Валерий Еремеев - Опасная охота
Первый тем временем вытаскивает сумку с бабками и кричит напарнику:
— Все, уходим!
Сколько живу на свете, столько убеждаюсь, что все проблемы, происходящие с людьми, они сами же и создают. Так и в этом случае. Вот скажите, пожалуйста, на кой хрен, одному из грабителей понадобилось устраивать Сталинградскую битву?
Да если бы они так и смылись, я бы и пальцем не шевельнул, чтобы им помешать, но тот, который с обрезом, позволяет себе отступление от программы, чем подписывает себе смертный приговор. Действительно, если ты пришел за деньгами, то зачем убивать людей?
— А это тебе, мусор, сдача на чай, — говорит он сержанту и спускает курок.
Двойной выстрел с оглушительным грохотом проноситься по холлу. Охранник падает, его ПМ вываливается из расстегнутой кобуры и в следующее мгновение уже оказывается у меня в руке. Быстро снимаю его с предохранителя и навожу на налетчика.
Его расширившиеся от ужаса, который не в состоянии скрыть даже маска, глаза ясно говорят, что он хоть и не знает старое мудрое правило «уходя, уходи», зато знает другое, не менее мудрое и такое же старое: «Если ты взвел курок у пистолета и навел его на противника, у тебя остается только два пути убить или быть убитым самому». Мое ловкое обращение с оружием подсказывает ему, что мне это правило тоже прекрасно известно. Как он теперь, небось, жалеет, что в горячности разрядил оба ствола!
— Убей его! — орет он как недорезанный своему подельнику, трясущимися руками переламывая обрез.
Но тот олух уже поспешил засунуть «ТТ» сзади за пояс и теперь пытается его достать. Висящая на плече сумка, раздувшаяся от денег, мешает ему. Я стреляю. Амбал с обрезом, хватаясь руками за живот, складывается пополам и валиться на пол.
Его осиротевший компаньон, не прекращая попыток достать оружие, свободной рукой хватает за шкирку молодую крашенную блондинку и, прикрываясь ей, отступает к двери. Я должен действовать быстро. Еще секунда и он будет вооружен, и тогда поступит со мной также, как я поступил с его корефаном. К сожалению, он почти весь спрятался за девушкой. Я вижу только половину его закрытого маской лица. Со злобой буравя меня правым глазом он поднимает свой ствол. Моя рука вздрагивает от отдачи ПМ. Вырвавшаяся из потухшего глаза противника струя крови хлещет прямо на прическу девушки, в один момент превращая ее из Мерлин Монро в героиню Амалии Мордвиновой из кинофильма «Охота на золушку». Перекрашенная орет не своим голосом.
Утихомирив налетчиков, я первым делом кидаю на пол пистолет, так как совершенно справедливо опасаюсь, что мои коллеги, которые в любой момент могут ворваться в здание, увидев меня с оружием в руке посреди побоища, запросто примут меня за одного из бандитов и превратят в решето. Потом поворачиваюсь к поверженному охраннику.
Ни в какой помощи он уже не нуждается. Два заряда крупной дроби превратили его легкие в лохмотья, которые ни один хирург заштопать не в состоянии. Вся рубаха темно-бордового цвета, а изо рта течет кровь вперемешку с пеной.
— Умер, — обращается ко мне человек с низким голосом, тот самый, что торопил меня в очереди.
По его тону трудно понять, что это: вопрос или простая констатация? Решаю, что это все-таки вопрос.
— Да, — отвечаю я, разглядывая собеседника.
У него круглое, мясистое лицо, прямой нос, темно-коричневые глаза навыкате и темные наполовину седые волосы. Этот человек, пожалуй, единственный, кто полностью сохранил самообладание. Встав с пола, он с самым спокойным видом начинает отряхивать безукоризненно отглаженные брюки. Можно подумать, что он каждый день присутствует при вооруженном ограблении. Мне же теперь, когда все закончилось, становиться очень не по себе. Руки дрожат, и немного кружиться голова.
Я соображаю, что надо что-то делать и, коль скоро я пока являюсь единственным представителем правоохранительных органов, это что-то делать необходимо именно мне.
— Всем оставаться на местах, — слабым голосом заявляю я, и спрашиваю: — Никто больше не пострадал?
Мне не отвечают. Покрашенная блондинка уже прекратила кричать и теперь только рыдает. Кассирша вторит ей. Их дуэт перекрывает звуки сирен приближающихся милицейских машин.
— Вы сильно рисковали, — отряхнув прикид, снова обращается ко мне все тот же хладнокровный мужчина. — Вы же могли убить невиновного человека!
— Не мог. И риска никакого не было, — отвечаю я. — Если бы я не был стопроцентно уверен, что попаду в цель, я бы и стрелять не стал.
— Вы очень уверенны в себе!
— Комплемент за комплимент — вы тоже хорошо себя держите.
До нас доноситься топот тяжелых ментовских ботинок.
Мужчина достает из кармана визитку и протягивает мне со словами:
— Если у вас вдруг возникнут проблемы с этим, — он кивает головой в сторону двух остывающих восьмидесяти килограммовых кусков мяса, — постараюсь помочь.
«Гусаков Лев Иванович. Уголовное право: юридические консультации, адвокатские услуги», — успеваю прочесть я перед тем, как прибыли стражи правопорядка. Немного позже, когда я показал старшему опергруппы свое удостоверение, восторженность Льва Ивановича, по отношению ко мне, резко упала. Мне даже показалось, что он что-то сказал в пол голоса. В тот момент мне было совершенно не до него, но теперь я почти уверен, что это было слово «жаль».
Позже я узнал, что мой товарищ по несчастью очень близок к криминальным кругам, где известен больше как Левка Гусь. Он представлял интересы известных блатных. Участвовал в нескольких громких уголовных процессах. Это было время, когда опытные юристы уходили из правоохранительных органов в коммерческие структуры, а те, что остались, и приходящая им на смену молодежь, не имели достаточно знаний и опыта, а зачастую элементарного желания разбираться в достаточно запутанном и противоречивом законодательстве. Гусаков всегда строил защиту опираясь исключительно на формальные, процедурные ошибки при организации следствия и зачастую мог не оставить камня на камне от, казалось бы, стопроцентного обвинения. Еще он подозревался в махинациях с недвижимостью, но уличить его так ни разу и не удалось. Несколько раз его, правда, пытались лишить права заниматься адвокатской практикой, но каждый раз безрезультатно. Короче, этот Гусь был еще тот гусь.
Однако всему бывает свой конец. Один раз, несмотря на все старания, Лева Гусаков с треском проиграл дело. Его подзащитного, обвинявшегося в грабеже и в двойном убийстве, приговорили к вышке. Дружки осужденного потребовали от Гуся вернуть деньги, но он отказался даже разговаривать на эту тему. А через неделю работники ЖЕКа обнаружили его труп в мусорном контейнере. Льву Ивановичу так прооперировали живот, что любой решивший сделать себе харакири самурай заплакал бы от зависти.
Когда говорил Гусакову про стопроцентную уверенность, что попаду в цель, я конечно врал. Скажем, я был почти уверен, что попаду. Главное, делать все быстро, не раздумывая, тогда все получится.
Когда еще начинал учиться на первом курсе университета, было объявлено, что занятия по физической культуре будут проводиться посекционно и каждый может избрать что-нибудь отвечающее его наклонностям. Надо сказать, что наклонностей к спортивным занятиям у меня вообще не было никаких. К физическим упражнениям я относился очень прохладно, если не сказать больше, я их ненавидел. Плюс ко всему любил обильно поесть. Конечно сейчас, глядя на мою физиономию гончей собаки, весь день пробегавшей за зайцами, трудно поверить, что при своем среднем росте я весил девяносто килограммов. Позже служба в армии переломала мое отношение к спорту, но тогда я решил выбрать спортивную стрельбу, как не требующую больших физических усилий. Вот только подобным образом рассуждал не только я один, и в университетском тире собралась довольно приличная толпа. Поэтом руководитель стрельб решил провести конкурсный отбор и принять только тех, кто выбьет максимальное количество очков.
Когда наступила моя очередь, мне вручили однозарядный, спортивный пистолет с ортопедической рукоятью и три патрона. Отстрелявшись, мы, то есть вся наша смена, идем за мишенями. Глядя на свою я быстро понимаю, что сегодня не мой день. Все по одному подходим к тренеру, называя фамилии и свои успехи, предоставляя в качестве доказательства мишени.
— Алексеев. Пять очков.
— Не густо, — отвечает руководитель, делая пометки в журнале.
— Кучерук. Одиннадцать.
— Лысков. Ноль, — ватным голосом говорю я, кладу расчерченный кругами лист бумаги и спешу поскорее покинуть тир, дабы скрыться от насмешливых взглядов сокурсников, уже представляя себя бегущим по стадиону мокрым от пота, и с висящим до пояса взмыленным языком.
— Эй, Вильгельм Тель, — останавливает меня преподаватель, — иди-ка сюда!
