Виктор Мясников - Водка
Скоро на дороге выстроилась очередь из автоцистерн. Мамед с Вахидом подъехали часов в десять и оказались примерно двадцать пятыми. За ними тут же пристроился ЗИЛ-длинномер, полуприцеп которого заполняли двухсотлитровые железные бочки все с тем же спиртом. Сбегав в голову колонны, пару минут потолкавшись в разноголосой возмущенной толпе, Мамед все понял и уныло поплелся назад. Документы об уплате акцизов у него имелись, но показывать их погранцам он не рискнул. Запросто распознают подделку, прикинувшись простачками, позволят миновать шлагбаум и конфискуют груз вместе с машиной. Эти бланки годились только для "гибддонов", пасущихся в приграничной полосе. Им так и так придется отстегивать, поэтому они не вглядываются в печати, а сразу лапу подставляют.
Вначале проблему пытались разрешить привычным путем: мало сотни с машины - возьми двести баксов! Хорошо, назначь свою цену, дорогой. Но пограничники только посмеивались. Потом кому-то пришло в голову, что к вечеру начальство смоется, таможенная бригада сменится, и все пойдет по-старому, только дороже. А пост специально передвинули, чтобы ни один спиртовоз без мзды не проскочил. Эти понятные мысли слегка успокоили шоферские массы. Тем более, что на переговоры приехали хозяева груза на "мерседесах" с зеркальными стеклами. Сопровождали их крупногабаритные джипы. В джипах сидели серьезные ребята, тоже крупногабаритные. Это владикавказские князья явились высвобождать свой груз.
А Мамед расстроился. Не исключено, что владикавказские машины пропустят, а всех остальных будут держать для демонстрации бескомпромиссности. Но граница оказалась на замке для всех, хотя через три дня пограничникам предлагали уже по две тысячи долларов с каждой пропущенной цистерны.
По всей шестикилометровой дороге до самого грузинского поста чуть не впритык стояли разномастные автомобили. Здесь были СуперМАЗы с огромными цистернами, новенькие КАМАЗы и дышащие на ладан "газоны", бензовозы и водовозки, поливалки, молоковозы и даже, Мамед сам видел, ассенизационная бочка. Надписи на бортах навевали воспоминания о многоотраслевом народном хозяйстве: "растительное масло", "патока", "пиво", "аммиак", "живая рыба" и, понятное дело "вино". Иногда в кузове грузовика была просто приторочена огромная железная бочка, а то и короб без всяких надписей, но с краником без вентеля, чтоб не крутили зря, не сливали в пути жидкий груз. Хватало и простых металлических бочек, и пластиковых, заполнявших кузова, контейнера и даже один рефрижератор, раньше возивший фрукты. Но все это изобилие форм объединяло общее содержание - спирт пищевой.
Три четверти ценного груза принадлежало осетинским заводчикам. Водочные магнаты несли убытки - их разливочные линии простаивали. Когда командовавший пропускным пунктом подполковник отказался от миллиона долларов наличкой, ему пообещали отрезать голову, а миллион развернули в другом направлении. Деньги потекли в Москву и Тбилиси. Там в них нуждались, особенно депутаты, чиновники и журналисты.
На следующий день Мамеда снимали на камеру три столичных телеканала и один осетинский. Он пошел к пограничникам набрать в пластиковые бутылки питьевой воды, как вдруг подкатил автобус с корреспондентами и ещё несколько легковушек. Это окружное пограничное начальство, ошеломленное неожиданным наплывом средств массовой информации, устроило массовую экскурсию.
Когда на него нацелили объектив, Мамед испугался. А когда коротко стриженная девица в брючном костюме и с суровым взглядом прокурора сунула ему под нос поролоновую грушу микрофона, - растерялся. Но тут девица с нажимом спросила:
- Сколько дней вы тут уже мучаетесь?
И Мамед вдруг заговорил, словно включился. И заговорил с жутким, даже не кавказским, а каким-то азиатским акцентом, хотя владел русским языком совершенно свободно.
- Ми тут уже замучалыс! Кушать нет, вода пить нет! Туалэт нет!
Девица, не мигая, как змея, глядела Мамеду в глаза и решительно кивала, словно подтверждая - правильно, продолжай в том же духе. Тут и другие корреспонденты размотали свои провода, подняли на плечи камеры. Мамед почувствовал себя не просто большим человеком, а самым важным, от слов которого зависит, пропустят автоколонну или будут дальше вялить на солнцепеке в голом ущелье.
Он оказался на редкость телегеничным. Густая трехдневная щетина, слегка запавшие щеки и низко нависающие надбровья привели в восторг круглолицего москвича в джинсовом костюме. Он аж кроссовкой притопнул и восхищенно сказал своему напарнику с камерой:
- Какой типаж!
- Ага, - кивнул тот, профессионально прикладывая глаз к завернутому резиновому обшлагу видоискателя, - типичная жертва Бухенвальда.
Оператору пришлось встать на одно колено, поскольку он был выше Мамеда на полторы головы. Тот распрямил спину перед объективом.
- А вот это не надо! - осадил его круглолицый, покручивая в руках пачку "Мальборо". - Обратно ссутулься. Как оно ничего? - бросил коллеге.
- Нормально! - ответил тот, жмуря левый глаз. - Воды попей, скомандовал Мамеду.
Он оторвал левую руку от камеры и слегка повел, подкрепляя жестом команду. Мамед отхлебнул из пластикового баллона тепловатой воды и поморщился.
- Отлично! - обрадовался круглолицый и вытащил из пачки сигарету. Теперь к машинам иди!
Мамед пошел, чувствуя на спине оптический электронный взгляд, и потихоньку все-таки выпрямился.
- Так, теперь плавненько уходи на солдат, на бэтээр, теперь на колючую проволоку. - Послышался сзади режиссерский голос. - Сфокусируй на колючке, а машины на фоне как бы размыты. Готово?
- Снято, - отозвался оператор.
Мамед развернулся обратно, чтобы поговорить, спросить, по какой программе показывать будут. Но телевизионщики прошли мимо, словно выкачали из него своей камерой все интересное, а пустая оболочка их не интересует. Круглолицый досадливо его обошел, прикуривая на ходу.
А Вахида снимать вовсе не захотели. Слишком толстый и улыбается. А он-то так гордился своей мужской упитанностью и на худого Мамеда свысока поглядывал. Корреспондентская возня длилась часа полтора, потом наступило затишье. Солнце застыло в зените. В раскаленном ущелье стояло душное марево. Тошнотворно пахло спиртом. Это из перегретых цистерн стравливались пары.
Матерясь сквозь зубы, шоферы узкими тропками спускались с дороги в каньон, чтобы ополоснуть лицо ледяной водой и набрать канистры. Потом карабкались наверх и поливали раскаленные емкости, охлаждали. Вода испарялась почти мгновенно.
Мамед сидел в тени своего КАМАЗа на свернутом матрасе и лениво наблюдал, как мучаются другие. У них с Вахидом был девятитонный молоковоз, а его цистерна специально так устроена, чтобы содержимое не нагревалось. Безделье их не томило, раздражала неопределенность и, так сказать, бытовые условия. Пограничники каждый день притаскивали прицеп-цистерну, единственную на всю округу, содержавшую в своем эмалированном чреве не спирт, а всего лишь артезианскую воду. Делалось это во избежание эпидемии. Нескольких дураков, хлебавших прямо из бурной Арцхи, увезла скорая с подозрением на дизентерию. Оно и понятно: дорога идет вдоль каньона, на дороге полтыщи машин, в каждой по два мужика. И ни одного туалета. Куда все течет? А где постирать и помыться?
У Мамеда с Вахидом дорога дальняя, на Урал. Поэтому у них и матрасы с одеялами, примус, посуда, запас еды. А вот местным осетинам тяжко приходится. Они привыкли по-быстрому: Владикавказ-Поти, всего километров четыреста. Баки залили - и обратно. Пообедать можно в шашлычной у дороги, а ночь у погранпункта перебиться как-нибудь так. Сейчас им приходилось тяжко. Хотя торговцев едой оказалось много, как мухи налетели - роем, только что жужжали громче. И все с грузинской стороны, там пропускной режим полегче и таможня из местных. Но цены! Главное, требуют оплату в грузинских лари, а если рубли берут, то пересчитывают по такому крутому курсу! Впрочем, осетины с другого конца ущелья тоже быстро смекнули, что к чему, подогнали автолавки, разожгли мангалы.
По вечерам скучающие шофера сбивались кружками вокруг примусов, как кочевники возле костров. Ставили чайник, открывали канистры с вином и фляги с чачей, травили обычные шоферские байки. О рыщущих по дорогам бандитах, ментах-обиралах, жутких авариях, гололедах и лавинах, сметающих в пропасть целые колонны машин, о шлюхах и верных подругах. Слушали новости по радиоприемнику, жадно ловили все, что говорилось о забитом цистернами ущелье. Потом шумно обсуждали, строили планы прохода через границу, один другого фантастичней.
У Мамеда тоже нашелся план, но вполне реалистический. Вернуться в Грузию, оттуда ехать в Азербайджан. А из Баку по Каспийскому морю паромом в Дагестан. Там никаких проблем не будет. И это гораздо дешевле, чем отдавать за проход машины взятку в две тысячи "зеленых". Некоторым идея понравилась, но местные осетины её напрочь отвергли. У них в головах не укладывалось, что надо делать такой сумасшедший крюк, когда до дома рукой подать. Ведь это с ума сойти - до Баку пилить не меньше тысячи километров, там ещё морем до Махачкалы пятьсот. Оттуда прямой дорогой через Грозный только самоубийца поедет. Значит, через Ставрополье, Кабарду, и на каждом километре надо денежку отстегивать. "А машину как разворачивать будешь?" - задавали ехидным тоном вопрос. Это был совершенно убойный аргумент. На узкой дороге вся колонна оказалась в ловушке. И была обречена стоять тут до конца.
