Марина Серова - Как в индийском кино
Алла глубоко вдохнула, задержала дыхание, потом резко выдохнула, потерла лицо ладонями, отпила немного чаю и продолжила:
– Как же красиво этот мерзавец за мной ухаживал! – Она тряхнула головой. – В общем, я сама не заметила, как выболтала ему о себе все, до самого донышка, ничего не утаила, дура наивная. И про отца, и про мать, да всю свою жизнь перед ним разложила! А он мне сочувствовал, помощь предлагал! Я и сама не заметила, как влюбилась в него по уши! А Вере я его не показывала. Представляете, я, кретинка, боялась, что она его у меня отобьет! – Алла нервно рассмеялась. – Но она нас как-то увидела. Как же она меня уговаривала не связываться с ним! Она ведь жизнь прекрасно знала! В людях лучше меня разбиралась, добра мне желала, а я, дура ненормальная, думала, будто она мне завидует! – Она снова рассмеялась, хотя ее смех больше походил на плач, и спросила: – Татьяна Александровна! Вы таких идиоток, как я, еще встречали?
– И во множестве, Алла Викторовна, – честно ответила я. – Как и подлецов, которые таких девчонок в своих целях используют.
– Ну хоть то утешает, что я не одинока, – горько усмехнулась она. – В общем, в начале декабря я переехала к нему. Теперь-то я понимаю, что квартира была очень средненькая, но тогда она показалась мне роскошной. Да и неудивительно – чего я в жизни видела? Назаров тогда шкаф открыл, а там платьев нарядных черт-те сколько, шубки, и объяснил, что это его погибшей дочери вещи, и я могу выбрать себе чего-нибудь, если понравится и по размеру подойдет. Мне бы тогда, кретинке, подумать, а почему некоторые вещи по размеру разные, да куда там! Короче, из магазина я ушла, и началась у меня немыслимо счастливая жизнь: он куда-то уходил – говорил, что на работу, я же готовила, убиралась, телевизор смотрела, и все в этом духе. А каждые выходные мы с ним то в ресторан, то в бар, то в клуб ходили. Мужики на меня пялятся, аж слюну пускают, а Назаров сидит довольный, улыбается. Некоторые подходили к нам, и он всем меня представлял как невесту, говорил, что, как мне восемнадцать лет исполнится, так мы заявление в ЗАГС подадим, а день рождения у меня третьего января.
Она отвернулась и надолго замолчала – наверное, с силами собиралась. Видимо, Алла подошла к самому главному или неприятному.
– Все случилось двадцать пятого декабря в баре «Миллениум», его тогда как раз открыли и бурно это праздновали. Женька столик заказал – они там только на двоих, – наконец сказала она.
– Я знаю, – тихонько подтвердила я.
– А за соседним столиком сидел мужчина с женой. Женщина, видимо, еще до нашего прихода хорошо набралась и скандалила, а мужчина сидел безучастно и никак не реагировал. И тут я Веру увидела, и она меня тоже. Помахали друг другу, поулыбались, и все – это я тогда так подумала, а вот Женька насторожился – он же ее не знал, и спросил, кто, мол, это? Ну, я не стала ничего объяснять, а просто сказала, что вместе поступали и вместе не поступили, он и успокоился. А где-то через полчаса подходит ко мне Вера, Женьке мило улыбается, а мне говорит: пошли пошепчемся, давно не виделись. Женька дернулся было, но возражать не стал. Вера меня в туалет затащила, да только не улыбалась она больше, а с места в карьер спросила: «Дура набитая! Ты знаешь, с кем ты связалась?» Ну, я ей все и рассказала, и о том, что заявление в ЗАГС после Нового года подадим. Тут она не выдержала, по голове меня постучала и снова дурой обозвала. Злая она была, как черт-те кто! Сказала она мне тогда, что один журналист из их газеты уже давно всю эту мерзкую историю раскопал, да только ни одно издание опубликовать не решилось. А тут он вместе с ней в «Миллениуме» оказался, увидел, что она со мной знакома, и все ей рассказал, чтобы она меня предупредила.
– О чем? – насторожилась я.
– Короче, не просто так эти объявления возле театрального висели, а специально для тех девчонок, что приехали поступать, да не поступили, а возвращаться домой не хотели. В магазины же на работу принимали только тех, кто поглупее да понаивнее, вроде меня, а уж потом к ним мужика или парня какого-нибудь подводили…
– Вербовщика! – сдавленным от ярости голосом подсказала я, причем сама своего голоса не узнала – меня аж колотило от бешенства.
– Наверное, именно так эти подонки и назывались, – бесцветным голосом согласилась со мной Алла и продолжила рассказывать: – Так вот, эти мерзавцы должны были всю подноготную девчонки выяснить, а, главное, не будет ли ее кто-нибудь искать, и все такое прочее, потом в себя влюбить, ну а дальше – прямой путь в бордель. Есть тут один такой, для высокопоставленных извращенцев, который держит какая-то Ленка-бандерша. А по ресторанам девчонок водят для того, чтобы клиенты товар увидели. И тут я вспомнила, как к нам с Женькой в одном ресторане как-то подошла женщина, крупная такая брюнетка, глаза темные навыкате, и стала меня в упор рассматривать. Женька ее тогда спросил: «Что, Лена, хороша?» – а она ему: «Очень хороша!» А Назаров тогда ей сказал, что я его невеста, что мне третьего января восемнадцать лет исполнится и мы заявление в ЗАГС подадим. А она окинула меня оценивающим таким взглядом и сказала: «Скорей бы уж!»
– Слышала я про этот бордель и даже знаю, где находится, – подтвердила я, чувствуя, что руки ходуном ходят, а всю меня сотрясает противная мелкая нервная дрожь – давненько я не испытывала подобного состояния. – И про Ленку-бандершу слышала. Только крыша у них такая, что милиция бессильна.
– Вот и Вера мне так же сказала, а еще добавила, что, как натешатся там с тобой, так за границу продадут. Я Вере сначала не поверила. Ну не могла я в такое поверить! Чтобы мой Женюрочка, и такое! – выкрикнула она, а потом откашлялась – видно, горло перехватило. – И тут Вера меня в лоб спросила: «Тебя небось этот подонок уже и к побоям с плеткой приучил, и к наручникам, и всяк поимел? Подготовил, так сказать, к дальнейшей трудовой деятельности!» У меня даже пятки покраснели, потому что все это было. Было!!! Но он же у меня первый был, откуда мне знать, что прилично, а что нет, что можно, а что нельзя?!
Выкрикнув это, она обхватила себя за плечи, которые тряслись, как в лихорадке, и наконец-то не выдержала и заплакала – нервы у нее сдали.
– Алла Викторовна! – я бросилась к ней и обняла. – Успокойтесь, пожалуйста! Это все действительно было, то есть в прошлом! Это никогда не повторится, и я никогда никому ничего не расскажу! Даю вам честное слово!
У меня в руках она постепенно затихла, я дала ей напиться, а она вытерла слезы и с трудом мне улыбнулась, только вот улыбка у нее была жалкая и кривая.
– Не думала я, что мне так тяжело будет рассказывать, – призналась она.
– Алла Викторовна, может, не стоит продолжать? – спросила я, видя, как она мучается.
– Нет, надо! Чтобы вы поняли, что произошло и какой необыкновенный человек Вадим, – твердо заявила она. – В общем, страшно мне тогда стало, так страшно, как еще никогда в жизни не было. Вера посоветовала мне бежать в Мичуринск. А как? Женька же сразу все мои документы забрал и в сейф положил, сказал, что там сохраннее будут, там они и оставались. Денег он мне никогда не давал, даже номерок от шубы, тоже ношеной, между прочим, у него в кармане был, на ногах у меня – туфли открытые, а на улице декабрь. Куда мне деваться и в чем? Тогда Вера у сумочки моей подкладку надорвала и свои деньги туда положила, сказала, что с проводником договориться хватит, чтобы до Мичуринска взял.
– Вообще-то это был выход, – согласилась я.
– Теперь я тоже так думаю, а тогда я сказала ей, что меня мать в дом не пустит. Ой, как же Вера на меня орала, шепотом, правда: «Дура! Тебе жизнь спасать надо! У меня тебя в два счета найдут, а Мичуринск твой родной город! Там у тебя одноклассницы, учителя, соседи! Найдешь, где переночевать. Пойдешь в милицию и напишешь заявление, что у тебя документы украли, так тебе их там мигом восстановят – это же твой город! И у матери половину жилплощади отсудишь, будет своя крыша над головой! А если нет, то действительно пойдешь на завод и в общежитие. Черт с ним со всем, главное, что жива будешь и на свободе!» Потом она подумала и сказала: «Иди к унитазу и два пальца в рот!» Я удивилась, зачем это, а она объяснила: «От тебя вонять будет, и этот гад решит, что ты залетела! А еще скажешь ему, что тебя уже несколько дней по утрам подташнивает. Пока они разберутся, что к чему, пока по врачам будешь ходить, у тебя время сбежать появится!» Ну я так и сделала.
– Получилось? – с интересом спросила я.
– Не совсем так, как мы планировали, – уже значительно более спокойным тоном ответила Алла. – Я к столу вернулась, и Женька сразу принюхиваться стал, а потом спросил, не отравилась ли я чем-нибудь. Ну, я ему и сказала, как Вера учила. Как же он разозлился, аж пятнами пошел! Все шипел сквозь зубы, что не могла я залететь. А я ему на это со страху сказала, что мы же все равно, мол, поженимся. Когда он это услышал, то просто озверел, обозвал меня, не буду повторять, как, и к барной стойке ушел, нервы, наверное, успокаивать. А я сижу и плачу, думаю, как же я могла так влипнуть и как мне теперь выкручиваться.
