Герт Нюгордсхауг - Кодекс смерти
— Спой, ворона, а ворона в ответ, не могу я петь с полным ртом, — пропел Фредрик, прижимаясь к стене.
— Ионеско, если не ошибаюсь? Стало быть, вы читали Эжена Ионеско… — Ромео Умбро переломил ружье, к ногам Фредрика покатилась пустая гильза.
— Рыло моллюска на илистом дне, — продолжал Фредрик, сознавая, что только абсурд может спасти положение.
— Поэзия, да? Замороженный норвежский желудочный сок. Пяти лир не дам за это дерьмо. Энрико Ибсену следовало бы остаться в Италии. Глядишь, и научился бы чему-нибудь. Болваны, все вы болваны! — Он снял шляпу и помахал ею, отгоняя мух.
Потом подошел к вороне и пинком отправил ее к стене.
— Знает тот, кто путно летает. — Фредрик отважился сделать два шага.
Синьор Умбро внимательно смотрел на Фредрика, и взгляд его был отнюдь не враждебным, скорее, оценивающим. Наконец он почесал в затылке и надел шляпу.
— Ты приглашен, — сказал он вдруг, повернулся кругом и жестом показал, чтобы Фредрик следовал за ним.
Они пересекли двор, направляясь к большому, явно только что отреставрированному зданию. На ходу Фредрик озирался — не притаились где-нибудь в тени Овидий и Вергилий, но ничего опасного не обнаружил. По широкой мраморной лестнице они поднялись к массивной двери из кедровых досок. Разумеется, по обе стороны лестницы красовались два сокола из зеленого мрамора.
В большом темном вестибюле пахло воском для натирки пола и камфарным маслом. Синьор Умбро поставил ружье в пирамиду, рядом с другими видами огнестрельного оружия. После чего открыл дверь в стене и кивком пригласил Фредрика войти. В этом помещении, с дубовыми панелями и старинной кожаной мебелью, тоже было темно. Стены были увешаны чучелами, головами животных с рогами и без рогов. Зебры, львы, кабаны… Самая большая голова, над камином, принадлежала носорогу.
— А вы немало постреляли, — с уважением произнес Фредрик.
— Болван. Придерживайся лучше абсурда. Это трофеи моего деда. С меня довольно ворон. — Ромео Умбро бросил в камин несколько поленьев, облил их керосином и поджег.
Уютная обстановка для беседы, подумал Фредрик, садясь в кресло, на которое указал ему владелец замка. «Скоро детский час, скоро детский час начинается для нас…» — мысленно пропел он, не желая без нужды вслух козырять знанием Эжена Ионеско.
Умбро вышел, но тут же появился снова, неся бутылку с прозрачной влагой и два стаканчика. Широким жестом поставил их на стол перед Фредриком, налил и властно провозгласил тост за здоровье гостя. Фредрик опрокинул стаканчик и почувствовал, как крепкое спиртное обжигает пищевод. С великим трудом удержался от чиха, но из глаз брызнули слезы.
— Начинаем оттаивать после тундровых морозов? — Умбро сощурился. — Что ж, послушаем, чего угодно синьору Бакалавру, и пусть растают полярные шапки, если и на сей раз речь пойдет о сватовстве, хватит с нас одного паршивого песца.
— Сватовстве? — Фредрик лихорадочно соображал, с чего начать толковый диалог.
— Ха! Все вы бабники с льдом вместо сердца и кашей в мозгу, а думаете, что в вашей власти покорить весь мир историческими бреднями и знахарством. — Он наполнил стаканчики и заставил Фредрика выпить еще.
Спокойно, Фредрик, спокойно, не давай себя завести, оставим брань на поверхности и углубимся в суть. Поехали!
— Когда ты в прошлый раз обрушил на меня потоки брани, — Фредрик не видел больше причин обращаться к Умбро на «вы», — то говорил про какие-то ответы, которыми располагаешь. Что ты подразумевал? И как понимать твои слова: «что ты надеешься узнать — фантазия, плод больного рассудка»? Что, по-твоему, ложно в моих знаниях, синьор Умбро? Уж не боишься ли ты «арктических жаб» вроде меня?
Он затаил дыхание.
Владелец замка смотрел на него с прищуром. Губы его чуть скривились в не совсем приветливой улыбке.
— Есть у меня ответ, — прошипел он. — Прекраснейшее из двуногих созданий Господа Бога. Посмей только приблизиться больше, чем на три метра, получишь заряд дроби.
Внезапно Ромео Умбро потер руки, и лицо его малость подобрело.
— Но ты, похоже, не таков, в твоих глазах нет фальши и тщеславия. Правда, ты думаешь, будто много знаешь. Ты ровным счетом ничего не знаешь. Сожалею, если испугал тебя. Думаю, у меня есть что показать тебе. Пошли! — Умбро резко поднялся на ноги.
Фредрик последовал за ним. Спиртное ударило в голову и слегка затуманило рассудок. Они прошли через несколько комнат, каждая из которых могла бы снабдить не один музей редчайшими экспонатами. Недаром хозяин родился в таком месте и унаследовал многое, чем славилась античность.
Несколько ступенек привели их в комнату, расположенную ниже других помещений. В одной стене были большие окна, широкая дверь вела в цветущий сад с фонтанами. Остальные три стены были снизу до потолка заняты книжными полками. Посреди комнаты стоял письменный стол и два кожаных кресла. Наверное, здесь были десятки тысяч книг.
— Вот, синьор Дрюм. — Ромео Умбро взмахнул руками, глаза его горели. — Тут собраны всевозможные знания. Книги, подобных которым не видел мир! О существовании которых мир не подозревает. Книги, написанные кровоточащими сердцами, мятущимися душами, овеянные божественным дыханием. То, что ты, по-твоему, знаешь — ложь. Истина здесь.
Фредрик благоговейно приблизился к одной полке. Большинство книг побурели от возраста; он сказал себе, что эта библиотека, должно быть, одна из величайших сокровищниц Италии. Он вытащил наугад одну книгу. Лудовико Ариосто — «Неистовый Роланд», Генуя, 1635 год.
— Смотри-ка, — рассмеялся Ромео Умбро. — Не самую плохую нашел. А известно ли тебе, что Ариосто написал также цикл стихотворений об этрусских богах? Малоизвестное сочинение, но у меня есть эта книга.
Встав на скамеечку, Умбро достал томик с одной из верхних полок. Осторожно положил книгу на стол и открыл титульный лист. Старый кожаный переплет скрипел, и Фредрик с удивлением увидел, что книга не печатная, а написана от руки красивым изящным почерком.
— «Cantata Dei Immortabilis», — прочел Умбро. — Написана в 1496 году, когда Ариосто было двадцать два года.
Он бережно вернул книгу на место.
— Может быть, углубимся еще дальше в прошлое? — продолжал он. — Вот Гвидо Гвиницелли, предшественник Данте и основоположник нового стиля — la dolce stile nuovo, Франциск Ассизский — «Кантика брата Солнца» или «Похвала творению»… Рядом — великий Якопоне да Тоди, представитель гениального литературного течения sacre rappe sentazioni, или «священные игры». Вот эта игра, например, неизвестна ни одному литературоведу. — Он вытащил еще одну потертую книгу — Ermetismo igno. — Кем, по-твоему, были бы такие современные поэты, как Монтале, Унгаретти и Саба, без Якопоне да Тоди, а?
Фредрик покачал головой, признавая свое неведение. Большинство названных имен было ему неизвестно, но он понимал страстное увлечение владельца замка. Наверное, сам он мог бы не один год провести в этой комнате с се книгами, не ощущая никаких других потребностей.
Литература… Фредрик пришел не за тем, чтобы выслушать лекцию об итальянской классике. Все же он терпеливо продолжал рассматривать уникальные издания. Данте, Петрарка, Боккаччо… Слушал, как Ромео Умбро превозносит иллюстрированное издание «Освобожденного Иерусалима» великого поэта эпохи Ренессанса — Торквато Тассо. И как поносит более современных авторов — Джорджио Бассани, Лампедузу, Папини, Арденго Соффици, особенно же — футуриста Маринетти.
— Ионеско, — вставил Фредрик. — А Эжен Ионеско тебе нравится?
Ромео Умбро грубо рассмеялся.
— Болван. Ионеско — это ты, когда несешь чушь. Это я, когда перестаю соображать. Ионеско — воплощение безумия, политического безумия, он кутается в леволиберальный плащ, чтобы казаться серьезным. Он глуп.
— Вот как, — пробормотал Фредрик, ломая голову над тем, как приступить к интересующему его вопросу. Во всяком случае, было похоже, что владелец замка проникся к нему доверием. — Но откуда у тебя все эти сокровища, семейство Умбро копило их веками?
— Si, si, — сухо усмехнулся Умбро. — Однако большинством книг мы обязаны Гарибальди. Это его дар. Когда в 1860 году Гарибальди прибыл на Сицилию, а затем и на материк, мой прадед Октавио Умбро выступил на его стороне. Он был ярый гарибальдист. Этих чумных крыс, монахов, изгнали из здешнего монастыря, и моему прадеду досталась монастырская библиотека. За исключением…
Он остановился, сверкая глазами.
— За исключением?
— Музыкальных сочинений. Которыми гордился этот проклятый монастырь. Мой прадед сжег их, чтобы потомкам была наука. У меня здесь нет ни одной книги о музыке. И не будет! — Он ударил кулаком по столу с такой силой, что окна зазвенели.
— Понятно, — произнес Фредрик. — Стало быть, музыка — уязвимое место. Вот почему твой брат…
