Наталья Андреева - Любовь.ru. Любовь и смерть в прямом эфире

— Вот теперь верю, что ты не врешь про маму и приемных папаш, — усмехается Люська. — Только от них можно матерных словечек нахвататься в таком количестве. Но не переживай: зрители тебя пожалеют.

Как ни странно, она права: история Виолетты имеет успех. Ей надо было пораньше рассказать о своем несчастном детстве. Зрителям надоело любить положительных персонажей. Из всех любовей на свете эта — самая скучная. Козни злодеев — двигатель сюжета. Без них вообще нечего было бы смотреть. Со временем зритель это начинает понимать и проникается к злодею симпатией. А если тот еще и злодей поневоле…

И снова «красное»

Виолетта имеет успех у телезрителей и на сайте и в понедельник, и во вторник. А она об этом даже не подозревает. Виолетта крутится теперь возле Кучеренко. Яков Савельевич согласился писать интерьер. Во вторник утром он со своим мольбертом, красками перебирается в комнату к Виолетте. Серафима Евгеньевна просто в панике, она начинает терять присутствие духа и выдержку. Теперь выражение лица актрисы несчастно.

Жалуется актриса преимущественно Зосе, видимо не считая ее конкуренткой. Но Ирисову, похоже, и рейтинг перестал интересовать.

— Я полюбила, — шепчет она.

— Но вы же его совсем не знаете! — удивляется Зося.

— Ах, деточка! Разве надо прежде узнать человека, а потом его полюбить? Увы! Это не поддается ни разуму, ни воле.

— Но Яков Савельевич и вы…

— Что я?

— По-моему, у вас должно быть много поклонников.

— В прошлом, — грустно улыбается Ирисова. — Это все в прошлом. И весьма далеком.

— А почему вы не вышли замуж? — спрашивает Зося. Потом извиняется: — Простите, это не слишком бестактный вопрос?

— Зосенька, вы чудо! — Как же близко у Ирисовой слезы! — И я, право, не понимаю вашей склонности к… Ну, в общем, вы меня поняли.

— Я такая, — упрямо говорит Зося. — Почему надо скрывать?

— Но, деточка… Как же это вообще может быть?

— Вам рассказать?

Зрители наверняка в этот момент замирают у экранов.

— Нет-нет! — в ужасе шепчет Ирисова.

Наверняка всеобщий вздох разочарования.

— В интиме должна быть тайна.

— Чего же вы сюда пришли? — удивляется Зося. — Разве вас не предупреждали?

— Ах, мне намекали, что между мной и кем-то из участников может разгореться роман, и не надо при этом скрывать своих чувств, напротив, идти навстречу…

— И вы собираетесь?

— Что?

— Идти навстречу?

— Деточка!

— Признайтесь в своих чувствах Якову Савельевичу, — настаивает Зося. — Вот увидите, что вам будет легче.

— Ах!

— Ведь если он переспит с Виолеттой…

— Что?!

— Это «Игра на вылет». Здесь есть определенные правила. Вспомните рассказ Артема Арсеньевича о самой первой «Игре» в реальном времени. Кажется, она называлась «Лицезрение любви»? Так? А несогласных с правилами рабов забивают камнями.

— Артем… Он— в ужасе шепчет Серафима Евгеньевна.

— Он всего лишь не захотел переспать с Виолеттой. Бедный инженер Суворов!

— Вы думаете, что… — Ирисова оглядывается.

— Тише! — Зося прикладывает палец к губам. — Я кое о чем догадалась.

Несколько минут они обе молчат. Потом Зося спрашивает Ирисову:

— Хотите, я сама поговорю с Яковом Савельевичем?

— Это же так неловко! Женщина должна терпеливо ждать, когда мужчина сам пойдет ейнавстречу.

— Ну а как же Татьяна Ларина? Вы же сами мне рассказывали, как читали на вступительных экзаменах ее письмо к Онегину.

— Ах, это, конечно, чудо! Эти дивные, волшебные слова… «Вся жизнь моя была залогом свиданья верного с тобой…» Но я так стара, Зосенька. Разве к лицу мне чувства юной девы? Нет, я уже, увы, старуха.

— Какая же вы старуха? — искренне удивляется Зося.

— Вы, деточка, и в самом деле так считаете?

Они разговаривают очень негромко, и Люська, появившаяся в гостиной, весело спрашивает:

— О чем секретничаете?

— Ай! — вздрагивает Серафима Евгеньевна.

Зося же видит в Людмиле союзника:

— Хотим избавить Якова Савельевича от Виолетты. Где она, кстати?

— Как где? — невинно округляет глаза Апельсинчик. — В интерьере, который пишет наш уважаемый Кучеренко.

— Вот видите! Видите! — Ирисова в отчаянии.

— А наша Серафима Евгеньевна испытывает к Якову Савельевичу настоящее серьезное чувство, — говорит Зося. — Она влюбилась в Кучеренко.

— Да ну? Вы это серьезно?

— Я старуха, старуха! — отчаянно говорит Ирисова. — Я же говорила! Говорила, что все это смешно!

— Да прям! Все равно надо выдергивать нашего Кучеренко из пасти этой акулы. Как бы сделать так, чтобы эта стервочка отсюда убралась? А? — Люська задумчива. — Кстати, женщины, яду ни у кого нет?

— Проще ее с лестницы скинуть, — усмехается Зося. Не такая уж она, оказывается, добрая и безобидная.

— С лестницы? Кстати, мысль. Сломала бы она руку. Или ногу.

— Лучше шею.

— Девочки, девочки!

— Они уже два часа там сидят! — напоминает Ирисовой Зося.

— О-о-о!

— Не понимаю. — Люська в растерянности.

— Чего? — хором спрашивают Ирисова и Зося.

— Почему она взялась за Кучеренко? Программист и моложе и интереснее.

— Он Виолетту на дух не выносит, — уверенно говорит Зося. — И вообще, Леше нравится другая женщина.

Люба замерла у экрана телевизора. Вторник, вечер. Она пришла с работы усталая, ноги промокли. И вот этот невинный треп женщины привел наконец и к обсуждению чувств Алексея Градова.

— Женщина? Кто? — спрашивает Ирисова.

— Здесь? — Это Люська.

— Нет, — отрицательно качает головой Зося. — Не здесь. На воле.

— А… — Люська слегка разочарована. Какая женщина не прочь иметь поклонника, хоть тайного, хоть явного? — Кстати, а где сейчас наш программист?

— В спортзале, — невинно говорит Зося.

— Где?!

— В спортзале. Решил тоже поработать на тренажерах.

— Ни к чему хорошему это не приводит, — печально замечает Ирисова.

В этот момент под руку с Кучеренко появляется Виолетта в пролете второго этажа:

— Ау! Тетки! А это мы!

Она цепляется за рукав Кучеренкиного свитера и нащупывает ногой ступеньку. На высоких каблуках спускаться по такой крутой лестнице неудобно, но для Виолетты главное не удобство, а красота. Ее ножки в шелковых чулочках и туфельках на высоких каблучках смотрятся бесподобно.

— Яков Савельевич, держите меня крепче!

— А лучше подтолкните, — громко советует Люська.

— Я знаю, что вы все меня ненавидите. А я вот все равно здесь. И получу два миллиона.

С помощью Кучеренко блондинка спускается наконец в гостиную.

— Не повторяйся. Это уже скучно, — замечает Зося.

— Ну, расскажи тогда что-нибудь веселенькое, — усмехается Виолетта. — Про розовую любовь. Интересно, ты к мужчинам отвращение испытываешь или они тебе безразличны? А ко мне что испытываешь? Я же красивая девушка! Ой, надо же! Как-то и не подумала! Все по мужикам промышляю, а можно и…

— Да замолчишь ты наконец! — не выдерживает Люська.

— А что? — невинно смотрит на нее Виолетта. — Я любви хочу. Зося, давай с тобой выпьем. На брудершафт, с поцелуем. Как знать, может, тебе понравится?

Кучеренко в который уже раз болезненно облизывает губы.

— Яков Савельевич, принесите нам вина, — командует Виолетта.

Тот послушно идет к бару, приносит бутылку. Виолетта улыбается;

— А сами? Опять не присоединитесь?

— Нет. Не хочу. — Кучеренко отрицательно качает головой.

— Нет, Яша, у тебя определенно есть какая-то тайна. — Виолетта плюхается на диван, отпивает глоток из бокала и явно передразнивает пожилую актрису: — Ах, какая прелесть!

Ирисова и без того в шоке. От Виолетты и ее интимного «Яша». Просит Кучеренко:

— Будьте любезны, Яков Савельевич, и мне налейте вина.

Когда Кучеренко приносит бокал, Серафима Евгеньевна чуть придерживает его за рукав:

— И присядьте, пожалуйста, рядом.

— Нет, сюда, — хлопает ладошкой по дивану рядом с собой Виолетта.

Кучеренко замирает в нерешительности.

— Ну что? Так и будем стоять? — атакует блондинка. — Да! Подумать только! Наш старичок в нерешительности!

— На вашем месте, — не выдерживает Люська, — на вашем месте, Яков Савельевич, я бы осадила эту нахалку. Садитесь к Серафиме Евгеньевне и забудьте свой последний писаный маслом интерьер. Выставите картину за дверь вместе с этой юной нахалкой.

— Поздно, — игривым голосом говорит Виолетта, — мы уже стали с Яшей так близки!

Ирисова громко ахает, Кучеренко бормочет:

— Что ты такое плетешь?

— В смысле духовно, — громко хохочет Виолетта. Потом поднимает бокал: — Ну, за здоровье! И за наше семейное счастье!