Кремовые розы для моей малютки - Вита Паветра
Глаза девушки, на мгновение, вспыхнули. Ну, точно сигнализация! Не соврал охранник, ни капли не соврал, подумал господин комиссар. И продолжил:
— … и не просто любовались, а выбирали, какую угнать. Это просто предположение! Фантазия, как вы говорите.
— Тоже мне, нашли угонщицу, — фыркнула Мерседес, исподлобья глядя на Фому. — У меня, господин комиссар, и прав-то нет. А до второго совершеннолетия, когда я смогла бы их получить — еще целый месяц. Я, что, на дуру похожа? Мне в тюрьму неохота.
— Туда всем неохота, мисс Сампайо, только работы у нас, полицейских, почему-то не убавляется. Этот вопрос я вам уже задавал, хочу его повторить. Где вы находились в ночь с 12 на 13 июня?
Девушка вскинула на него «бездонные, сапфировые» глаза.
— Я вам еще в магазине говорила, господин комиссар, и еще сто раз повторю. Дома была, читала, — отрывисто произнесла девушка. — Потом спать легла.
— Кто может это подтвердить?
— Моя квартирная хозяйка, миссис Броуди. Мы с ней слегка повздорили.
Господин комиссар испытующе уставился на Мерседес, та стойко выдержала взгляд.
— На предмет чего?
— У нее книжка в кресле валялась. «Поцелуй сквозь решетку», как графиня полюбила полицейского. Ну, я полистала. Слюни и сопли, натуральная срань. Ее оболгали, поэтому он ее арестовал, а потом — спас и каа-а-ак полюбил… Вы, говорю, умная женщина, а всякое дерьмо жуете. Миссис Броуди страшно обиделась.
Девушка вздохнула.
— Дура я, конечно. У нее жизнь не сахар, вот и… Так мне стыдно стало, так погано на душе… ну, извинилась.
— Что извинились — это правильно, остальное — проверим, — сказал Фома, пряча улыбку.
— А, вот еще! Меня и ваш «барбос», наверное, запомнил.
— Это вы о ком сейчас говорите?
Девушка потупилась.
— А там кто-то из ваших который вечер топчется. Пасет кого-то, наверное, дырку в асфальте уже протоптал. Пансион у миссис Броуди — крошечный, а на противоположной стороне — банк и аптека. Понимаете, господин комиссар?
Господин комиссар очень хорошо понимал. И даже слишком хорошо: надо же так опозориться — не самый опытный, а все-таки полицейский, должен быть осторожным. Практически, невидимым. А девчонка сопливая в два счета его «срисовала». Придется менять, вздохнул Фома.
— Я всегда молча им любуюсь, спокойной ночи ему желаю — тоже молча. А тут, со злости, в окно как заору: «Иди спать давай! И баба тебя заждалась! Пока-пока!» Он аж вздрогнул и на меня уставился. А в голове явно: «Спалили! Все пропало!» Мне второй раз за тот вечер стыдно стало. Человек же не виноват, что ему такая дурацкая работа досталась. Кому-то ж надо…
Она замолчала.
Фома, с интересом, смотрел на нее. Кто только не побывал в его кабинете за долгие годы, но таких, как сидящая перед ним девушка — нет, не попадалось.
— И что дальше было? — заинтригованно спросил он.
— Дальше? Воздушный поцелуй ему послала. Он усмехнулся, изобразил поклон и развел руками, и три пальца показал. Я не дура, поняла. Три часа ему тут еще Луной, бг-г, любоваться. Мысленно пожелала ему богатый улов.
— А потом?
— Закрыла окно и спать пошла. На часах было… — девушка на минуту задумалась. — Немного за полночь, минут двадцать первого. Теперь все.
— Два свидетеля — это хорошо, это надежно, — задумчиво произнес Фома. — Очень рад за вас, барышня. Потому как один свидетель…
— …не свидетель[i], — закончила фразу Мерседес.
Господин комиссар вновь задумчиво посмотрел на нее.
— Ладно, проверим. Давайте-ка ваш пропуск, сеньорита Сампайо. — И, подписав его, предупредил: — Из города пока никуда не уезжайте.
«Да за какой шиш?», мысленно усмехнулась девушка. А вслух произнесла:
— Обещаю.
Когда девушка закрыла за собой дверь кабинета, господина комиссара осенило: да ведь никакого «топтуна» возле пансиона «Под платаном» — и в помине нет. Соврала девчонка и глазом не моргнула, заморочила… а он купился! Кто умело соврал единожды — соврет и два, три, и еще сто раз. Может, у нее в роду цыгане были? Господин комиссар улыбнулся и покачал головой.
«Ничего, надо будет — очную ставку устроим. По времени сходится все — так может, пока охранник в отключке валялся, она покойничка и приволокла?» Но тут Фома вспомнил узкие, хрупкие запястья девушки, ее тонкие пальцы… Нет, не для нее задача. Кто-то мог ей помочь? Желающие, наверняка, найдутся. Жалко девчонку, влезла в скверное дело.»
Господин комиссар постучал в стену. Часть ее отъехала в сторону, из открывшегося проема вышли грустный, как всегда, Самуэль и охранник с автостоянки. На лице второго было написано нечто совершенно неразборчивое: «О-оо… вот это да… уййё!» и прочее, не менее, «умное».
— Она? — спросил господин комиссар.
— О-она, — произнес ошеломленный охранник. И зачем-то потрогал здоровенную шишку на затылке.
— Петер, вы сейчас идете домой и никому, ни одной живой душе — вы слышите, ни одной! — ничего не говорите. Вам все ясно?
Охранник молча кивнул.
— Если что-то еще увидите или найдете… да мало ли? — сразу к нам.
Охранник опять кивнул. «У него не мозги, у него речь отшибло», хмыкнул Фома. «Ничего, разберемся.»
Ох, уж эти чертовы «кремовые розы»!
Фома вспомнил о недавнем скандале: месяц назад одна крупная газета, с девизом «Для нас нет секретов!» напечатала статейку в разделе «происшествия». В ней смаковался дичайший случай в семействе владельца и главы крупного банка, Иеремии Голдвиг: во время домашнего праздника, его чуть не до смерти покусала собственная жена. Статья была всего на половину страницы, но так выразительно живописала произошедшее, что у читателей наверняка поджилки тряслись и волосы вставали дыбом. Автор не пожалел «ярких красок» — все расписал в мельчайших деталях, будто сам в тот вечер присутствовал в особняке…
… когда праздновали день рождения хозяйки дома, Сони Голдвиг — прелестной женщины, ангела во плоти, по словам друзей и даже слуг. Из всех грехов, больших и малых, за ней числился всего один — безумная любовь к сладостям. Неудивительно, что стол, буквально, ломился от десертов — кто-то насчитал около ста сортов. Музыканты, в углу зала, играли что-то слезливо-романтичное. Слуги, в белых париках и перчатках, в новеньких, сшитых к этому дню, ливреях — стояли вдоль стен навытяжку, готовые в любую минуту сорваться с места. Немногочисленные гости, разомлевшие от вин, ликеров и бесконечных десертов, переговаривались вполголоса: элегантная скука входила в программу вечера — как угощение и музыка. Уйти было невозможно: одна часть гостей обожала именинницу, вторая часть — крепко зависела от ее мужа. Для тех и других, пребывание здесь являлось большой честью — причем, с далеко идущими последствиями.
Хозяйка дома — полуобнаженная, в
