Юлиан Семенов - Псевдоним
Я смотрю на фотографию – ты и наша малышка Маргарет Роуз, любуюсь ею и тобою и испытываю щемящее чувство любви к вам, но я не могу, не умею понять, отчего ты стала столь часто выражать такое открытое неудовольствие мною? Зачем такие вспышки гнева, раздражительности, к чему так обижать того, кто предан тебе каждой клеточкой своего существа?!
Мне ведь и работать после такой сцены невмоготу, Этол!
Я начинаю презирать самого себя.
Я посылаю нарочного с этой отчаянной запиской. Ответь, что мне надо делать? Я подчинюсь.
Твой Билл".
14
"Мой милый!
Тебе надо простить свою глупую, вздорную Этол, которая все-таки чуть-чуть больна и поэтому не всегда может уследить за собою.
Тебе надо не принимать меня всерьез и знать, что я люблю тебя.
Тебе надо меня простить и срочно написать самую веселую юмореску, на какую ты только способен. А ты способен на все, и нет на свете никого талантливее, любимее и добрее, чем ты.
Твоя глупая жена.
Этол".
15
"Дорогой Эрл!
Мне, конечно, совестно напоминать тебе о том пустяке, который ты должен мне вернуть, но я вынужден это сделать потому, что сегодня в наш «Первый Национальный банк» заявился худосочный тип и сунул Биллу Портеру, сидевшему в кассе, свою бумагу, из которой явствовало, что он является ревизором финансового ведомства и намерен провести учет всех наших документов. Вот так-то.
Для нас это было как гром среди ясного неба, ибо наш прежний ревизор, Том, никогда не измывался над Биллом Портером и главным бухгалтером Вильгельмом, рассказывал новые анекдоты из столицы, угощал настоящими сигарами и явно тяготился своей работой, которую не определишь иначе как труд Легавой Ищейки, натренированной на Подружейную Охоту по Доверчивым Двуногим.
Поначалу все шло хорошо, но потом Ищейка наткнулся на твою бумагу про девять тысяч. Билл Портер, работающий теперь по вечерам в редакции своей задиристой газетенки, а потому окончательно свихнувшийся с ума от писанины, не смог ничего объяснить Очкастой Змее из Вашингтона, и это пришлось делать мне. Мои объяснения про то, что ты мой старый друг и что ты однажды решил сесть за меня в тюрьму, когда я в состоянии проклятого лунатического криза взял из сейфа казенные деньги и спрятал их в своем шкафу и все считали, что мы их с тобой уворовали, но у меня были дети, а ты был холост и поэтому вознамерился отсидеть вместо меня, признавшись, что ты их увел, хотя своими глазами видел, как я эти деньги прятал; и если бы не Случай, тебе пришлось-таки бы отсидеть, не найдись случайно проклятые доллары, – на этого геморроидального очкарика совершенно не подействовали. Он дал мне двадцать четыре часа на то, чтобы я вернул девять тысяч в кассу, иначе он пошлет в Вашингтон телеграмму, Банк опечатают, а против Билла Портера, который выдал тебе эти деньги, начнут уголовное дело. Вот так-то.
Прошу тебя отправить вместе с моим посланцем твой долг, если ты сам не сможешь навестить меня, чтобы мы посидели в салуне, попили хорошего виски и вспомнили молодость, – не знаю, как ты, а я все чаще и чаще думаю о наших юных годах. Видимо, это приходит к человеку тогда, когда начинается настоящая старость, то есть успокоение. А всякое успокоение означает тишину и отсутствие движения. А это, в свою очередь, предшествует образованию зеленой тины, предтечи тления. Вот так-то.
Прости за то, что я так грустно заканчиваю это послание.
Твой друг Майкл, Серый Наездник".
16
"Дорогой Макс!
Вчера я отправил письмо Эрлу с просьбой вернуть мне небольшой должок, девять тысяч долларов, который он взял в нашем «Первом Национальном банке» Остина три месяца назад под мое честное слово. Как выяснилось, «честное слово» теперь не является документом, «к делу не пришьешь», сказал ревизор из Вашингтона, Сын Змеи с Отрубленным Хвостом и без Семенников, но с Жалом. Вот.
Эрл, оказывается, не вернулся еще из своей поездки в Канзас-Сити, поэтому я просил бы тебя выручить меня девятью тысячами долларов сроком на три дня; как только Змея уползет в Хьюстон, я сразу же верну тебе эти деньги.
Если этого моего письма будет почему-либо недостаточно, я прилагаю сертификат о том, что передаю в твое владение мою аптеку, салун и гостиницу возле вокзала, которые оцениваются в одиннадцать тысяч долларов, – в случае, если я не верну занятую у тебя сумму через три дня.
Просил бы передать деньги с нарочным, который везет тебе это письмо. У меня осталось всего девять часов до того контрольного срока, который дала Змея. Если я не положу в кассу эти деньги, то дядя Сэм арестует моего кассира и счетовода Билла Сиднея Портера и, таким образом, престижу моего Банка будет нанесен такой агаперкот, который может заставить нас выбросить на ринг белое полотенце. Вот так-то.
Остаюсь твоим старым другом
Майклом, Серым Наездником".
17
"Дорогой мистер Планкенхорст!
Я не посмел бы вас отрывать от той гигантской работы, которую вы проводите, редактируя столь влиятельную «Свободную Детройтскую прессу», если бы не обстоятельство, в определенной мере чрезвычайное.
Позволю напомнить о себе: еще пять лет назад Ваша газета любезно опубликовала мои первые опыты. Ваши сотрудники оценили мой труд сравнительно высоко, я получил гонорар в шесть долларов и предложение еженедельно присылать мои скучные нотации, отчего-то великодушно наименованные вами как юморески. Я и делал это, исполненный чувства благодарности к Вашим коллегам, столь добро поддержавшим скромные начинания провинциального любителя, проводящего восемь часов в кассе «Первого Национального банка», а восемь часов, остающиеся свободными после работы, отдающего унылому сочинительству.
Совсем недавно я рискнул купить лицензию на газету и теперь издаю в Остине «Роллинг стоун»; ее название казалось мне более всего выражающим смысл журналистской работы: даже песчинка, брошенная в стоячее озеро, рождает круги, пусть даже маленькие, а уж мое «Перекати-поле» вполне может родить обвал в горах! (Не сердитесь, это я так шучу.) Тем не менее я убежден, что шум и движение угодны прогрессу, затхлость и тишина – консервативному прозябанию, которое всегда непатриотично по отношению к стране и ее гражданам.
Чтобы успешно работать в газете, я трачу практически весь свой оклад содержания в Банке на приобретение книг, причем не только справочных. Я полагаю, что нашему времени угодна компетентная журналистика, а лишь хорошие книги рождают истинную компетентность.
Только поэтому, сэр, я осмелился обратиться к Вам с почтенной просьбой выслать мне гонорары за последние полтора года. Видимо, они задержаны по досадной случайности.
По моим подсчетам, Вы должны выслать мне семьдесят восемь долларов. Для меня это вполне серьезная сумма денег, которая позволит оплатить счет за те книги, которые пришли наложенным платежом из Нью-Йорка.
Как Вам известно, газета, особенно в пору становления, дает весьма скудный доход, лишь бы свести концы с концами, поэтому рассчитывать на то, что я смогу расплатиться за книги из поступлений за продажу нашего «могучего» органа «Перекати-поле», не приходится – во всяком случае, пока что.
Не могу не поделиться с Вами также и тем, сэр, что я собираю для моей дочери Маргарет все издания на английском, испанском и французском языках «Сказок дядюшки Римуса». Это самая любимая литература моего самого любимого существа. Мать Маргарет (моя жена) тяжко больна, поэтому большая часть ответственности за воспитание ребенка лежит на мне, а я убежден, что нет более доброго воспитателя, чем хорошая книга.
Только эти обстоятельства вынудили меня обратиться к Вам. Я убежден, что Вы, как коллега и отец, верно поймете те посылы, которые подвигли меня на шаг, предпринятый мною первый раз в жизни. Я могу ждать любое время, ибо исповедую в жизни один-единственный девиз: «Честность и непритязательность», но кредиторы не всегда состоят с нами в одном клубе.
Почтительно Ваш
Уильям Сидней Портер".
18
"Дорогой Майкл, Серый Наездник и Большой Драчун!
Посылаю тебе пять тысяч двести сорок четыре доллара. Это вся наличность, которая оказалась у меня в банке, дома и у Зигфрида Розенцвейга.
Если ты не сможешь перекрутиться в других местах, чтобы достать недостающие баки для Очкастой Змеи, попробуй дружески поговорить с Биллом Сиднеем Портером.
Дело в том, что я знавал его отца О. Портера. (Кажется, его звали Олджернон Сидней.) Большего чудака в округе не было. Заниматься бы ему врачебной деятельностью, так он, дурында, все время отдавал изобретению вечного водяного двигателя, аппарата для летания по воздуху (!), а также специального механизма для обработки и уборки хлопка, который может заменить труд негров на плантациях Юга. На этом он чокнулся, бедняга! Хотя, видимо, болезнь в нем сидела всегда, поскольку он объявил во всеуслышание, что за врачебную практику не берет с «бедных и с негров». (У него, кстати, лечился Джозеф Баксни, ты его должен помнить, он похитил судью Плэйка и потребовал за него выкуп и так его кормил, что судья вызвал к себе в заточение всех друзей, только б полакомиться на дармовщинку. Словом, Баксни, заработав на перепродаже рудников пару сотен тысяч, бесплатно лечился у старого идиота и даже брал, не платя, лекарства, намекая, что у него прабабка была негритянка, – жаден был до ужаса наш старик Баксни.) Я убежден, что яблоко от яблони падает недалеко. Поэтому, если ты не сможешь положить в сейф все девять тысяч, объясни ревизору, что твой кассир – славный и честный парень, но у него наследственная дурь, такая-то и такая-то, залей ему мозги как следует, а этому самому Биллу Сиднею объясни, что его дело твердить о свой невиновности, «так, мол, и так, не виноват, и все тут». Надо выиграть время, понимаешь? День-два, а там наскребешь недостающее и сунешь в кассу. Объясни Портеру, что его выручат, он – пешка, короли помогут, только пусть себе молчит! Главное, чтобы Портер не назвал твое имя, потому что дядя Сэм вцепится в твою бороду так, что ты от него дешево не отделаешься: он любит мутузить банкиров что послабее, на Рокфеллера с Морганом руку поднять боится, но любит похвастать перед избирателями, что, мол, нам все нипочем, банкир или не банкир, нарушил закон – марш в тюрьму на десять лет, и никаких поблажек!
