Татьяна Коган - Отпусти своего демона
Артем с Никитой подобным здравомыслием похвастаться не могли. Точнее, Никита проявлял относительно сносную адекватность, собираясь-таки идти по стезе программирования, а вот Свет демонстрировал полную оторванность от реалий. Он неплохо разбирался в компьютерах и понимал, что эта профессия способна прокормить. Но не испытывал ни малейшего энтузиазма по этому поводу. Он страшился думать о том, что его будущее ограничится тесными стенами офиса и корпоративной политики, что жизнь его будет течь по графику дом-работа-дом, исключая свободу передвижения и спонтанность, что в конечном итоге у него попросту не останется ни времени, ни сил на паркур.
Для непросвещенного человека паркур – незрелая забава, обезьяньи прыжки, суетливая беготня. Сколько раз Свет слышал брошенные вслед окрики «наркоман», «быдло», «хулиган». Для обывателей широкие штаны – как тряпка для быка. А уж если еще по стенам лазишь – то все, конченый. И ведь не объяснишь им, что широкие штаны не сковывают движений, а по стенам ты не просто лазишь, а ищешь быстрый способ преодолеть препятствие. И пока кто-то ждет автобус или стоит в пробке – умелый трейсер найдет нестандартный путь и первым попадет в пункт назначения.
– Че-то Темыч пригрузился. – Никита сложил ладони и немилосердно гаркнул в ухо приятелю: – Проснись и пой!
– Придурок, – беззлобно откликнулся тот. – Энергии много?
– Ага, что-то прет меня сегодня. Пошли, Пол, взорвем танцпол.
– Рифмами заговорил, поэт. – Подруга встала из-за стола, приказала Свету сторожить ее сумку и поволокла Никиту в гущу дергающейся толпы. Звать Артема не имело смысла – красиво двигался он только на полосе препятствий. Он удобнее устроился на диване и стал следить за тем, как друзья отрываются под музыку. Потанцевать они любили, что и говорить. Иногда такие шоу устраивали, что зрители расступались и аплодировали. Они вообще во многом были похожи – удивительно, как до сих пор не сошлись. У Полины был на это простой ответ: для любви и страсти нужны различия и конфликты. Любить самого себя, только в другом облике, – скучно и неинтересно.
Полина запрыгнула на Никиту. Держась одними ногами за торс, откинулась назад – ее длинные волосы коснулись пола, белая майка задралась, обнажая упругий живот. Сегодня друзья скромничали.
Артем достал мобильный и посмотрел время. До принятия решения оставалось сорок шесть часов.
Сейчас
За стеклом иллюминатора простиралась сверкающая белая пелена. Солнце било в глаза, но Джек и не думал прикрывать шторку. После унылого московского февраля столь жизнерадостная картина казалась особенно привлекательной. Салон был полупустой, рядом два свободных места, никто не бубнил под ухом, не храпел, не слонялся по проходу. Кравцов поставил на кресло сумку с ноутбуком и достал из бокового кармана тонкую кипу фотографий.
Вот на стуле возле барной стойки сидит Глеб и улыбается в камеру, рядом на диване вальяжно развалился Макс.
А вот и другой кадр – Лиза стоит в проеме двери и осуждающе смотрит на ржущего Макса. А вот Глеб – курит возле окна.
На следующей фотографии Лиза затягивается сигаретой Глеба.
Последний снимок смазан – Джек пытался запечатлеть вид из окна, но рука дрогнула, и в итоге получилось месиво из городских огней и темного неба.
Это была их предпоследняя встреча. Потом они встретились вчетвером лишь один раз, на его дне рождения.
Джек тогда только вернулся из Германии после удачной операции на глазах, и друзья пришли навестить его. Он воспользовался случаем, чтобы отщелкать допотопный пленочный Kodak, найденный в гараже у отца. После встречи положил фотоаппарат в ящик стола и благополучно позабыл. Лишь пару недель назад, разыскивая нужные документы, наткнулся на камеру. Отнес в салон, проявил пленку и напечатал снимки.
Так странно видеть знакомые с детства лица, помнить привычки каждого и понимать, что их больше не существует. Макс не расскажет анекдот, Глеб не закурит. С ними никогда ничего не произойдет. Теперь любое их движение, каждый шаг зависит от чьих-то воспоминаний. Они стали призраками – яркими, но неживыми проекциями самих себя.
О гибели друзей Джеку сообщила Елизавета. Не выдержала долгого молчания Макса и позвонила ему домой…
Джек не испытал шока. Не заметался в бессильной злобе. Не замкнулся в себе. Он как-то сразу принял произошедшее, словно давно к этому готовился. Возможно, сработал профессиональный эффект: психотерапевт Кравцов так долго учил своих пациентов переживать потери, что машинально включил правильную программу, когда потеря коснулась его самого.
Джек знал: наименее рациональный путь – рефлексировать о случившемся. Задавать вопросы. Визуализировать то, чего лишился. Сожалеть.
Нужно было по максимуму загрузить себя работой, чтобы на деструктивные мысли не оставалось сил. Что ж, у него это здорово получилось. Почти два года он не брал отпуск, не летал к родителям, не позволял себе развлечений. Чувствовал: еще не время. Боль утихла, но рана не затянулась. И он ждал, покорно и терпеливо, продолжая вкладывать всю энергию в практику и работу в клинике.
В какой-то момент понял: отпустило. Страх остаться наедине с эмоциями исчез. Иван сделал выдох и разрешил себе осознать, оплакать, отпустить. Печаль усилилась, разрослась, растеклась по организму. Но эта печаль не отравляла, не разъедала изнутри. Она просто присутствовала, как присутствуют в сердце сотни других эмоций.
Очень жаль, что двух близких друзей больше нет. Им было весело вместе. Не всегда просто – но весело, как ни крути. Наверное, он был не самым лучшим товарищем – чаще заботился о своих собственных интересах и порой опускался до поступков, о которых с гордостью не расскажешь. Да и после гибели двух близких людей Джек даже не попытался отыскать виновника. Макс бы на его месте сделал все возможное, чтобы найти и отомстить убийце. А он… просто смирился, отпустил ситуацию. В конечном итоге ничего уже не изменишь, неведомый враг испарился и больше никому не угрожает. Так к чему дополнительные сложности? Джек дорожил дружбой. Ему будет не хватать Макса и Глеба. Но жизнь продолжается. Разумность часто граничит с малодушием. Он не питал иллюзий на этот счет.
«Уважаемые пассажиры! Через пятнадцать минут наш самолет приступит к снижению. Просьба занять свои места и пристегнуть ремни безопасности. Спасибо за внимание», – мягкий голос бортпроводницы вывел Джека из задумчивости. Он сложил фотографии, убрал сумку под впереди стоящее кресло и откинулся на спинку. Картинка в иллюминаторе не изменилась, разве что солнце осталось позади самолета и не слепило.
Как он, оказывается, скучал по Мюнхену! По гигантскому навесу из стекла и металла на главной площади аэропорта Франца-Йозефа Штрауса. По вежливым таксистам у выхода в город. По чистому свежему ветру, рвущемуся в открытое окно автомобиля. Джек жадно вглядывался в опрятные улочки и нарядные переулки, в почти знакомые силуэты прохожих, шедших куда-то с благодушной неторопливостью… Он чувствовал, что город радовался ему, как радуется возвращению сына немногословный, сдержанный, но любящий отец.
Такси остановилось у красивого двухэтажного особняка, обнесенного невысоким вычурным забором. Джек расплатился с водителем, перекинул сумку через плечо и покатил чемодан по вымощенной дорожке, ведущей к дому.
Тихо открыл дверь, оставил багаж в прихожей и бесшумно прошел в гостиную. Он решил сделать родителям сюрприз и не предупредил о приезде.
Мать суетилась вокруг обеденного стола и не заметила его.
– Привет, мам. Как дела? – улыбнулся Джек.
Нужный эффект был достигнут. Мама на мгновение замерла, растерявшись от неожиданности, а затем всплеснула руками:
– Сынок! Ванечка! Радость какая! – и бросилась с поцелуями. – Что же ты не сказал? Мы бы тебя встретили!
Иван стойко выдержал затянувшиеся объятия и осторожно отстранился:
– Понял, что ужасно соскучился, и рванул к вам.
– Ох, как же хорошо! Ты надолго? – с надеждой спросила она.
– Не знаю. Пару недель точно побуду, а там как получится. Обратный билет не покупал.
– Отец-то как обрадуется!
– Где он, кстати?
– Он здесь, – раздался за спиной бархатный баритон. – Встречает своего сына!
Иван развернулся с улыбкой:
– Привет, пап.
– Привет-привет. – Сергей Иванович, такой же бодрый и подтянутый, как и прежде, шагнул навстречу и обнял сына. – Давненько ты к нам не наведывался.
– Извини.
– Никаких извинений. Значит, не до того тебе было. Сожалею о твоих друзьях. – Сергей Иванович махнул на диван, приглашая сына сесть. – Как ты там поживаешь?
– Все нормально, пап. За те пару дней, что мы не общались по скайпу, ничего нового не произошло.
– Начинается, – нарочито обидчивым тоном заявила мать. – Сто лет вживую не виделись, а ему и рассказать нечего!
Джек чмокнул ее в щеку.
