Мария Жукова-Гладкова - Принц с опасной родословной
К нам подтянулись несколько усталых женщин средних лет, наверное, только что из зала приема передач. Три молодые, пожалуй, пытались докричаться до своих мужчин или просто приходили, чтобы те увидели их из-за зарешеченных окон. Я бросаю взгляд украдкой на стены из красного кирпича. Да, к окнам прильнули многочисленные лица. Конечно, все смотрят на то, что тут происходит. Наверное, смотрит и Сергей… Не подтянется ли какая-нибудь патрульная машина? А то и «маски-шоу»?
Вместо них из КПП выходят двое вертухаев – или инспекторов ОРО (отдела режима и охраны), как их официально именуют в «Крестах». Правда, от названия суть не меняется. Но что они нам могут сделать? Просто послушают. А остальные вечером посмотрят в «Криминальной хронике». Я вместо хроники дам интервью Ивана Захаровича. Не сомневаюсь – оно вызовет не меньший интерес. И, пожалуй, больший резонанс.
Сухоруков также заметил вертухаев и, как только они оказались в пределах слышимости, стал вещать о побудительных мотивах, объясняя, почему он вдруг решил строить крестовский мост.
По его словам, он беспокоится о бедных сотрудниках наших правоохранительных органов. Приходится несчастным гонять спецавтозак в обход, бензин расходовать, которого у них обычно нет, а так – прямехонькая дорожка из старой части Питера, где у нас одни из самых дорогих квартир… Через мост – и к КПП. Или лучше к воротам, в которые въезжает автозак. Насчет точного места Сухоруков пока не определился. Думает выслушать пожелания всех заинтересованных сторон. Но, в общем, куда-то сюда. И здравствуйте, господа. Эти стены давно о вас плачут.
– Лучше к воротам, – заметил один из вертухаев. Услышав его мнение (у меня вообще уши – локаторы, несмотря на их скромные размеры в сравнении с размерами одного знакомого, не будем показывать на него пальцем), я тут же развернулась и сунула микрофон ему под нос.
– Несколько слов для «Криминальной хроники», – я изобразила свою самую обворожительную улыбку.
– Не надо меня снимать, – пробурчал вертухай.
– Просто повторите, что вы только что сказали, – снова улыбнулась я. – Пожалуйста! А потом попрошу остальных граждан высказать свое мнение о лучшем месте для строительства моста.
Не дав вертухаю вымолвить ни слова, передо мною возникла юная особа лет двадцати двух, не более, в юбочке, заканчивающейся, не успев начаться (это несмотря на то, что до лета еще очень далеко, а по Арсенальной гуляет пронизывающий ветер), и пропела в камеру (в смысле в ту, которую держал Пашка, хотя, подозреваю, для того, чтобы в другой камере ее любимый увидел ее по ящику), что она предложила бы известному в городе меценату, непрестанно думающему о людях, вместо моста построить тоннель.
– Это как под Ла-Маншем? – спросила я.
– Где? – удивленно вскинула на меня умело выщипанные бровки девушка.
– Я понял. – Мне на плечо легла сухоруковская лапа и чуть его не сломала, разворачивая меня вместе с микрофоном. Пашку не очень вежливо развернул Лопоухий, после чего Иван Захарович с «мальчиками» опять заулыбались в камеру.
Сухоруков (теперь вежливо) поблагодарил юную особу за идею и высокую оценку его доброго сердца и широкой души и заявил, что сам уже подумывал о тоннеле, но, к сожалению, не все в городе с пониманием относятся к людским нуждам. И только простые люди, униженные и оскорбленные, знают: Иван Захарович – один из немногих, кто болеет за них всей душой.
Женщины средних лет достали платочки и вытирали слезы умиления. Иван же Захарович стал вспоминать свою предыдущую инициативу (со строительством изолятора), когда он получил широкую поддержку масс, но не был поддержан городским правительством и членами Законодательного собрания, за небольшим исключением (у нас в ЗакСе все-таки встречаются депутаты с понятиями). А ведь многие серьезные люди были готовы вложиться в тот проект, видимо, не исключая, что самим придется поменять палаты каменные на жесткие нары.
– Тоннель под Невой, с Арсенальной на Робеспьера – моя голубая мечта, – вздохнул Сухоруков перед телекамерой, быстро присваивая себе идею девушки. – Была бы новая достопримечательность Санкт-Петербурга. Так хочется что-то сделать для города, для людей. Что-то хорошее, чтобы люди от души порадовались.
Я представила, как люди, сидящие в «Крестах», будут радоваться сегодня вечером, посмотрев это интервью. Телевизоры, конечно, есть не во всех камерах, но не сомневаюсь: об инициативах известного в городе и в особенности «за забором» человека сообщат по тюремной почте всем.
– Иван Захарович, – откашлялся уже выступавший инспектор ОРО. – Вы это…
– Да? – встрепенулся Сухоруков, мечтательность, с которой он только что смотрел на другой берег (под зорким оком телекамеры), с лица (то есть рожи, которой нечистую силу в хлеву пугать можно) слетела, он опять принял деловой вид. Правда, не первый день зная Ивана Захаровича, я думала, что ему уже страшно хочется дать кому-нибудь в морду. Кандидатурой, пожалуй, может стать вертухай – по крайней мере, очень подходит для этого. Но вертухаю повезло: перед телекамерой Иван Захарович даже не сделал ни одной попытки почесать кулаки о его физиономию. Волевой человек. Представляю, каких усилий ему это стоило.
Кстати, слушая выступления Ивана Захаровича, я всякий раз думаю, как же воровские авторитеты, заделавшиеся бизнесменами, банкирами и политиками, наловчились речи толкать: ни одного матерного слова, ничего по фене. Прямо хоть сейчас в британскую палату лордов.
Пашка развернул телекамеру на вертухая, я тоже повернулась.
– Тоннель, конечно, хорошо бы прокопать, но можно и кое-что добавить… – задумчиво произнес вертухай. – Вот если тут тумбы поставить – ну как на Робеспьера, где сфинксы… И из тумбы в тумбу. И деньги можно брать за посещение. Туда музей «Крестов» перенести. Ну, как у нас под площадью Победы… А?
– Хорошая мысль, – кивнул Сухоруков задумчиво. – Сразу видно, что вас, как и меня, волнует судьба города.
– А сфинксов тут поставить не желаете, Иван Захарович? – спросила я. – Голову одного можно было бы с вас слепить.
– А второго? – прошипел Сухоруков. По-моему, у него в очередной раз возникло желание меня придушить, и он еле сдерживался, впрочем, как и верные оруженосцы. Вон Кактус уже потянул ручки ко мне, только вовремя остановился.
– Референдум провести, – сказала я, потом улыбнулась в телекамеру: – Уважаемые телезрители, мы будем очень рады, если вы выскажете ваши пожелания. С кого лепить голову сфинкса для установки на Арсенальной набережной? Пожалуйста, звоните по телефонам, указанным на экране, или пишите на адрес, указанный на последней странице еженедельника «Невские новости». Все ваши пожелания я передам нашему меценату, одному из самых известных людей нашего города Ивану Захаровичу Сухорукову.
– Сука, – пробурчал Иван Захарович себе под нос. Но в камеру улыбался, излучая благодушие.
– Это я вырежу, – также тихо ответила я.
– Ладно, все, на сегодня хватит, – объявил Сухоруков. – Пашка, выключай свою машину. Юля, сама знаешь, что монтировать. Вечером посмотрю – позвоню. И гляди у меня! – Сухоруков погрозил мне пальцем как проштрафившейся семикласснице. Всем своим видом я изобразила готовность следовать указаниям покровителя.
– Сам такой, – сказала я и отвернулась. При всем честном народе напоминать Сухорукову о Сереге не хотелось.
А вообще, у него в камере есть телевизор, и он сегодня увидит это интервью. Но почему мне больше не дают с ним свиданий? Или это опять распоряжение Сухорукова? Почему дело не сдвигается с мертвой точки? Словно о моем мужчине все забыли…
Не пора ли мне встретиться со следователем, которого мне, кстати, пока не довелось ни разу увидеть. Или он специально от меня скрывается? Фамилию-то я знаю от своего знакомого опера Андрюши, регулярно поставляющего мне информацию для репортажей, правда, также использующего меня в качестве бесплатного такси. Но за все надо платить, верно?
В общем, решено. Следака найду. Выслежу. Тем более я знаю, сколько он хотел получить с Сереги за оправдательный приговор… Но почему-то отказался. Просто так от двадцати тысяч долларов не отказываются. Должны быть очень веские основания. И я их выясню. И предложу больше. К тому же теперь деньги у меня есть. Все из тех же злосчастных двух миллионов, в покушении на которые Серегу подозревал Иван Захарович.
Историю любви Смирновой и Сергея Татаринова он узнал в камере. Личная жизнь этой стервы его раньше нисколько не интересовала, сейчас она его, правда, тоже не интересовала, но нельзя было про нее не узнать, когда это обсуждали все сокамерники. В особенности перед выходом в эфир «Криминальной хроники».
Смирнова брала интервью у этого мецената хренова, который теперь мост решил строить. Правда, все сокамерники восприняли идею на ура: Сухоруков о людях думает, видите ли.
