Госпожа следователь, или Мария Сергеевна снова в деле - Хелен Гуда
— Я хотел бы взглянуть на документ, о котором мы говорили на вечере, — и во взгляде Дубуа промелькнуло нечто нечитаемое. Он осуждал Эвергрина за желание развестись? А может, просто показалось. — Да, конечно, — кивнул Эвергрин. — Он в секретере, можете взять его, — мужчина кивнул на угол комнаты, где стояли секретер и кресло перед ним.
— Мари, принесите, пожалуйста, — попросил меня Жофрей, а я кивнула и, встав, направилась к столу. Открыла крышку секретера, и первое, что мне бросилось в глаза, было письмо. Я бы не обратила на него внимания, но я узнала почерк Натали. Глаза сами собой пробежали по первым строчкам: "Любимый мой Алекс, я понимаю, что между нами такая пропасть из-за возраста и социального положения, но моя любовь…", дальше я прочесть не успела.
— Ах, простите, я ошибся. Разрешение на развод здесь, — окликнул меня Эвергрин, и я резко захлопнула откидную часть стола. В моем сердце забилось тревожное предчувствие. — Вот же оно! — и мужчина, приподнявшись на подушках, вынул из ящика прикроватной тумбочки сложенный конверт с увесистой сургучной печатью и королевскими вензелями. Я натянуто улыбнулась и вернулась на свое место, а Александр передал конверт Дюбуа. Внутри меня бушевала буря противоречивых чувств: любопытство, подозрение и смутное беспокойство.
— И какую причину для развода вы указали в прошении? — Дюбуа быстро пробежал глазами по письму и внимательно посмотрел на мужчину.
— Отсутствие детей, — мужчина вдруг побледнел. — Я хотел жениться на Натали как можно быстрее, чтобы наш ребенок не был бастардом.
— Натали была беременна? — не сговариваясь, одновременно спросили мы с Дюбуа.
— Так я подумал… из письма, что она прислала, — ответил Александр хрипло, словно каждое слово царапало горло. Его лицо исказилось мукой, а в глазах плескалась невысказанная боль. — Дайте воды… — прохрипел он, и было видно, как тяжело ему дышать, как грудь вздымается в отчаянной попытке вдохнуть хоть немного воздуха. В глазах застыли слезы, словно он подавился горькой правдой и не мог выдохнуть ее. Я вскочила как ужаленная, метнувшись к графину с водой. Налила стакан, дрожащими руками протягивая его мужчине, но понимала: вода здесь бессильна. Ему нужен лекарь. Срочно.
Дюбуа выскочил из комнаты, словно выпущенная из лука стрела, и громко позвал лекаря, который, как оказалось, ждал за соседней дверью. Он что, предчувствовал беду? Или просто дежурил, словно верный пес, ожидая знака?
Нас с Дюбуа тут же выпроводили из комнаты, а навстречу поспешил хозяин дома, старший Эвергрин. Его лицо было непроницаемым, словно высечено из камня: ни единой эмоции, лишь маска безучастности. Это меня поразило до глубины души. Он казался заведенной куклой, бесстрастно исполняющей обязанности гостеприимного хозяина в чудовищно неподходящий момент.
— Простите, господин Эвергрин… у вас траур? — вопрос сорвался с губ, словно сам собой. Я понимала, что время и место выбраны отвратительно, но для подобных вопросов никогда не бывает подходящего момента. А расследование, которое мы ведем, требует задавать неуместные и некорректные вопросы. Это издержки нашей профессии.
— Можно сказать и так, — ответил мужчина, и в его взгляде мелькнула тень, словно на мгновение тусклое пламя пробилось сквозь лед. — Умер очень важный для меня человек.
— Мари?! — Дюбуа попытался одернуть меня, призвать к порядку, словно нашкодившую девчонку. — Не время!
В этот момент из комнаты вышел лекарь и направился к нам, держа в руках пирожное, которое до этого стояло на тумбочке у кровати Александра.
— Это вы принесли угощение? — и мужчина посмотрел на нас с подозрением, сдвинув кустистые брови. Его взгляд был тяжелым, оценивающим. — Господин Эвергрин, мне кажется, этих лиц нужно задержать и вызвать стражу.
— Мы из следственного управления, — представился Дюбуа, окинув лекаря своим самым суровым взглядом. Взглядом, который, казалось, мог прожечь дыру в любом собеседнике. — И нет, когда мы вошли в комнату господина Эвергрина, эти сладости уже стояли на прикроватной тумбочке.
Лекарь заметно смутился, но не отступил.
— В таком случае вам немедленно нужно заняться своей непосредственной работой. На Александра Эвергрина-младшего совершено покушение. Я подозреваю, что эти пирожные отравлены. Предположительно цианидом, — он говорил уверенно, даже надменно, словно уже вынес приговор. Старший Эвергрин, казалось, немного ожил, словно услышал долгожданную новость.
— Цианид? Вы уверены? — спросил он с какой-то странной, неуместной интонацией в голосе, словно его больше занимал состав яда, чем судьба отравленного сына.
Дюбуа едва заметно кивнул мне, и мы двинулись в сторону кухни, оставив перепуганного лекаря и безучастного Эвергрина-старшего наедине со своими мыслями. На кухне царил хаос. Слуги перешептывались, украдкой вытирая слезы, а кухарка с красным от слез лицом пыталась хоть как-то организовать работу, словно в этом беспорядке можно было найти хоть какой-то порядок. Видимо, весть об отравлении достигла их раньше, чем мы успели появиться.
— Что здесь происходит? — строго спросил Дюбуа, и в его голосе слышались нотки раздражения. Кухарка всхлипнула и, вытирая слезы грязным фартуком, рассказала, что перед нашим приходом младший господин просил принести ему пирожные к чаю. Она испекла их сама, как всегда, и клялась, что в них нет ничего подозрительного.
Пока Жофрей допрашивал кухарку, я внимательно осматривала ингредиенты, из которых готовились пирожные. Все казалось обычным: мука, масло, яйца, сахар… Но вот миндальная эссенция привлекла мое внимание. Флакон был почти пуст, а запах казался слишком резким, неестественным.
— Кто добавлял эссенцию? — спросила я, стараясь скрыть дрожь в голосе.
— Я сама лично, но совсем немного, как обычно, — женщина всхлипнула, словно вспоминая о содеянном. — И захотелось же господину этих проклятых пирожных. Никогда их не любил, особенно с миндалем, а сегодня затребовал, словно жить без них не может! — в сердцах сокрушалась кухарка, словно винила во всем пирожные.
— Он не любит сладкое? — я нахмурилась, пытаясь уловить нить ускользающей правды.
— Да, больше уважает свежие фрукты, — ответила женщина.
Я взяла флакон и, принюхавшись, почувствовала слабый, едва уловимый аромат горького миндаля. Запах смерти.
— Здесь цианид, — тихо сказала я, и слова эхом отразились в напряженной тишине кухни.
— Это объясняет быстрое ухудшение состояния, — проговорил, нахмурившись, Дюбуа. В его глазах читалась тревога.
Мы вернулись в комнату Александра. Лекарь что-то взволнованно говорил старшему Эвергрину, но тот, казалось, его не слушал. Его взгляд был прикован к чему-то невидимому, словно он был где-то очень далеко. Александр лежал на кровати, его лицо было бледным как полотно, а дыхание прерывистым, словно он боролся за каждый вдох.
— Мы нашли цианид в миндальной эссенции, — сообщил Дюбуа.
Лекарь ахнул, прикрыв рот рукой. А старший Эвергрин лишь слегка пожал плечами, словно речь шла
