Светлана Алешина - Предел зла
Там она достала из пакета две бутылки водки, пачку сигарет, батон, банку килек в томате и палку колбасы. Напоследок к этому была присовокуплена бутылка газированного напитка «Радуга».
— Ох, и зае.лась я сегодня! — потягиваясь, протянула Ковалева, плюхаясь на стул. — Давай, Мариш, выпьем!
— Это у тебя откуда? — удивленная таким продовольственным изобилием, спросила Канарейкина.
— Заработала! — хвастливо сказала Яна, открывая бутылку. — Подай стаканы.
Марина молча достала два стакана для водки и один для газировки.
— Давай, Мариш, за то, чтоб побольше было мужиков с деньгами! Которые эти деньги на нас бы тратили!
С этими словами Ковалева опрокинула в рот содержимое стакана. Отрезав от палки колбасы толстый неровный кусок, она принялась жевать его.
Глаза ее помутнели еще больше — видимо, она ухе достаточно приняла сегодня.
— Я, Маришка, скоро заживу, вот посмотришь! — начала разглагольствовать на любимую тему Яна, раскачиваясь на стуле. — Я еще покажу, что я ого-го! Сегодня вон три сотни заработала!
— На одном? — удивилась Марина, ломая голову, какой дурак дал Ковалерой триста рублей за секс.
— На шестерых, — буркнула Яна. — Ну и чо? От меня не убудет, я и десятерых приму. Лишь бы деньги были!
— Ты вот что, — напомнила ей Канарейкина. — Когда Генкой всерьез займешься?
— А чего Генкой? — беспечно хлопая глазами, спросила Ковалева, по-новой наполняя стаканы. — С Генкой и так все ясно.
— Он дал тебе деньги? — встрепенулась Канарейкина.
— Не дал, но даст! Куда он денется? Он же у меня вот где! — Ковалева сжала свой здоровенный кулак и погрозила им перед носом Канарейкиной. — Ой, вот же тоже козел! Господи, за что только мне одни козлы попадаются? — театрально вздохнула она.
— Когда даст? — не отставала Канарейкина.
— Ой, да когда захочу! А ты-то чего переживаешь? — пожала она плечами.
— Как это — чего? — удивилась Канарейкина. — Это вообще-то и мои деньги тоже.
— С какой это стати твои? — округлила глаза Ковалева.
— А с такой! Кто тебя на эту историю надоумил, а? Не я разве?
— Ну ты, — мотнула головой Ковалева. — Но сделала-то все я!
…План насчет рождения ребенка, а затем и предъявления его якобы папаше принадлежал Канарейкиной. Она уговорила Ковалеву не делать аборт, а потом пройтись по всем своим сожителям и предъявить дитя каждому наудачу. Типа кто признает. Но никто почему-то признавать не хотел. На Шатрова сначала рассчитывали, потому что он был мягкотелым и обладал квартирой. Разочарование наступило тогда, когда выяснилось, что в этой квартире прописаны первая жена и дочь. С остальными по тем или иным причинам тоже вышла осечка. Ковалевой пришлось родить ребенка и уехать к себе в Большие Дурасы. Время от времени она появлялась в городе, подрабатывала собой на улице и уезжала обратно в село, где жила тем, что гнала вместе с матерью самогон.
И вдруг… через некоторое время неожиданно ярко зажглась звезда Геннадия Шатрова, которого уже успели подзабыть и Канарейкина, и сама Ковалева.
Упускать возможность стянуть с новоявленного богача деньги Марина считала просто кретинизмом.
Она тут же дала совет Яне немедленно ехать к Геннадию и требовать денег на содержание ребенка.
Взамен за столь вовремя подсказанную идею оставить ребенка Канарейкина хотела пятьдесят процентов от подачек Шатрова. Но Яна самым сволочным образом кидала подругу. Марина знала, что та купила себе некоторые вещи — Ковалева сама хвасталась перед ней, — понимала, что приобретено это все на деньги Геннадия, потому что самой Яне отродясь было бы столько не заработать, и злилась на подругу.
Она несколько раз предъявляла ей претензии, напоминала о договоре, но Яна упорно отказывалась признаться, что это деньги, полученные от Шатрова. Твердила, что заработала сама «непосильным трудом», а что сам Генка — «сука, жлоб и пидорас».
Она рассказывала слезливые истории о том, как ездила к Геннадию, просила денег, а тот всегда спускал ее с лестницы «и даже дочь — кровиночку! — видеть не захотел!».
И теперь Марина, которая сама находилась в глубокой финансовой заднице, решила поставить вопрос ребром.
— Ты что это, — прищурившись, спросила она, — кинуть меня решила?
— Как кинуть, ты что, Мариш? — захлопала ресницами Ковалева. — Да ты ж знаешь, что ты мне лучший друг! Да я ж за тебя любому все зубы повышибу!
— Ты лучше денег с Генки возьми! И мне давай половину! Сука ты! — неожиданно завелась Канарейкина. — Живешь за мой счет, ночуешь у меня, а сама мне положенное не отдаешь. Совести у тебя нет, Яна!
— Чего? — пьяным голосом закричала Ковалева. — А ты за чей счет сейчас жрешь-пьешь, шалава?
— От шалавы слышу! — заорала в ответ Канарейкина. — А ты сколько на мои деньги жрала? Да если б не я, где б ты вообще сейчас была? Я тебя в контору устроила, в приличное место, а где благодарность? И оттуда ты вылетела! Посмотри, на кого похожа стала! Кляча вшивая!
— На себя посмотри! — огрызнулась Ковалева. — П..да коротконогая! Корова толстозадая!
И неожиданно расхохоталась.
— Чего это ты? — трясясь от злости, спросила Канарейкина. — Совсем, что ли, мозги пропила?
— А ничего, — вдруг спокойно ответила Яна, разливая водку по стаканам. — Смешно просто смотреть, как ты выделываешься! Тебя саму-то из конторы скоро выгонят, ты уже старая и толстая.
— Не старее тебя!
— Ты себя со мной не сравнивай, у меня природный дар обольщения! — с томным видом светской львицы заявила Ковалева, высоко задрав свое глупое крестьянское лицо. — Я любого мужика удовлетворить могу, поняла? Да от меня мужики тащатся просто! И внешность у меня го… голливудская! — она пьяно икнула. — У меня ноги — отпад, поняла? — и Яна вытянула на обозрение Канарейкиной свои бревенчатые ходули.
— Подо мной мужики знаешь как стонут? — продолжала она хвастаться. — А Генка Шатров вообще говорил, что мое место на подиуме! Что с моими ногами нужно на сцену выходить! Он меня в группу обещал взять на подтанцовки!
Ковалеву уже просто несло, и она врала напропалую, даже не заботясь о том, чтобы это выглядело правдоподобно.
— У меня мужик знакомый есть… Х-художник, блин! Он весь свет объездил, если хочешь знать, да!
Так вот он мне говорит, что с моего тела только богинь лепить! И картины рисовать! Он знаешь какой человек известный? Он с Горбачевым вместе на море отдыхал, давно еще! Ему Жириновский звонит запросто, говорит «ну чо, Миш, отдохнем завтра вместе?». Он для меня… — Ковалева задохнулась от потока слов и глотнула еще водки.
Поперхнувшись, она закашлялась и, едва дотянувшись, замолотила себя кулаком по спине.
— Он мне говорит… — откашлявшись, сиплым голосом продолжала она. — "Ян, тебе здесь делать нечего! Нечего делать! Ты для другого мира создана!
Ян, хочешь — в Канаду, хочешь — в Америку? Ты мне только скажи, я все устрою!" Да у него в ОВИРе все знакомые, а начальник главный — вообще его друг детства! Они в футбол вместе играли! Вот какие у меня мужики! А муж у меня теперь вообще звезда!
— Какой муж? — не поняла Канарейкина.
— Ну Генка.
— Какой же он тебе муж? — фыркнула Канарейкина.
— Да? — пьяно качая головой, с ухмылкой задрала нос Ковалева и уперла руки в бока, раскачиваясь из стороны в сторону. — А ты знаешь, что он мне в последний раз сказал? Знаешь? Это ж с ума сойти!
Ян, говорит, давай забудем с тобой все! Давай, говорит, жить начнем как люди! Денег у меня много, нам с тобой хватит. Что захочешь, все тебе куплю! И машину свою подарю! Я, говорит, тебя одну все эти годы люблю! С остальными, говорит, от тоски по тебе путался! Вот хочешь, говорит, прям завтра всех выгоню к черту? Всех! А ты оставайся. Живи здесь, что х-х-хочешь делай. К тому ж дочка у нас. А эту метелку, Илонку, я подальше пошлю, и все! А с тобой поженимся, в круиз поедем. На Красное море… — Ковалева мечтательно закатила глаза, похоже, настолько углубившись в свои фантазии, что сама поверила в этот бред сивой кобылы.
Канарейкина с ненавистью смотрела на расхваставшуюся стареющую, никому не нужную проститутку, страдающую манией величия.
— Перестань гнать! — наконец сказала она. — Тебя слушать тошно) — Думаешь, вру? — взвилась Ковалева. — Вот посмотришь! Я-то вон как заживу, а ты пожалеешь, что с подругой лучшей так разговаривала, обвиняла меня!
Она была уже совсем пьяна, и никакой разумной струи в ее разговоре не присутствовало.
— А что ж ты тогда по подворотням-то работаешь? — ехидно спросила Канарейкина. — По помойкам сшиваешься, а? Что ж он тебя к себе-то не заберет, в особняк свой?
— А потому что я человек гордый! — грохнула кулаком по столу Ковалева. — А он хоть сейчас готов забрать! Как только я соглашусь, ясно? Он вообще… сказал, чтобы я за деньгами приезжала! На десять штук баксов договорились.
