Роберт Уилсон - Немые и проклятые

— Мальчик сбежал, — ответил Кальдерон.

— С этим делом вообще все было непросто. Странно как-то, — сказала Консуэло. — Сын Ортеги сам отпустил ребенка, уселся на кровать в звуконепроницаемой комнате, приготовленной для похищенного, и ждал, пока приедет полиция. На его счастье они добрались первыми — раньше родителей.

— Говорят, в тюрьме ему приходится несладко, — сказал Кальдерон.

— Мне ни капли не жаль тех, кто покушается на детей, — жестко сказала Консуэло. — Они получают по заслугам.

Вернулась Маделайн Крагмэн с номером телефона. Теперь на ней были темные очки, словно защищавшие хозяйку от собственной слепящей белизны.

— Как зовут адвоката? — спросил Фалькон, набирая номер на своем мобильном.

— Муж говорит, его имя Карлос Васкес.

— А где ваш муж?

— Дома.

— Когда сеньор Вега дал вам этот номер?

— Прошлым летом, перед тем как поехал к Марио и Лусии туда, где они отдыхали.

— Сеньора Хименес, Марио — тот ребенок, что ночевал сегодня у вас дома?

— Да.

— У Веги есть родственники в Севилье?

— Родители Лусии.

Фалькон отошел подальше и попросил соединить его с адвокатом.

— Я старший инспектор Хавьер Фалькон, — представился он. — Ваш клиент, сеньор Рафаэль Вега, лежит на полу в своей кухне без движения. Возможно, он мертв. Нам нужно войти в дом.

Васкес долго молчал, переваривая ужасную новость, и наконец заговорил:

— Буду через десять минут. Советую вам не пробовать туда вломиться, старший инспектор. Больше времени потратите.

Фалькон взглянул на неприступный дом. По углам — две камеры слежения. Еще две он нашел за домом.

— Похоже, Вега очень заботился о безопасности, — заметил он, возвращаясь к остальным. — Камеры. Пуленепробиваемые окна. Надежная дверь.

— Он богатый человек, — сказала Консуэло.

— А Лусия… она, мягко говоря, нервная, — добавила Мэдди Крагмэн.

— Сеньора Хименес, вы были знакомы с сеньором Вегой до переезда сюда? — спросил Фалькон.

— Конечно. Он мне и подсказал, что собираются продавать дом, который я в итоге купила, прежде чем его выставили на продажу.

— Вы были друзьями или деловыми партнерами?

— И то и другое.

— Чем он занимался?

— Строительством, — сказала Маделайн. — Потому-то дом и похож на крепость.

— Он клиент моего ресторана в квартале Порвенир, — сказала Консуэло. — Но мы были знакомы и через Рауля. Как вам известно, он тоже был строитель. У них даже были совместные проекты, правда, с тех пор прошло уже много лет.

— А вы, сеньора Крагмэн, знали его только как соседа?

— Мой муж — архитектор. Работает над некоторыми проектами сеньора Веги.

К воротам подъехал большой серебристый «мерседес». Из него вышел низенький коренастый мужчина — белая рубашка с длинными рукавами, темный галстук, серые брюки. Приехавший представился Карлосом Васкесом, запустил пальцы в свои рано поседевшие волосы и протянул ключи Фалькону. Тот повернул ключ в замке, и дверь открылась — она оказалась заперта на один оборот.

В доме было мрачно и почти холодно — какой контраст с уличной жарой! Фалькон попросил Кальдерона и криминалистов произвести быстрый осмотр, прежде чем к работе приступит судебный медик. Он подвел Фелипе и Хорхе к порогу выложенной плиткой кухни. Они взглянули, кивнули друг другу и отошли. Кальдерону пришлось остановить Васкеса: тот мог наследить на месте преступления. Адвокат, порывавшийся пройти в кухню, с недоумением взглянул на ладонь судебного следователя, упершуюся ему в грудь: видимо, не привык, чтобы его кто-то трогал, — ну разве что жена в постели…

Судебный медик уже натянул перчатки и приступил к работе. Пока он измерял температуру тела и проверял пульс, Фалькон вышел и спросил Маделайн и Консуэло, можно ли будет поговорить с ними позже. Он записал, что сын Веги, Марио, до сих пор находится под присмотром Консуэло.

Судебный медик бормотал что-то в диктофон, осматривая уши, нос, глаза и рот жертвы. Он взял пинцет и перевернул пластиковую бутылку, лежащую рядом с вытянутой рукой Веги. Литровая бутылка из-под жидкости для очистки труб.

Фалькон пошел назад по коридору и осмотрел комнаты на первом этаже. Столовая ультрасовременная. Стол — толстое непрозрачное зеленое стекло на двух стальных арках. Сервирован на десять персон. Белые стулья, белый пол, стены и лампы тоже белые. Должно быть, здесь, в кондиционированной прохладе, обедавшие чувствовали себя как внутри холодильника, не заставленного лотками для масла и остатками еды. Фалькону показалось, что в этой комнате никому и никогда не пришла бы в голову даже мысль о веселье.

Гостиная напоминала мелочную лавку: все поверхности заставлены безделушками — сувенирами из всех стран мира. Фалькон представил семейный отпуск: Вега самозабвенно фотографирует каждый уголок с помощью новейшей цифровой камеры, пока его жена опустошает магазинчики для туристов. На средней подушке дивана лежали радиотелефон, начатая коробка шоколадных конфет и три пульта — от дивиди-плеера, видео и телевизора. На полу — пара пушистых розовых тапочек. Свет выключен, телевизор тоже.

Ступени лестницы, ведущей наверх, в спальню, сделаны из плит абсолютно черного гранита. Поднимаясь, Фалькон осмотрел отполированную до блеска поверхность каждой. Ничего. Верхняя площадка выложена черным гранитом, инкрустированным ромбами белого мрамора. Фалькон оказался у дверей хозяйской спальни. Вошел и увидел: в двуспальной кровати лежит женщина. Лицо закрыто подушкой, руки вытянуты поверх легкого одеяла. Тонкая полоска наручных часов расстегнута, кончики ее торчат, будто взывая о помощи. Из-под одеяла видна только одна нога, ногти выкрашены в ярко-красный цвет. Он подошел к постели и проверил пульс, глядя на две вмятины в подушке. Лусия Вега тоже была мертва.

Наверху находились еще три комнаты, все с ванными. Одна была пуста, в другой стояла двуспальная кровать, а последняя принадлежала Марио. На потолке комнаты мальчика нарисовано ночное небо. На кровати мордочкой вверх лежал старый плюшевый медвежонок без одной лапы.

Фалькон сообщил Кальдерону о втором трупе. Судебный медик стоял на коленях над телом сеньора Веги и старался разжать его пальцы.

— Похоже, в правой руке сеньора Веги записка, — сказал Кальдерон. — Тут кондиционеры, тело быстро остыло, а я хочу, чтобы доктор извлек ее целиком. Какие появились соображения, инспектор?

— На первый взгляд похоже на самоубийство по сговору. Задушил жену, а затем хлебнул немного жидкости для прочистки труб, хотя это жуткий и долгий способ покончить с собой.

— По сговору? С чего вы взяли, что они об этом договорились?

— Это лишь первое впечатление, — повторил Фалькон. — Тот факт, что мальчишку отослали, может означать наличие сговора. Для матери мысль о смерти ее ребенка была бы невыносимой.

— А для отца?

— Зависит от обстоятельств. Если есть вероятность финансового или морального бесчестия, он мог не хотеть, чтобы его сын видел это или жил с сознанием вины отца. Вега мог рассматривать такое убийство как благодеяние. Случалось, мужчины убивали всех своих родных, считая, что не оправдали их надежд и будет лучше, если умрут все, кто носит опозоренное родовое имя.

— Но вы не до конца уверены в этой версии? — спросил Кальдерон.

— Самоубийство, по взаимному согласию или нет, редко бывает спонтанным, а здесь, на месте преступления, я обнаружил несколько деталей, не вписывающихся в ситуацию. Прежде всего, дверь не была надежно заперта. Консуэло Хименес позвонила сказать, что Марио уснул, то есть они знали, что он не вернется, но не заперли дверь на два оборота.

— Дверь захлопнули, этого было достаточно.

— Если собираешься сделать что-то чудовищное, постараешься скрыться за накрепко запертой дверью, чтобы наверняка исключить любую вероятность вторжения. Психологическая потребность. Серьезные самоубийства обычно совершают со всеми предосторожностями.

— Что еще вас насторожило?

— То, как все здесь оставлено: телефон, конфеты, тапочки. В этом есть какой-то… как бы сказать? Недостаток преднамеренности.

— Это относится к жене, разумеется, — согласился Кальдерон.

— Впрочем, пока мои рассуждения — всего лишь догадка, — подчеркнул Фалькон.

— А жидкость для прочистки труб? — продолжил Кальдерон. — Зачем пить жидкость для труб?

— В бутылке может оказаться и что-нибудь покрепче, — сказал Фалькон. — А вот зачем… Ну, он мог отмерить себе наказание… Что-то вроде желания очистить себя от всех грехов. Кроме того, способ бесшумный и необратимый. Все зависит от того, что еще он выпил.

— Что ж, инспектор, действительно похоже на умысел. Итак, в этих смертях есть элементы умысла и спонтанности.

— В общем… если бы они лежали рядышком на кровати, взявшись за руки, а к пижаме Веги была приколота записка, я бы с радостью счел это самоубийством. В данных обстоятельствах предпочитаю расследовать случай как убийство, прежде чем принимать окончательное решение.