Александр Зеленский - Грядет царь террора
— Чудотворную грабят! Народу исцелиться не дают! Демоны проклятые!
— Бей демонов! — раздался призыв из другого конца толпы, который тут же был подхвачен многочисленными глотками: — Бей! Круши!
Какой-то церковник в дьяконском чине попытался было урезонить народ, выкрикнув:
— Православные, разойдись! Икона унесена по распоряжению самого архимандрита в более удобное место для…
Но договорить ему не дали.
— Архимандрит икону спер! — завыла дурным голосом какая-то баба.
— Амвросий с сатаной спознался! — прокричал другой голос.
И сразу из тысячи глоток вырвалось только одно слово: «Смерть!»
Дьякона сбили с ног и принялись его дубасить чем попало. Его спас здоровенный детина из отпущенных колодников по кличке Оглобля, предусмотрительно снявший с себя одежду, по которой его легко могли опознать как одного из «черных дьяволов». Он надел вещи, принадлежавшие купеческому приказчику, украденные им еще раньше.
Отогнав особо ретивых драчунов, Оглобля взял несчастного дьякона за грудки и, встряхнув пару раз, как куль с мукой, вопросил:
— Хочешь жить, просвирка подлая? Говори как на духу! Где Амвросий прячется?
— Н-не знаю… — пролепетал дьяк, у которого от страха зуб на зуб не попадал.
— Врешь, сучий потрох! Говори, а не то…
— Он должен был отправиться нынче в Донской монастырь. Там…
Дальше Оглобля слушать не стал. Он отшвырнул тело дьяка и заорал так, что все услышали:
— Амвроська, подлец, икону прикарманил! Хочет ее немчуре поганой продать, чтобы они народ за деньги лечили! Он, сатана, в Донском монастыре прячется. Вперед! Отберем у нечестивца святую заступницу!
Оглоблю поддержали многие. Толпа, руководимая наиболее ярыми крикунами, ринулась к центру города, сметая на своем пути немногочисленные полицейские заслоны.
Попалась толпе и команда «черных дьяволов», перевозившая чумные трупы на телегах. Заметив их, бунтовщики перебили каторжников всех до одного и разломали телеги, скинув трупы на землю.
Оглобля, вооружившись огромной дубиной, продолжал между тем подстрекать обезумевших людей к еще большим разрушениям.
— Впереди карантинные дома! — орал он, указывая дубиной, как посохом, на каменные бараки, которые по приказу сенатора Еропкина были специально отведены под содержание контактировавших с заболевшими чумой людьми. — Бей карантинщиков!
Озлобленные до крайности люди бросились прямо на штыки солдат из карантинной команды. Несмотря на многочисленные потери, толпа сбила кордон, растоптала и солдат, и тех, кто находился в бараках. А затем подожгла и сами дома. Оглобля на штыки не полез. Руководя большей частью толпы, увязавшейся за ним, он повел ее прямиком к Донскому монастырю.
А архимандрит Амвросий, не подозревая о сгущавшихся над его головой тучах, вел спокойную беседу с настоятелем Донского монастыря отцом Сергием.
— Нет, отче, нельзя было дозволять хоронить мертвых при церкви. Ведь это же может привести к еще большим несчастьям. И потом, необходимо воздержаться от крестного хода, намеченного на следующее воскресенье. Ведь вы соберете множество богомольцев, а это опять же опасно. Извечный враг всего человечества не дремлет, нашлет новые напасти… Одумайтесь, отче! И не берите грех на душу.
Настоятель хотел что-то ответить архимандриту, но не успел. В церковь вбежал избитый дьякон. Тот самый, что пытался помешать толпе бунтовать, хотел укротить мятежный дух, овладевший людьми у Варварских ворот. Ему удалось вырваться живым из рук бунтовщиков, и он, воспользовавшись упряжкой лошадей, взятой в ближайшей полицейской части, немного опередил толпу убийц, неуклонно приближавшихся к Донскому монастырю.
— Ваше Высокопреподобие! — крикнул он на весь храм так, что голос его разнесся по всему порталу. — Прячьтесь! Они идут по вашу душу!
— Кто? — удивленно обернулся к кричавшему Амвросий.
— Народ восстал! Прячьтесь, если не поздно!..
Тут и архимандрит услышал возбужденные голоса многих людей за стенами храма.
— Зачем мне прятаться? Я выйду со словом Божьим к моей пастве…
— Нельзя! Нельзя вам выходить! — теперь и до настоятеля отца Сергия дошло то, что происходит.
Представив себе, что могут натворить возбужденные изверившиеся люди, подталкиваемые к преступлениям провокаторами, отец Сергий, не слушая возражений, подхватил Амвросия под руку и потащил его к лестнице, ведущей на хоры. Там, как ему казалось, было самое безопасное место во всем храме.
Оглобля первым ворвался под церковные своды, даже не обнажив головы.
— Где?! — страшно заорал он. — Куда запрятали нечестивого Амвросия?! Народ желает знать, куда он, ирод, Божью икону упрятал, дарованную нам во спасение?..
— Здесь никого нет! — твердым голосом произнес отец Сергий.
— А вот мы сейчас и проверим… Обыскать все! Я разрешаю!
Народ, ввалившийся в церковь вслед за Оглоблей, сначала несколько поутих, но после его слов разошелся снова.
— Ищи дьявола! — заорала толстая торговка. — Он с копытами, и хвост у него снизу!..
Ей вторил мужской голос:
— Смерть отступнику!
Оглобля, довольный собой, повел носом, словно гончая собака, принюхивавшаяся к запаху преследуемой дичи. Заметив в полутьме на хорах какое-то движение, он прошептал себе под нос:
— Вот ты где спрятался… Сейчас я тебя достану!
С этими словами Оглобля, расталкивая людей, ураганом пронесся до лестницы и одним прыжком взлетел наверх.
Увидев побелевшее лицо Амвросия, Оглобля радостно осклабился, и, не произнося ни слова, выдернул тело архимандрита из-под скамеек, и тут же свернул ему шею, как цыпленку. Затем, подняв еще трепещущее тело священника над своей головой, Оглобля швырнул его вниз — туда, где бурлил людской водоворот. Сверху он и наслаждался зрелищем избиения уже мертвого тела…
Глава 18. Кто центровой?
Для майора Краснова лучшим местом, где замечательно думалось, был «зеленый кабинет». Поэтому он старался не упустить случая побывать в лесу, побродить по лесным тропинкам, вдыхая чистый, свежий воздух и размышляя о делах.
На этот раз Вадим Николаевич гулял по лесопарку в Царицыно и думал о замечательной науке мнемонике, учившей искусству запоминания.
Память — великая штука, думал он. Но иметь хорошую память — это далеко не все. Иногда память выдает желаемое за действительное, преподнося «воспоминания», которые в жизни никогда не происходили и являются плодом чистого вымысла. Потому-то обучению искусству запоминать Краснов в свое время отдал много сил и времени. Собственно, этому его обучали на специальных курсах, которые все, от преподавателей до курсантов, называли не иначе как разведшкола.
В разведшколу Краснов попал совершенно случайно. Вернувшись из Казахстана после расформирования последнего из противочумных отрядов, Вадим Николаевич оказался в положении рыбы, выброшенной на берег. Лишенный привычной среды обитания, друзей, дела, которое он знал лучше всего, Краснов почувствовал себя опустошенным и никому не нужным. Тут-то и сыграло свою роль его знакомство с доктором Знаменским, который обладал замечательной способностью всюду и везде заводить нужные связи. Причем все его знакомые почему-то проникались мыслью, что они чем-то обязаны Александру Григорьевичу и что им просто необходимо вернуть свой долг сторицей.
Именно Знаменский познакомил Краснова с неким «старым отставником», как сам себя называл Викентий Алексеевич Догомыслов. Когда-то Знаменский помог избавиться Догомыслову от застарелого ревматизма и тропической лихорадки, подцепленной где-то в лесах Вьетнама, где Догомыслов прослужил несколько лет в качестве военного советника.
Краснов понравился Догомыслову, сразу подметившему в нем черты надежного бойца, с которым можно было пойти в разведку, и он тут же предложил ему содействие в устройстве его дальнейшей судьбы. Краснов дал согласие.
Через месяц всевозможных проверок он получил вызов в ничем не примечательный поселок под Тулой, где под видом некой квартирно-эксплуатационной части и находилась та самая разведшкола. Там и произошла переквалификация бывшего военного врача, уволенного в запас, в «рыцаря плаща и кинжала с эпидемиологическим уклоном».
Затем была служба, которая требовала от Вадима Николаевича частых и долгих отлучек из дома, из-за которых он так и не сумел обзавестись семьей.
Бродя по парку, Краснов вышел к старинной беседке, возведенной на возвышенности еще в прошлом веке. Отсюда открывался чудесный вид на большой парковый пруд, на котором в поте лица тренировались гребцы на байдарках и каноэ.
Присев в тени беседки, Краснов припомнил одну из своих командировок, которая чуть было не стала последней в его жизни.
