Аркадий Карасик - Месть авторитета
Гошев понял и покорно наклонил голову.
— От чего же лечится Костыль? — спросил я, пытаясь отвлечься от тягостных мыслей. — Какая хвороба прихватила вора в законе?
— Врач сказал: ревматизм…
— В гнойном отделении?
— Какая больнице разница? Деньги платят немалые, руководство больницы сидит на подсосе, зарплату нечем платить. Захотелось мужику за свои кровные полечиться — положат, ради Бога. Любого человека: преступника, убийцу, насильника, не спрашивая, кто он и чем занимается… Одним словом — рынок.
— Как же ты собираешься брать Костыля? За что? За организацию банды? Это ещё нужно доказать. За грабежи и убийства? Но авторитет сам никого не грабил и не убивал — этим занимались его шестёрки. Само по себе руководство преступным сообществом по закону неподсудно. Убил — да, осудят, ограбил — то же самое, а направлял, руководил — нет!… Правда, слышал, Дума готовится утвердить что-то новое, но еще же не утвердила.
— Возьмем по президентскому Указу, будем держать в изоляторе, сколько положено…
— А потом выпустите? С соответствующими извинениями?
Николай молча пожал плечами. А что он мог еще сказать?
— Зато Трифонова повяжем на полном законном основании. И по его свинячьей морде я врежу тоже по праву, — сжимая кулаки, медленно выговорил Сидорчук, и в его голосе прозвучало столько неподдельной ненависти, что услышь его сейчас Сергей — повесился бы в том самом туалете, где он заточкой убил Павлика…
Помолчали, покурили.
Во все времена сыщики, борясь с преступностью, ходили по черте, разделяющей жизнь и смерть. И днем, и ночью, и во время оперативно-розыскных мероприятий, и в постели с женщиной их подстерегали удар ножа, пуля, петля из тонкого шнурка, набрасываемая сзади на шею. Привыкли к опасностям, сжились с ними, как сживаются с неизбежностью. Смирились. На дотошные вопросы журналистов отвечали коротко: такая работа.
С одним примириться не дано — с гибелью друзей, с издевательствами над их телами. И не только с гибелью — я не знаю ни одного товарища по работе, который не носил бы бандитских отметин в виде шрамов, переломанных ребер, зубных протезов.
И пусть Мариам — не из наших сотрудников, не сыщик и не опер, все равно — больно и обидно.
— Спасибо за новость, — ехидно поблагодарил я Николая сквозь стиснутые зубы. — Надеюсь, вторая «новость» полегче…
И полегче, и посложней…
Перед операцией, которую тщательно готовил капитан Гошев, его вызвали в один из «высоких кабинетов». Сам по себе вызов ничего неприятного не предвещал. Начальство переживает, волнуется. Ведь речь идет не о том, чтобы повязать пяток сопливых рэкетиров или парочку карманников — готовится ликвидация сразу двух преступных группировок, во главе которых стоят воры в законе.
Но то, что услышал Николай, настолько поразило его, что он осмелился переспросить. За что и получил строгое внушение.
Оказывается, основная задача заключается вовсе не в ликвидации банд, а в… недопущении кровавой разборки между ними в больнице. За стенами больничных зданий пусть стреляются, режутся, давятся — полная свобода и демократия. Предстоит окружить место разборки омоновцами и не допустить расползания бойни за пределы отведенного места.
Нечто похожее на бойню, во время которой Гошеву и его людям разрешается кричать «Браво!». Но и этого мало. Высокий руководитель настоятельно порекомендовал перед началом разборки изолировать обоих воров в законе и вывести их… в безопасное место. Где и отпустить на свободу…
«Как это — на свободу? — растерянно снова переспросил Гошев. — Ведь — бандиты, и не рядовые…» Начальство смерило нахального капитана презрительным взглядом. Будто студента, забывшего четыре действия арифметики.
«Вы не по званию болтливы, капитан! Прямо не рядовой сыщик, а ведущий телепередачи „Спокойной ночи, малыши“… В порядке исключения поясняю. Правоохранительные органы обязаны соблюдать законы. Это тоже — закон. Причин для задержания воровских авторитетов, или как они еще называются, на сегодняшний день у нас нет. Представьте неопровержимые доказательства их причастности к убийству, насилию, грабежу — дам соответствующее разрешение…»
«Но Указ Президента…»
«Любые указы и постановления следует выполнять разумно. Короче говоря, у меня нет времени читать вам лекцию…»
— Посоветуйте, Семен Семенович, как мне поступить?
— Можешь назвать мне фамилию того начальника? Он из Министерства?
Гошев молча поднял вверх палец. Дескать, берите выше.
— Из Правительства? Палец поднят еще выше.
— Из администрации Президента?
— Да…
Я заколебался. Любой мой совет может быть воспринят приказанием. Пусть и отставной, но — генерал. Если не приказанием, то, как бы он не повлиял на уже сложившееся у Николая решение.
— Только учти, я сейчас не твой начальник, вообще никто, обычный пенсионер. Могу только сказать, как поступил бы сам… Устроит?
— Вполне… Спасибо…
— Не допустить кровопролития в больнице — грамотное и правильное решение. Поддерживаю. Блокировать обоих лидеров враждующих преступных группировок — тоже правильно… Настораживает полученное тобой приказание: отпустить их на свободу. Лично я арестовал бы их и отправил в следственный изолятор. Конечно, начальство, приняв такое решение, имеет свои резоны. Наверху скапливается информация, которая нам с тобой и не снилась… И все же предложение отпустить воров в законе на свободу звучит несколько странно…
— Значит, тот начальник прав?
— Думаю, что нет. Я бы на твоем месте вообще не допустил бы разборки — ни в больнице, ни за ее пределами. И отправил бы обоих лидеров в изолятор. В строгом соответствии с Указом Президента.
— Но это нарушение…
— Человек, который беседовал с тобой, имел право только на рекомендации. Приказать он может министру, но не его подчиненному… А вообще, Коля, поступай, как знаешь. Я просто высказал свое мнение… Ведь за исход операции ответственность несешь ты и только ты…
32
В палату я плелся, будто из перевязочной после того, как хирург поковырялся в ране. Следом, подстраховывая, так же плелся Сидорчук.
Вообще-то по всем законам конспирации мы должны были идти рядышком, мирно беседуя или пересмеиваясь. Но Иван отлично понимает, что сейчас его подшефному не до бесед и смешков. Вот и следует на расстоянии пяти метров, разбрасывая, будто конфетти, комплименты встречным медсестрам и санитаркам.
В палате все, как обычно. Гена изучает потолок, не обращая ни малейшего внимания на сопалатников.
Алексей Федорович беспрерывно курит. Волнуется. Еще бы не волноваться — операция это тебе не укол, что-то там удалят, после сошьют, в спешке там оставят пинцет с ланцетом.
Петро притворяется спящим… Может быть, и не притворяется, а на самом деле видит сладкие сны. Особо тревожиться ему не приходится — шестерка, приближенная к вору в законе, не больше. Это Трифонов в терапевтическом отделении, небось, не спит, трясется от страха
Обстановка накалена до предела. Словно кто-то уже поджег бикфордов шнур, и огонек медленно ползёт по нему к взрывпакетам. Первый и главный — под моей койкой. Ибо генерал в отставке, по мнению Костыля, — основная опасность, которую необходимо побыстрей удалить, пока не расползлись, взрывая все органы бандитской группировки.
Все, кроме Гены, знают подноготную друг друга. И делают вид — ничего не произошло, обычное сожительство больных людей.
Фарид допоздна бродит по коридору. Вопросительно заглядывает в сестринскую и ординаторскую. Вопросов не задает, но они, эти страстные вопросы, так и светятся в его глазах.
— Успокойтесь, больной, — нарочито строго выговаривает ему дежурная сестра. Она не дождалась сменщицы и осталась на вторую ночь. — Вам давно пора спать… Слышите? — отвернувшись, тихо добавила: — Не дури, Фарид, никуда твоя Мариам не денется… Ну, заболел человек — медики и те болеют… Что страшного? Спи спокойно. Утром разберемся…
Фарид тут же вцепился в медсестру, будто паук в муху. Ходит следом в сестринскую, по палатам и — бубнит, бубнит.
— Скажи, пожалуйста, чем заболела Мариам, а? Простудилась или что еще? Где она — в общежитии или в больнице?… Клянусь, увижу — сразу пойду спать… Ни на минуту не задержусь… В какую палату ее положили?… Скажи, пожалуйста, дорогая… Хочешь, на колени встану?
Сестра сделала Гене вечерний укол и направилась к выходу, но Фарид загородил дорогу. Все с тем же вопросом: «Где Мариам?» Девушка отбивалась, как могла. Такого нагородила, столько навыдумывала — с каждым словом запутывалась все больше и больше.
По ее словам, Мариам плохо себя чувствует… У нее что-то по женским делам… Прилегла отдохнуть и уснула. Решили не будить — пусть отоспится… Ничего ужасного — обычное женское недомогание… Что просила ему передать?… Любит, просит не волноваться, отлежится — придет… Еще и насморк замучил… Кашель появился… Дали выпить таблетки, закапали в нос…
