Наталья Александрова - Красная роза печали
— А Козырев у меня в кабинете сказал, что сам упал.
— Еще бы он правду сказал, этого Мамаева все боятся! Тамара Алексеевна, я вам серьезно говорю: у нас экспериментальная школа, мы добиваемся статуса гимназии, мы же на олимпиады должны выходить, на конкурсы, мы должны детей принимать по способностям, а не по спонсорской помощи!
— А кто нам тогда компьютерный класс организует? Ведь за компьютерами будущее. Дети должны заниматься теперь по-новому.
— А литературой дети должны заниматься по-прежнему! Ведь уходят, после девятого класса многие уходят в серьезные школы…
Тут Алла заметила, что директриса смотрит на нее абсолютно пустыми глазами, и замолчала.
— Вот что, Алла Константиновна, вы — заведующая учебной частью, вот и учите детей, организуйте правильный педпроцесс.
«Педпроцесс»… да что ты вообще понимаешь в педагогике? Образование у тебя высшее техническое, металлург ты по профессии, а дети-то тут при чем? По специальности работать не захотела, пришла в школу домоводство преподавать. Работала себе помаленьку, потом директор на пенсию вышел, стали думать, кого назначить? У всех семья, дети, никто не захотел дополнительный хомут на шею вешать, а у Тамары Алексеевны ни мужа, ни детей, может себя полностью посвятить школе. Вот в роно и утвердили. Это ж кому рассказать — директор школы преподает домоводство!
И ладно бы действительно учила девочек, как дом вести, семейный бюджет планировать, мужу обед приготовить, ребенку носочки связать. Так нет, то у нее макраме, то фриволите, то вышивание гладью. Квилт еще какой-то выдумала — одеяла из лоскутков шить. Для показухи, конечно, красивое покрывало сделали, в учительской висит. А сколько трудились бедные девчонки! С уроков их директриса даже снимала, у нее, у Аллы, часов шесть отобрала русского и литературы.
И ей ли про педпроцесс рассуждать, да она из педагогики только одну фамилию знает — Макаренко, в детстве книжку прочла, «Флаги на башнях». А Януш Корчак для нее герой замечательного сериала времен ее юности — «Четыре танкиста и собака», ну а Песталоцци, в ее представлении, итальянские макароны…
Алла встала.
— Простите, Тамара Алексеевна, мне пора домой, дети ждут.
Она без разрешения направилась к двери.
— Алла Константиновна! — В директорском голосе послышалось шипение кобры перед прыжком. — Я не разрешила вам уходить! И давайте договоримся раз и навсегда: личное не должно мешать работе! Запомните: ни мне, ни школе нашей не нужен безответственный преподаватель, который способен бросить детей, прервать урок и помчаться в неизвестном направлении, никому ничего не объяснив!
Сволочь какая! Это она напоминает про тот случай, когда Алле позвонили из больницы. Младший сын сломал руку, и Алла, потеряв голову, помчалась туда на такси. Но неправда, что она никого не предупредила, у географички было окно, она и посидела с брошенным классом. Господи, ну как можно объяснить это женщине, не имеющей детей, она никогда не поймет.
И Алла промолчала. Она наклонила голову и все же сделала несколько шагов к двери.
— Алла Константиновна, к завтрашнему дню вы должны решить насчет Мамаева.
Алла не ответила. В дверях она столкнулась с нянечкой тетей Полей.
— Тамара Алексеевна, вы долго еще?
— Посижу пока.
Тетя Поля шла с Аллой вниз, чтобы открыть двери, и ворчала:
— Вот сидит и сидит, никуда не торопится, и приходит раньше всех, а что людям домой надо, так ей наплевать…
Уже в дверях Алла спохватилась:
— Ой, тетя Полечка. Я же забыла совсем. У нее завтра день рождения, там в кладовке розы, двадцать пять штук, в тазу лежат. Вы завтра пораньше придете, так уж поставьте ей в кабинет, а то неудобно, люди покупали, да и обида будет, если не поздравим.
— Ладно, ладно, все сделаю, не забуду.
— Вот спасибо, до завтра, — и Алла побежала к трамвайной остановке.
Тетя Поля пошла проверить розы, убедилась, что все в порядке, воды достаточно, и отправилась на свое место у раздевалки, по дороге поглядев на часы.
— Ох, девятый час уже, пойду-ка, потороплю ее, а то на «Санта-Барбару» не успею.
Однако когда она подошла к кабинету, то увидела, что дверь заперта и свет не горит.
— Надо же, ушла уже, у нее от входной двери ключ свой. Наверное, пока я в кладовку ходила, она и проскочила. А я тут сижу, ее жду.
Тетя Поля быстро оделась, аккуратно заперла все двери, обогнула здание школы, занесла ключи в квартиру завхозу и бойко пошлепала по лужам к дому.
Алла открыла дверь. Так и есть: муж в комнате дуется. А у мальчишек визжит компьютер, опять играют, не думают о домашнем задании.
— Ребята, я дома.
Муж рывком соскочил с дивана:
— А позже ты не могла появиться? Знаешь ведь, какая у меня сейчас работа, еле живой прихожу, а тебя вечно нет.
— Но, Олег, у нас педсовет был, а потом Тамара меня задержала.
— И опять мордой об стол возила? Ну что молчишь, я же знаю, что это так, по тебе видно. Слушай, тебе что, удовольствие доставляет, когда об тебя ноги вытирают?
— Олежек, я не могу без школы.
— А я не могу больше так жить! В общем выбирай: либо я, либо школа.
Алла молча направилась в ванную. Конечно, он это не всерьез, ее он любит и детей тоже. Сейчас же просто голодный и устал, а чего не скажет в сердцах голодный мужчина? Однако раньше он никогда так не говорил, даже когда очень ссорились. А если он действительно поставит ее перед выбором, что делать?
— Господи, за что мне все это? — Алла прижалась лбом к зеркалу и горько заплакала.
Наутро тетя Поля постучалась в квартиру завхоза в полвосьмого утра.
— Ты чего это так рано, теть Поля?
— А забыл? Сегодня же у нашей день рождения. Надо розы в кабинет загодя поставить.
— Ну иди, я тоже сейчас подойду.
Взяв охапку роз, тетя Поля поднялась по лестнице, открыла директорский кабинет, поставила цветы в большую хрустальную вазу, достав ее из шкафа, и оглянулась в поисках графина с водой. Однако на обычном месте, на тумбочке, графина не оказалось. Тетя Поля поискала глазами и вдруг похолодела.
Из-за письменного стола торчали ноги в знакомых туфлях. Ноги самой тети Поли стали ватными, но она все же подошла поближе. Между письменным столом и книжным шкафом лежала директриса Тамара Алексеевна и смотрела в потолок остекленевшими глазами. В груди у нее торчал нож, к ножу был приколот клочок бумаги, а пониже ножа, на животе, лежала темно-красная роза, и капельки воды из разбившегося графина блестели на ней, как бриллианты.
— Тетя Поля, ты здесь? — это завхоз принес пылесос.
Тетя Поля, стараясь не поворачиваться спиной, выползла из кабинета. Увидев ее лицо, завхоз выронил пылесос.
— Семеныч, Тамара-то наша — того, каюк, — тетя Поля сделала выразительный жест рукой.
— Чего? Может, жива еще? Пойдем, поглядим.
Выпихивая друг друга вперед, они вошли в кабинет и наклонились над телом. Клочок бумаги оказался запиской, где жирным черным фломастером было нацарапано: «С днем рождения!»
Завхоз вздрогнул, тетя Поля перекрестилась.
— Семеныч, не трогай тут ничего.
— Сам знаю, не маленький. Звонить надо в милицию и в «Скорую».
— Какая уж тут «Скорая»?..
С директорского телефона они позвонить не решились, пошли в учительскую. В милиции велели «Скорую» все же вызвать, а кабинет закрыть и никого не пускать.
Медики приехали раньше, врач констатировал смерть и уехал. К этому времени подошли учителя и некоторые из учеников, самые дисциплинированные. Тетя Поля перехватила Аллу Константиновну в раздевалке и вкратце сообщила ей о событиях. Алла сначала вскрикнула, побледнела, но потом взяла себя в руки. Приехала милиция и выгнала всех из коридора второго этажа, где находился директорский кабинет. Посовещавшись с завучем младших классов, Алла решила старших учеников распустить, а маленьких отправить на экскурсию. С завтрашним днем проблемы не было, потому что сегодня пятница, а по субботам учатся только старшеклассники.
Милицейская бригада в составе трех человек действовала энергично. Врач осматривал тело, эксперт колдовал над замком и разбитым графином на предмет отпечатков, опер брал показания у сослуживцев.
Начал он с тети Поли и завхоза Ивана Семеновича, но начал неудачно, потому что тетю Полю сразу назвал бабулей, чего она терпеть не могла, ибо тетя Поля, имевшая не только внуков, но и одного правнука, старухой себя не считала и на «бабулю» очень обиделась. Поэтому она замкнулась в гордом молчании, и, кроме фразы: «Я вошла, а она лежит» — опер ничего не добился.
Иван Семенович тоже был немногословен. Тетя Поля принесла ему ключ в полдевятого, он поужинал под «Санта-Барбару», после десяти вышел на улицу, осмотрел все двери снаружи, замки оказались в порядке, а на окнах первого этажа у них решетки, так на них нечего смотреть. Потом в одиннадцать завхоз посмотрел «Вести» и лег спать, и спал до полвосьмого утра и никакого шума ночью не слышал.
