Vip-зал - Лапидус Йенс
— Тедди, да я сама милота.
И вот они здесь. Тедди вошел первым и пошел в атаку, для него «нет» совсем не означало «нет», и он попытался надавить на парнишку по ту сторону стойки точно так, как Шип и предполагал.
— Ты работал здесь в третьи выходные января?
— Я уже сказал, вам лучше обратиться к пресс-секретарю.
— Но ты же можешь просто сказать: да или нет?
— Я не знаю.
— Но у вас же есть расписание?
— Есть.
— Кто его составляет?
— Обычно я.
— То есть ты делаешь расписание, но не знаешь, работал ли ты в конце января? Ты сам-то себя слышишь?
— Ну хорошо, хорошо, работал я в эти выходные.
— Ты был здесь в субботу?
Бармен вытащил телефон:
— Я вызову охрану, так что лучше вам уйти.
— Понимаешь, это важно…
— У меня нет времени, я уже ответил на ваш вопрос. Уходите.
И тогда Шип вышел вперед. Тедди не успел его остановить.
— Эй, ты что тут себе возомнил, не говори так с моим корешем! Может, ты хочешь, чтобы он тебе ноги облизал? Можно же, мать твою, проявить уважение к человеку, который отмотал на зоне восемь лет!
Бармен его проигнорировал.
— Убирайтесь. Вы оба.
Тедди обошел вокруг стойки.
С той стороны стояли бокалы, миски с лаймом и лимоном, большой миксер, подставка с ножами, а около мойки — блендеры, шейкеры, соковыжималки и другие барные принадлежности. Кроме того, там были ведерки для льда. Он схватил бармена за ворот и прижал к стойке спиной.
Он смотрел ему в глаза, не отрываясь.
Бармен тоже пялился на него.
Тедди чувствовал, как в крови пульсирует адреналин.
Коленом в живот его, этого трепуна, подумал Тедди. Врезать головой в нос.
Он запрокинул голову. Приготовился. Представил, как прыснет кровь.
Потом он ослабил хватку. Все тело дрожало. Что он только что собирался сделать?
Он попятился, отступил на пару шагов.
Но было слишком поздно. Шип быстро встал рядом с ним. В руке он держал шейкер.
Со всей силы он обрушил шейкер прямо на нахмуренный лоб бармена.
От удара парень упал на пол.
Он закричал, но Тедди рывком поднял его и приложил палец к губам.
— Заткнись.
Глаза бармена были широко распахнуты. Из носа сочилась кровь. Шип оторвал кусок бумажного полотенца и дал ему, чтобы тот запихнул бумагу в ноздрю.
Тедди положил руку Шипу на плечо.
— Черт, упокойся.
Шип не обратил на него внимания. Он, кажется, считал, что Тедди пора вернуться в реальный мир.
Шип взял лицо бармена в ладони.
— А теперь ты ответишь на наши вопросы.
Парень что-то прошипел.
— Пошел ты, псих! Ничего я не скажу. Ты попал и за это ответишь.
Шип ухватил его за щеки.
— Остынь. Не станешь отвечать на вопросы — ну тогда, боюсь, мне придется смешать один коктейльчик.
Он схватил бармена за запястье и открыл крышку миксера.
Тот продолжал упираться.
— Такими штуками ты и ребенка не разведешь.
Шип не ответил, он перевел колесико на миксере, так чтобы он смог работать без крышки. Затем нажал на кнопку. Лезвия завертелись с монотонным жужжанием. Бармен попытался отдернуть руку.
Тедди взял Шипа за плечо.
— Послушай, пора с этим заканчивать.
Шип смахнул его ладонь и отодвинул Тедди в сторону свободной рукой.
— Обожди, это быстро.
Он повернулся к бармену.
— В отличие от тебя, дружок, — сказал он, продолжая сжимать его руку, — я не актер.
И тут бармен не выдержал. Он истерически зарыдал, воя и пытаясь выдернуть руку. Шип отпустил его.
Он выиграл.
— А теперь рассказывай.
Бармен сел на пол, прислонившись к стойке. Он тяжело дышал. Складки на лбу вернулись.
* * *Попытка побега провалилась, но он с того момента больше не проронил ни одной слезинки. Уткнувшись в колени, он даже не всхлипывал.
Порез на щеке покрылся тонкой коркой. И рука почти не болела, возможно, прошло около суток после того, как палец отрезали. Наверное, дело в таблетках. Он так хорошо знал разные обезболивающие, что сразу сообразил, что ему дали что-то в этом роде. С хорошим эффектом. Может быть, «Цитодон» или «Трамадол». А может быть, пульсирующая боль ушла так же, как это бывает с обычными порезами, хотя сейчас у него не хватало трети мизинца на одной руке.
О новой тюрьме узнать ему удалось немного. Темная холодная комната, здесь пахло так, как будто дверь давно не открывали. Деревянный пол.
Когда они сняли повязку с его глаз, вытащили кляп изо рта и открыли дверь, чтобы швырнуть ему хлеб и таблетки, ему удалось немного осмотреться. Его положили на матрас. Мебели не было, окон, насколько он мог видеть, тоже. На стенах ничего, кроме пары досок на противоположной стене. Нет крана, чтобы тайком попить воды.
Они ехали около часа, прежде чем его выпустили. Но тогда он совсем на ногах не держался и почти ничего не помнил. Он не слышал, чтобы они говорили в машине, может быть, они молчали или перешептывались. Единственным, что он услышал, как кто-то, кажется, Джокер, сказал, когда открыли багажник:
— Теперь я, черт дери, рад, что на это ушло столько времени. А то бы мы не успели здесь подготовить.
Ему нужно держать себя в руках, нельзя впадать в истерику и кричать и стучать в стены, как там, в квартире. Тогда бумага, обернутая вокруг обрубка, отвалится и снова пойдет кровь. Ему придется бить головой в дверь, пока он не ослабнет, а сейчас нужно распределить силы.
Они не заклеили ему рот. Значит, в этом месте его никто не услышит.
Он сам удивлялся своему спокойствию. Но, возможно, это сидело где-то глубоко внутри. Все это было ему не так незнакомо, не так отличалось от случавшегося раньше.
И еще таблетки.
Он не помнил точно, сколько ему тогда было. В седьмом или восьмом классе. У них была физкультура на улице, на футбольной площадке стадиона в Эстермальме. Это была красивая площадка с ухоженным газоном и настоящими воротами, хотя большинство его приятелей футболом и не интересовались. Футбол — для плебеев.
Но Филипу эта игра нравилась. Может, не столько играть самому, но матчи «Юргордена» на стадионе он смотрел с удовольствием. В следующем семестре он даже собирался купить абонемент.
Когда они пошли в душевую, все были потные. Девчонки вместо футбола бежали эстафету по краю площадки.
Филип, Калле, Аксель и еще один парень обсуждали «Американский пирог». Стифлер был такой прикольный. Они не все там поняли, но все равно обожали этот фильм.
Они быстро помылись. Как обычно, мальчишки шлепали друг друга полотенцами, обменивались тычками на скользком полу, без конца травили анекдоты про геев.
А потом в раздевалку вошел Ян. Он не участвовал в игре. Простудился, сказал он Лассе, физруку.
«Простудился» — ну что за детский сад? Ян никогда не ходил на физру, все время он находил какие-то отговорки.
Аксель уже давно об этом нудел:
— Ну если уж ты такой крутой, что можешь не ходить, зачем ты приходишь-то?
— Я должен присутствовать, просто не играю с вами.
— Ты социалист, так, что ли?
Хилый манерный социалист.
— Bring out the gimp! Приведи Ущербного![8] — заорал Аксель.
Аксель, Карл и Филип схватили Яна, повалили его на пол, затащили в душевую, где их никто не мог увидеть, даже если откроет дверь в раздевалку. Филип остановился на пороге. На секунду ему стало жаль Яна. Ну уж нет, он получит ровно то, на что сам напросился.
Аксель и Карл удерживали его на мокром полу, он кричал, его одежда намокла.
Но он был слишком слабым, этот говнюк. Калле стащил с него шорты.
— Аксель, принеси дезик, — сказал Филип.
Его держали крепко. Он плакал, всхлипывал. Аксель вернулся с дезодорантом. Филип взял у него баллончик.
— Нужно преподать тебе урок.
Ян взвыл.
