовник? Задавайте вопросы прямо, не ходите вокруг да около, – он снова повысил голос.
Он понимал, что следователь, глядя на его большое некрасивое лицо, думает сейчас именно об этом. О потенциальном любовнике Валентины. О том, кто лежит сейчас на столе в морге с разнесенным виском и смотрит в вечность.
– Вы уверены, что у нее никого не было?
– Уверен, – выдохнул он. – Мы вот сейчас с вами говорим, а она где-то там, в камере… Ей надо поесть… А еще я привез ей пакет с вещами. Она должна находиться в тепле. У нее не было любовника. Что вас еще интересует? Она общалась с соседкой, я уже говорил…
– Неужели за ней, такой красивой молодой женщиной, никто не ухаживал?
– У нее есть я, понимаете, я! Да, на нее заглядываются мужчины, но это, поверьте, не раздражает, а наоборот. У нее есть даже официальный ухажер, этакий паж, правда, большой и толстый, который бывает в нашем доме чуть ли не каждый день, но он для нее все равно что мебель… У него даже имени нет человеческого, мы зовем его Иудой.
– Как? Иудой? Но почему? – Следователь заметно оживился. – Почему Иудой?
– Потому что он продался мне за тридцать сребреников, понятно?
– Нет, ничего не понятно…
– Он – превосходный компьютерщик, но я переманил его к себе, положив ему жалованье на тридцать процентов больше, нежели то, которое он получал в прежней конторе… Это была простая игра слов: тридцать процентов, тридцать сребреников… Но какое отношение это может иметь к тому, что произошло с Валентиной? Вот если бы она призналась, что убила Иуду, то я бы понял, о ком идет речь, и начал бы строить версии относительно того, за что и вообще… – Он был возмущен до предела. – Иуда – мебель, домашнее животное, славный парень, большой и кудрявый, любитель поесть и выпить за чужой счет… Он как собачонка увивается за моей женой, и я только рад этому обстоятельству.
– Он влюблен в нее?
– Наверное… Хотя, насколько мне известно, у него баб – прорва…
Вот я и скатился на свой уровень, на свой язык, сорвался и лечу в свое прошлое. Он подумал так потому, что все, что было связано с именем Валентины, не должно быть осквернено грубыми словами, тем более мыслями. Даже если речь идет о таком животном, как Иуда. Кайтанов даже не помнил, какое на самом деле у него имя. Он, этот задумчивый толстяк, появился в его доме почти сразу же, как только он привез в Москву Валентину. Так случилось, что его порекомендовал в качестве личного компьютерного мастера его приятель, Ваэнтруб, у которого Иуда, собственно, и работал. И Иуда приходил к Кайтанову домой несколько раз, чтобы настроить компьютер или запустить новый, заполнив его программами. Это он научил Валентину разным компьютерным играм, они даже стали играть на пару и порой просиживали по нескольку часов кряду, не замечая бега времени… Но надо видеть и знать Иуду, чтобы допустить мысль о возможной измене Валентины с этим неаппетитным и инфантильным парнем.
