Эдуард Хруцкий - Четвертый эшелон
Предъявив удостоверение мрачному старшине с погонами внутренней службы, Данилов, раздевшись, поднялся на лифте на четвертый этаж. Он шел по длинному тоннелю-коридору с одинаковыми заплатами дверей. Здесь было тихо, не то что у них в МУРе, где коридоры были похожи на улицу в выходной день. Ворсистая дорожка глушила шаги, сияли плафоны под потолком, в их свете круглые таблички с номерами комнат отливали эмалевой чистотой.
Серебровского на месте не было. Смазливая секретарша, оценивающе оглядев незнакомого полковника, небрежно ответила, что начальник отдела у комиссара Королева. В приемной Данилова встретил молодой лейтенант. Он внимательно изучил удостоверение и предложил Данилову подождать.
Иван Александрович взял со стола очередной номер "Огонька" и, устроившись удобнее, начал читать. Он не торопился. Передав свои московские дела, он еще не приступил к белорусским и находился в блаженном состоянии командированного, едущего в поезде. Данилов с интересом просмотрел рубрику "Дела и люди Советской страны". Полюбовался портретом летчицы Поповой, на счету которой было 750 боевых вылетов, пересчитал ордена дважды Героя подполковника Мазуренко и начал читать "Дневник войны" И.Ермашева. Он так увлекся рассказом журналиста о войне, что совсем забыл, где находится.
- Немедленно разыщите... Да... Приказ комиссара Королева... Товарищ полковник, так же нельзя... Мы вашего Данилова давно ждем.
В неинтересном для него разговоре лейтенанта вдруг промелькнула его фамилия.
- Вы какого Данилова ищете? - спросил он, с неохотой отрываясь от журнала.
- Простите, товарищ полковник, но это наше дело, - важно ответил лейтенант.
Данилов хотел сказать ему пару слов. Уж больно не любил он вот таких лощеных нагловатых порученцев. Его дело, так пусть и ищет Данилова. Иван Александрович вновь открыл журнал и с удовольствием начал читать приключенческий рассказ Ник.Жданова "Старая лоция", но все же вполуха он слышал, как бился у телефона лейтенант, пытаясь его разыскать.
Постепенно приключения катера лейтенанта Лукашина настолько увлекли его, что Данилов забыл и о времени, и о порученце.
- Иван, - вернул его обратно в приемную голос Серебровского. - Сидит, читает, а мы с ног сбились, его разыскивая. Ты что здесь делаешь?
- Как видишь, читаю "Огонек" и жду приема, - невозмутимо ответил Данилов.
- Что такое? - Серебровский повернулся к лейтенанту. - Почему полковник Данилов сидит в приемной?
- Как Данилов? - лицо у порученца вытянулось. - Я...
- Ты давно здесь? - все больше распаляясь, рявкнул Серебровский.
- Часа полтора.
- Ну, Макаров, - голосом, не предвещавшим ничего хорошего, проговорил Серебровский, - с тобой мы разберемся позже. Пошли, - махнул он рукой Данилову.
Королев встал из-за стола и пошел им навстречу. Виктор Кузьмич только еще больше похудел, и оспины на лице стали заметнее.
- Нашелся. А мы его ищем, поминаем тихим, незлым словом, - он крепко пожал руку Данилову, заглянул в глаза. - Давно, давно не видел тебя. Поседел, похудел.
- Да и ты, Виктор Кузьмич, не раздался на наших-то харчах. Или теперь на "вы", товарищ комиссар третьего ранга?
- Нет, Иван Александрович, для тебя все, как прежде. - Королев обнял его за плечи, повел к столу. - Садись. Кури.
Данилов удобно устроился в кресле, взял папиросу из пачки, лежащей на столе.
- Рад, очень рад, - продолжал Королев, - что опять пришлось работать вместе. Это моя идея была подключить тебя к белорусским делам. И подсказал мне ее Алтунин.
- То есть как?
- А очень просто. Беседовал я с ним, с доверием относится к тебе бывший капитан. Вот поэтому мы и решили поручить тебе одно очень важное дело. Я предварительно говорил с ним. Вроде бы мужик осознал многое и искренне раскаивается. Больше того, я думаю, он нам здорово сможет помочь. Но я пока ни о чем конкретном не намекал ему. Думаю, что ты сам побеседуешь с ним.
Королев постучал мундштуком папиросы по столу и вопросительно посмотрел на Данилова.
- Ты имеешь в виду явку в Барановичах?
- Гений, светлая голова, - вмешался в разговор Серебровский, - мы хотели бы внедрить Алтунина в банду.
- Не боитесь? - Иван Александрович посмотрел поочередно на своих собеседников. Они молчали, но в глазах каждого он прочитал, что да, конечно, боятся, но иного выхода нет.
- У меня есть парень, надо его внедрить вместе с ним, - твердо сказал Данилов.
- Кто? - Королев взял ручку.
- Лейтенант Никитин.
- Почему именно он?
- Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а потом дело знает.
- Вот это главное, - обрадовался Королев. - Он семейный?
- Пока нет.
- Прекрасно.
- Что именно? - удивился Данилов.
- Одинокого легче на такое дело посылать, - пояснил ему Серебровский, - если что, терзаться меньше будешь.
- Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть. Значит, вина ложится прежде всего на нас, - сказал Данилов грустно. И подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности, которая ложится прежде всего на плечи командиров.
- Ну так как, Иван Александрович? - спросил его Королев. - Как тебе наш план?
- План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?
- В "Таганке". В отдельной камере. Вызвать его? - оживился Серебровский.
- Не надо, я с ним прямо там поговорю.
ДАНИЛОВ И АЛТУНИН
Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища.
Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры.
Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения.
Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:
- Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.
- Гора с горой...
- Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму...
- Ну зачем же так мрачно, - Данилов расстегнул планшет, достал бумаги, - мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.
- Чем же? - Алтунин печально посмотрел на него.
- Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали?
- То, что Слава, помню, а отчество забыл.
- Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так?
- Так.
- Ошибаетесь.
- Я был пьян и писал со слов "дружков", - с горечью ответил Алтунин.
- Вот копия сводки Львовского НКВД за 1-2 июня 1941 года. В эти два дня не было зафиксировано ни одного убийства. А теперь прочитайте показания подполковника Мирошникова. Прошу.
Алтунин взял бумаги и начал медленно, словно по складам, читать. Потом поднял на Данилова остановившиеся, полные тоски глаза.
- Значит?..
- Именно. Скрыпнику, кстати, его настоящая фамилия Крук, необходим был пилот, который помог бы ему бежать за границу...
- Значит, Зося...
- Да, все так. Они сначала споили вас, а потом, подавив волю, запугав долгами, сделали из вас, Вадим Гаврилович, преступника. Мы сняли с вашей совести самое тяжкое обвинение - убийство товарища. Но остались еще ограбление магазина, дезертирство, соучастие в грязных спекуляциях Судинского, незаконное ношение орденов и оружия.
- Я готов, - спокойно ответил Алтунин и твердо посмотрел в глаза Данилову, - я не знаю, как благодарить вас. Убийство Мирошникова камнем лежало на моей совести...
- Нет, Алтунин, вас мучает другое, - перебил его Данилов, - вы слишком поздно поняли, куда завел вас ваш эгоизм и себялюбие. Вы жили по принципу: лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником. Это мучило вас. Потому что в основе своей вы человек храбрый и честный. Ослабив волю, вы поплыли по течению бездумно, как коряга, сброшенная трактором в реку, не задумываясь, куда прибьет вас вода.
