Наталья Солнцева - Звезда Вавилона
Юрий Тимофеевич на поведение дочери смотрел сквозь пальцы. На причитания супруги он неизменно отвечал: «Оставь их в покое, Леля. Пусть живут, как им хочется, были бы счастливы».
Лилиана Сергеевна с ним соглашалась. Только счастлива ли Астра? По ней ничего толком понять невозможно. В каждый приезд дочери она с пристрастием вглядывалась в ее лицо, ловила жесты, интонации голоса – не проскочит ли внезапная горечь или нечаянная радость? Но Астра держалась ровно, ни горечи, ни радости не выказывала. Бывало, что смеялась или грустила, но потом возвращалась к своей странной задумчивости. Говорят, у матери с дочерью существует некая особая близость, подсознательное единство. Выходит, они с Астрой – исключение.
Вот и сейчас Лилиана Сергеевна чувствовала желание дочери помолчать и некоторое время терпела – стояла рядом, облокотившись на балюстраду и делая вид, что наслаждается зимним пейзажем и чистым воздухом, – однако не долго. В этот раз Астра показалась ей похудевшей, какой-то обостренно взволнованной. Не спала до полуночи, жгла свечи десятками, задымила всю спальню, пол парафином закапала – домработница замучилась оттирать. Может, нездорова?
– Ты чай с лимоном пьешь? – заботливо спросила она. – Побольше лимона клади!
– Все хорошо, мам. У меня крепкий организм.
– Что ты все дома сидишь? Съездила бы к подружке какой-нибудь, поболтала. Не скучно тебе?
– Не скучно.
И все! Сказала – как отрезала. Будто предупредила: продолжения не будет. Лилиана Сергеевна обиженно поджала губы, но молчать было не в ее правилах.
– Не жалеешь, что отказалась от работы в театре? Я смолоду мечтала стать актрисой, да судьба по-другому сложилась. А у тебя все есть для сцены! Внешность, талант, образование…
– …и папины деньги! – закончила за нее Астра. – С его связями передо мной все пути открыты, особенно если задействовать материальный ресурс! Оплатить «раскрутку»!
– Зря, что ли, мы тебя учили?
– Ну, почему же зря? Жизнь – та еще трагикомедия! Без лицедейства ох как трудно. Люди куда охотнее воспринимают притворство, чем искренность.
– Искренность иногда коробит… – с сердцем произнесла старшая Ельцова. – Что у вас, молодых, за манера такая, резать правду-матку? Режете-то по живому…
– Больно, да? Зато полезно. Вскроешь нарыв – человек сразу на поправку идет.
– Или умирает…
– Значит, лучше пусть живет во лжи и неведении?
– А если эта ложь во спасение?
Мама опять вовлекла ее в дискуссию, которой нет конца. Астра сумела вовремя остановиться:
– Слушай, это, наверное, диалог из какой-нибудь старой пьесы? Островский, Чехов?
Лилиана Сергеевна грешила подобными «розыгрышами»: обычный разговор переводила вдруг в русло театрального диалога. Она перечитывала множество пьес и некоторые понравившиеся ей места запоминала наизусть, а потом ловко пускала в ход. Так она реализовывала в себе несостоявшуюся актрису.
– У нас с тобой отлично получается! Можно смело устраивать домашний спектакль. Давай, сыграем что-нибудь…
– Нет уж. Уволь! Любительские спектакли – дурной тон.
Столь весомый аргумент возымел действие – Лилиана Сергеевна сразу отстала. Она никак не могла смириться, что из ее дочери не получилась звезда драматического театра или большого кино, и пыталась пробудить в Астре творческие порывы.
– Пойду к себе, – сказала та со вздохом сожаления. – Ветер поднялся. Холодно…
Такой чудесный миг наедине с подмосковной природой был испорчен.
Лилиана Сергеевна, сдерживая слезы, постояла еще немного на террасе. Небо заволакивали снеговые тучи, понизу стелилась белая поземка. Ночь обещала быть вьюжной, непроглядной, тоскливой, когда часами лежишь без сна и размышляешь о несбывшихся надеждах. Почему человек вечно чем-то недоволен? Разве дети обязаны осуществлять мечты родителей? Астре не по душе сцена, бизнес тоже ее не привлекает. Чем наполнены ее дни и ночи? Какие мысли порождает ее бессонница?
Госпожа Ельцова вынуждена была признать, что самый близкий человек – родная дочь – совершенно закрытая для нее книга, в которой не удается прочитать не то что страницы – абзаца. Как это получилось? В какой из бесчисленных моментов времени они отдалились друг от друга, разошлись по разным берегам?
Астра закрылась в спальне и думала о предложении Матвея. Ее захватило предвкушение нового расследования. Пора, пора, засиделась она среди снегов и тишины, заскучала. Нарастающее беспокойство – верный признак того, что где-то рядом, в невидимом тонком мире, точной копии нашего, зреют опасные замыслы. Против кого? С какой целью одно существо покушается на жизнь другого? Ответ надо искать в лабиринтах прошлого, темных, покрытых пылью забвения…
Карелин позвонил рано утром и рассказал о встрече с бывшей любовницей. Ему бы хотелось скрыть сей факт, но обстоятельства не позволили: слишком непринужденно, легко он говорил о Ларисе. Притворство… Впрочем, на его месте так поступил бы каждый. Даже она. Чем жизнь отличается от театра? Размерами подмостков…
Не то чтобы Астру это задело: ревновать его к былым увлечениям глупо и недостойно. Но как избавиться от недоумения: что общего между ним и откровенно похотливой, пустой женщиной? Неужели приятный секс? Почему бы и нет…
Эта связь с Ларисой каким-то образом унижала Матвея, хотя чисто физиологически была объяснима и естественна. Было досадно за мужчину, которого Астра могла бы полюбить. Или уже любила… Она искала в возлюбленном безупречности, не будучи безупречна сама. Каким-то образом его унижение распространялось и на нее, напоминая ей о собственном опыте – неудавшейся первой любви и скандальном разрыве с женихом.
– Наверное, я становлюсь святошей, – пробормотала она, лежа на широкой кровати и глядя в потолок. – Прискорбно…
В голове бродили сумбурные мысли. Вспомнился провинциальный Камышин, дом баронессы Гримм, у которой Астра служила компаньонкой, их ночные бдения у камина, вой ветра и треск поленьев, объятых пламенем…[1]
Вероятно, она уснула, потому что опять оказалась в горящем коттедже… задыхаясь от дыма и ужаса, пыталась выбраться… но все двери были закрыты, а окна забраны решетками…
Тогда чудо спасло ее. Мандрагоровый человечек Альраун пришел на помощь, шепнул на ухо заветное слово: «Прыгай!» И она выпрыгнула с мансардной террасы в сад, освещенный пожаром. Теперь она была уверена, что, если бы не Альраун, ее постигла бы страшная участь сгореть заживо. В те роковые мгновения она не думала о «домашнем божке», зато он о ней позаботился. Ну и о себе, конечно. Говорят, корень мандрагоры в огне не горит и в воде не тонет, но Альраун предпочел не рисковать.
Кроме него, Астре удалось вынести из пылающего дома зеркало баронессы и кассету с видеозаписью, обнаруженную в тайнике. С тех пор зеркало выполняло при ней роль подсказчика и советчика в неразрешимых ситуациях. В нем жили двойники людей, которые им владели. Такой двойник появился и у Астры. Женщина, похожая на нее, выглядывала из золотистого тумана и давала ответы на трудные вопросы…
Матвей считал двойника отражением Астры, но сама она была убеждена: двойник – настоящий, обитающий в зазеркалье образ ее иной ипостаси, загадочной и непостижимой.
На обратной стороне зеркала сохранились полустертые, вырезанные на старинной бронзе буквы, – ALRUNA, что означало «тайный знак». Зеркало вполне отвечало своему предназначению: подавало знаки, проливающие свет на мрачные события, прошлые или будущие. Уловить смысл этих знаков становилось задачей хозяйки зеркала.
Уезжая из Москвы на несколько дней, Астра брала зеркало с собой. Привезла она его и в этот раз. Мутноватая амальгама искажала черты женщины-двойника, и та как будто посмеивалась над нетерпением своей визави. Куда торопишься, мол? Всему отведено положенное время…
Астра просиживала перед зеркалом часами, пролетающими незаметно, жгла свечи, питая огнем капризное венецианское стекло. Впрочем, из чьих рук вышло это чудесное изделие, неизвестно. Ей казалось, что зеркало существовало всегда, оно пришло из магического мира, тесно переплетенного с нашим, и что судьба подчиняется законам, неподвластным человеку.
Стеклянно-золотистый блеск слепил глаза, вызывал слезы. Наверное, Матвей прав, говоря об усталости мозга, который по желанию Астры создает призрачные видения. С другой стороны, эти видения воплощались наяву, доказывая, что они – не плод воображения.
Матвей смеялся над ее фантазиями, называл выдумщицей, но постепенно втягивался в эту игру и начинал понимать ход мыслей Астры. Он тоже имел двойника, хотя не признавался, что петровский вельможа граф Яков Брюс – чернокнижник, астролог и ученый – занимает слишком много места в его душе, слишком влияет на его ум, чтобы быть просто исторической фигурой. Иногда он путал рассуждения Брюса со своими и долго пытался разделить их.
