Аркадий Карасик - Любовь под прицелом
Аллегория легко расшифровывается. Хулиганом Любаша именует, полюбившийся ей мой «инструмент». «Угол» — её лоно. Соскучилась, подружка, по моим ласкам, но сказать прямо не решается.
— Давно пора наказать бездельника! — согласился я, попытавшись перевернуть Любашу на спину. — Пусть посидит в «углу» всю ночь, подумает о своих прегрешениях…
— Нет, милый наездник, так не пойдёт! — отвела женщина мои руки. — Ты на мне долго ездил, я не возражала, подчинялась. Теперь пришла моя очередь покататься на тебе.
Я не успел возразить или согласиться, как Любаша оказалась на мне. Поёрзала, выбирая более удобную позу, одной рукой опёрлась на мою грудь, второй ввела в себя окаменевшую мужскую плоть.
— Поехали? Только не галопом — медленной иноходью. Говорят, самый злейший враг преферанса — скатерть. В сексе — торопливость. Возьми на вооружение, бычок.
Она медленно присела, потом выпрямилась, опять присела. Я попытался ускорить движения — не получилось. Наездница не позволила.
— Ну, как, скакун, нравится?
— Самая настоящая пытка!
— Так и быть, постараюсь исправиться. Крепче держись за мои бёдра!
Любаша так запрыгала в «седле», с такой скоростью опускалась и поднималась, что не прошло и трёх минут, как мы вместе разорвали финишную ленточку.
— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила она. — Удалось мне снять стресс, или прикажешь повторить «лечение»?
— Обязательно повторим, только — вечером. Сейчас давай отдохнём, поспим…
2
Столярный цех — огромный сарай с замерзшими окнами и рельсовыми путями, по которым вывозят к машинам готовую продукцию. Станки — старые, изношенные — хрипят, сипят, но, не ломаются. Исправно прожевывают предлагаемые им брусья и доски. О вентиляции и удалении опилок можно только мечтать.
Зато столяры, как на подбор, солидные, бородатые, опытные, им ни руководителей, ни чертежей не нужно — сами собой руководят, знай только подсчитывай выработку.
Я забираюсь в свой угол, сажусь за письменный стол, качающийся, будто дерево под порывами ветра, и от нечего делать перебираю наряды и чертежи. Одновременно думаю над своими житейскими проблемами.
Дома, в Москве, конечно, паника. Ольга носится от родителей в милицию, от стройуправления к уголовному розыску… Пропал муж! Потерялся кормилец! Исчез! Что делать, как жить без него, где искать?
Родители, по совету Никиты, подали, небось, на всероссийский розыск. Фимка обзванивает больницы и морги. У матери сердечный приступ. Отец ругательски ругает всех подряд, начиная с демократов и кончая коммунистами… Что за несчастна страна, в которой бесследно пропадают люди! Да не простые — инженеры-техники, ладно бы — каменщики и штукатуры! Где сыскать управу на МВД-КГБ. Вошкин ломает голову — куда подевался дармовой автомеханик.
Короче — неразбериха!
В привидевшемся мне калейдоскопе событий одна деталь больно уколола. Розыск? Слышал, что это означает. Никита просветил. Милиция по всей территории страны получает мои приметы, фото. Рост такой-то, возраст… цвет волос… очертания лица… вес… фигура… особые приметы… любой участковый шныряет взглядами по прохожим, примеряет полученные данные к подшефным алкашам и тунеядцам…
Кстати, почему нами не интересуется местный участковый? Даже кадровик забыл о моем существовании… Странно!
Будто наворожил!
В один из снежных зимних дней я получил письменное приглашение посетить отдел кадров леспромхоза. Передал мне его слесарь-наладчик, побывавший на проработке по причине прогула.
— Нужно заполнить анкету, — кадровик положил передо мной чистый бланк. — Писать разборчиво, без помарок, отвечать на вопросы четко и ясно.
Очередная напасть! Попробуй «четко и ясно» ответить на вопрос: где и когда родился… Когда — записано в паспорте, а вот где точно… Дотошный кадровик требует указать улицу и дом…
— Какая анкета, ведь я работаю у вас по договору…
— Порядок есть порядок. Любой гражданин должен иметь прописку, если не постоянную, то хотя бы временную… Участковый сделал нам замечание…
Все же — участковый! Как бы он не копнул глубже…
Черт бы побрал все эти отделы кадров вкупе с их начальниками — бывшими политработниками! За каждым вопросом бланка притаилась опасность разоблачения, как ядовитый змеиный зуб.
Место и время рождения — не очень страшно, перепишу с паспорта, а номер родильного дома я вправе не помнить — мал тогда был… Фамилия, имя, отчество — чепуха… Перечислить места работы, указать, с какого по какое время… Это уже не гадюка — целая гюрза! Как может знать Чернов трудовой путь Никанорова?… Пропади оно пропадом, все окружающее мен вранье, придется двигаться по этому болотистому пути и дальше… А это что? Указать родственников, степень родства, возраст, место проживания… А почему упущен вопрос о партийности и пребывании за рубежом? Явная недоработка…
Кое— как осилил зловредную анкету. Будто сам под себя подложил мину. Остается мучительно ожидать -взорвется она или не взорвется?
Остановка накалялась с каждым днем.
Через месяц после нашего появления в леспромхозе Дарья Павловна принесла известия похуже, чем заполнение насквозь лживой анкеты.
— Бабы говорят: в нашем округе появились фальшивые деньги, — сообщила она за ужином. — Умельцы делали — комар носу не подточит. Что тебе водяные знаки, что тебе серии-номера — всё ладно, все на месте. А просветили их в банке — липа липовая.
Ищут повсюду, шарят по магазинам да ларькам — разве поймаешь, коли неизвестно, откуда появились бумажки, из какой магазеи доставили… Чай, на них не написано, подписи тех умельцев нетути…
Я увидел, как побледнела Любаша, как испуганно расширились ее глаза. Пытаясь скрыть замешательство, девушка принялась оглаживать перед зеркалом свою пышную прическу, подмазывать и без того яркие губы.
— Пора удирать, Коленька, — шептала она мне на ухо ночью. — если зацепились — не отстанут, пока не размотают весь клубок… Помнишь, говорила тебе в Иркутске? Не будет у нас, милый, счастья, не будет, не будет. Срочно нужно уезжать… Прямо сейчас, ночью…
— Куда удирать-то? Уж, не в Москву ли? Там Тихон ожидает со своими дружками, он для нас страшнее милиции и прокуратуры… В другой город уехать? А по какой такой причине Никаноровы покинули леспромхозовский поселок раньше срока, оговоренного в договоре? Подозрительно. Уж не они ли запустили в обращение чертовы купюры? Даже не знаю, что делать…
До утра мы думал и гадали, прикидывали разные варианты и тут же отвергали их. Одно ясно — нужно бежать! Про любовь забыли, а до этого каждую ночь устраивали себе праздник с фейерверком, чередуя пощы. И не боялись скрипа ветхой кровати — не любовники, законные супруги…
А теперь приходится покидать полюбившуюся комнату, приветливых хозяек, понравившуюся работу. Иного выхода не существует.
К этому времени нас настигла новая беда. Истрачены «чистые» деньги, полученные от Тихона, и сдача, полученная в магазинах. Снова пустить в оборот фальшивки опасно — предупрежденные кассирши настороже, милиция наверняка только и ожидает новой «диверсии».
Чем расплачиваться за постой?
Дарья Павловна не торопила, даже не намекала, но нам было отлично известно, что обе Дарьи жили скудно. Хлеб и тот покупают не каждый день, ограничиваются картошкой из погреба, запасённой с прошлогоднего урожая, да остатками сала. Если бы не летние заготовки и не выкормленный кабанчик — хоть зубы на полку.
Выставляя на стол соленые огурцы и помидоры, грибы, разных сортов, варенье, Дарья Павловна шутила: есть, дескать, ещё порох в пороховницах, проживем, не сгибнем! Козы помогают, их аж две, молочко вкусное…
Но совесть-то иметь надо!
— Расплатимся с вами, Дарья Павловна, обязательно расплатимся, — пряча глаза, твердила Любаша. — Вскоре муж получит зарплату — рассчитаемся и за комнату, и за огурцы с грибами.,
— Да как же тебе не стыдно, молодуха, говорить такое! — гневалась хозяйка, всплескивая пухлыми ручками. — Ишь ты, за грибы вздумала расплачиваться! Они что, на рынке куплены? Замолкни, Любка, ежели не хочешь вконец со мной рассориться! Варенья нам жаль, да? Осенью в тайге этих ягод разных — хоть косой коси…
Дочь, Дашенька, — уменьшенная копия матери, точно так же ругалась и недоуменно разводила руками… Где же это видано, чтоб человек человеку не помогал в беде? В Москве — может быть, а в тайге — свои законы.
— Чай, у нас — не город, чтоб считаться да расплачиваться, люди помогают друг дружке… А ты обижаешь нас ни за что, ни про что!
Неожиданно вспыхнувшая ссора закончилась Любашкиными извинениями, обещаниями впредь не дразнить хозяек, не упоминать о каком-то долге, жить по таежным — а не московским — законам.
Любаша действительно о деньгах больше не говорила, но я заметил, как на общий стол к ужину она обязательно выставляла последние наши банки с консервами, нарезала оставшуюся от прежнего изобилия палку копченой колбасы.
