Шарль Эксбрайя - Лгуньи
— Опасность кроется совсем не здесь!
— Я знаю. Сервион возьмет в оборот Фреда, потому что этот корсиканец засадил в тюрьму Анаис. Мозгов у Фреда действительно маловато, но он крепкий парень, и я уверена, что он не расколется. Так что забудь обо всем этом. Ты ничего не знаешь до тех пор, пока об этом не сообщат по радио или в газетах.
— Ладно.
— Ты так разволновался, это совсем не похоже на тебя, — с нежностью в голосе сказала Жозетта.
— Старею, видимо…
— Мы все стареем, бедненький мой… Но если эта идиотская история заставит тебя, наконец, полностью покончить с делами, я буду благословлять глупость Фреда.
Консегуд насупился. Рассудительность жены подействовала на него успокаивающе. Он уже не сомневался, что и сейчас выкрутится, как не раз уже выкручивался на протяжении всей своей жизни.
Убирая посуду после обеда, Жозетта сказала мужу:
— Знаешь, я одного не понимаю…
— Чего?
— Пьетрапьяна были убиты в своей лачужке на перевале Вильфранш, да?
— Да, ну и что?
— Откуда вы знали, что они там будут?
— Мы несколько дней следили за ними и знали, что в хорошую погоду по воскресеньям вся семья выезжала на перевал.
— Вся семья?
— Да. Ты к чему клонишь?
— А где была старая Базилия и трое малышей, когда Фред с приятелями устроили этот фейерверк?
— Откуда мне знать? Может, она осталась дома с детьми?
— Но обычно именно детей стараются вывезти за город… Гастон, а что, если твои болваны просто не заметили старухи с малышами, спрятавшихся где-нибудь в уголке?
— Боже мой!
— Да, вот это действительно было бы плохо!
Гастон снова вышел из себя.
— А когда я тебе говорил, что этого проклятого Фреда убить мало!..
— Ладно, ладно. Словами делу не поможешь. В конце концов, если Кабриса с компанией кто-нибудь видел, они будут в каталажке уже сегодня ночью, и тогда нам остается только надеяться, что они будут молчать.
В телевизионных новостях не упоминалось о происшествии, которое на следующее утро пресса назвала «резней на перевале Вильфранш».
Консегуд с женой уже собирались спать, когда заявились полицейские и сообщили, что комиссар Сервион желает побеседовать с Гастоном.
Как только дело приняло крутой поворот, старый пройдоха снова стал уверенным и собранным, каким был раньше. Он очень естественно разыграл удивление и поинтересовался, чем объяснить такое странное поведение полиции по отношению к мирному гражданину, давно уже отошедшему ото всех дел, хотя и прекрасно понимал, что ответа у своих «ангелов-хранителей» он не получит.
Была уже почти полночь, когда Кастелле вошел в маленькую комнатку, где Консегуд провел в тревоге более двух часов. Но если полицейские рассчитывали сломить сопротивление человека, который испытал на себе все полицейские методы, то они здорово ошиблись.
Они были хорошо знакомы друг с другом. Консегуд знал, что если Сервион вцепится в кого-нибудь, то не остановится, пока не добьется своего. А комиссар знал, что Гастон — самая хитрая бестия из всех, кого он когда-либо видел. Таким образом, хорошо зная друг друга, они подготовились к жестокой борьбе.
Гастон в любезных выражениях, без тени заискивания или наглости, высказал свое удивление.
— Позволю себе заметить, господин комиссар, что меня удивляет ваше отношение ко мне…
— Позволяйте.
— …и прошу объяснить мне, что вынудило вас вызвать меня сюда, когда я уже ложился в постель?
— Вы, видимо, сильно устали, если решили лечь так рано?
— По телевизору не было ничего интересного, и мы с Жозеттой решили почитать в постели. Должен вам признаться, я действительно немного устал. У нас почти целый день были в гостях наши друзья и соседи Мюграны. Господин Мюгран был ювелиром в Ницце, а сейчас ушел на покой. Мы играли в карты…
Оноре почти с восхищением следил за этим искусным маневром. В общем Гастон с невинным видом сообщает, что у него железное алиби, и свидетели его — люди безусловно почтенные. Чистая работа!
— Консегуд, вы ничего не знаете о трагедии, которая произошла сегодня на перевале Вильфранш?
— Нет, конечно.
— Убит один из моих сотрудников, а также его жена и отец.
— Боже мой! Я поражен и огорчен, господин комиссар!
— Фред Кабрис — ваш друг, если не ошибаюсь?
— Ну, друг — это сильно сказано… Когда-то… когда я еще не был примерным гражданином… да, признаюсь, я знал его.
— И Аскроса, и Пелиссана, и Бандежена, и Бероля?
— Где-то я слышал эти имена… но теперь не могу припомнить точно…
— У вас действительно плохо с памятью, Консегуд. Ведь это все люди из вашей банды.
— Ну… Скажем так: я предпочитаю не вспоминать об этом. И потом, это все в прошлом, это все было так давно…
— Я так не думаю.
— Вот тут вы ошибаетесь, господин комиссар. Но я думаю, вы пригласили меня сюда не затем, чтобы говорить о прошлом?
— Фред Кабрис и его дружки совершили сегодня тройное преступление.
— О! Не может быть!
— Это не просто «может быть», это факт!
Гастон задумался на минутку, потом сказал:
— Видите ли, господин комиссар, в те времена, когда мы были с ним знакомы, Фред Кабрис никогда не совершил бы ничего подобного! Простите меня, господин комиссар, но я не могу в это поверить… впрочем, если он сознался…
— Он еще не сознался.
— Да? Ну в таком случае… А свидетели есть?
— Нет, к сожалению.
— Значит, вы и сами не вполне уверены, что виноват именно Фред?
— В этом я как раз уверен. Он хотел отомстить за свою жену Анаис, которую Пьетрапьяна засадил в тюрьму.
— Господин комиссар, в мое время ни один настоящий мужчина не стал бы убивать полицейского только потому, что его жена попала за решетку.
— Стало быть, нравы изменились.
— Позвольте выразить сожаление… Это тот самый Пьетрапьяна, который жил в «малой Корсике»?
— Да.
— Я знал его… и его красавицу-жену… да и отца — старого Доминика… Неужели все убиты?
— Да.
— Надеюсь, бабушка и дети живы?
И тут Сервион испугался за Базилию и детей. Хитрый Консегуд сразу сообразил, что если убийцы не видели Базилию, это еще не значит, что ее там не было. Он вполне допускает, что она могла спрятаться где-нибудь и видеть все.
— Кастелле, оставьте нас.
Инспектор вышел, и Гастон почувствовал себя очень неуютно. Почему полицейский не хочет свидетелей? Он вдруг вспомнил, как его избивали когда-то в полиции…
— Консегуд, запомните хорошенько то, что я вам сейчас скажу, — с угрозой произнес комиссар.
Гастон почувствовал, что у него вспотели руки.
— Я очень любил Антуана Пьетрапьяна… и его жену… и отца…
— Я верю вам…
— Пьетрапьяна — корсиканцы, как, впрочем, и я. А мы, корсиканцы, всегда «платим долги»!
— Господин комиссар, я…
— Вы не понимаете, зачем я говорю вам это? Все очень просто, Консегуд. Я знаю, что моих земляков убил Кабрис со своей компанией. А вы — их главарь, что бы вы там ни говорили. Следовательно, вы тоже замешаны в этом деле. Я даже не удивлюсь, если узнаю, что организовали все это именно вы.
— Клянусь вам, господин комиссар, я…
— Заткнитесь! Это я вам клянусь, что если мне удастся доказать вашу причастность к этому делу, вы проведете свою старость не в Мон-Бороне!
— Господин комиссар, я протестую…
— Молчать!
Консегуд было заартачился, но годы брали свое, он уже не тот, каким был раньше. А тут еще Сервион не сдержался и врезал ему по физиономии.
— И еще, Консегуд. Если, не приведи господь, что-нибудь случится с Базилией Пьетрапьяна или с детьми, вы мне лично ответите!
— Что вы хотите этим сказать?
— Что я убью вас собственными руками… или подстрою так, что вас убьют.
— Но вы… вы не имеете права!
— Я сам себе присвою это право!
Хозяин «Веселого матроса» был славным малым, и только к двум вещам на свете испытывал омерзение: к работе и к полиции. К работе — потому что считал, что она вредна его здоровью, а к полицейским — потому что они уже не раз сажали его в тюрьму. Всю работу он свалил на свою законную супругу Антуанетту, а вот в борьбе с полицией полагался только на самого себя.
Юбер сидел в винограднике под навесом, куда допускались только ближайшие друзья. Не успел он пропустить стаканчик пастиса, как появилась жена в сопровождении молодого человека, в котором наметанный глаз хозяина «Веселого матроса» сразу признал полицейского.
— Юбер, господин хочет поговорить с тобой.
Юбер лениво указал рукой на стул.
— Садитесь, господин…
— Инспектор полиции Кастелле.
— Выпьете стаканчик пастиса?
— Нет.
— Как хотите.
Антуанетта решила вмешаться:
— Юбер, тебе не кажется…
— Когда мне понадобится твое мнение, я спрошу тебя! — грубо перебил ее муж. — А пока катись отсюда, и побыстрее!
Антуанетта ушла, не дожидаясь продолжения, а Юбер добродушно заметил:
