Росс Макдональд - Последний взгляд
- А кто будет платить?
- Чалмерсы, разумеется.
- Но ведь вы больше не ведете их дела.
- Пусть вас это не тревожит. Передайте мне ваш счет, и они его оплатят. Вы не какой #8209;нибудь сезонный рабочий, и я не позволю им так с вами обращаться.
Грош цена его словам, подумал я. Едва я перестану быть ему нужен, как он тут же забудет о своих обещаниях. И все же Тратвелл меня озадачил. Я не знал, как поступить. Обычно в таких случаях прежде всего жертвовали мной.
- А мне не следует отчитаться перед Чалмерсами?
- Нет. Они вас уже уволили. И потом, они не хотят знать правду о Нике.
- Как он?
Тратвелл пожал плечами.
- Айрин ничего не сказала.
- Перед кем я теперь должен отчитываться?
- Передо мной. Я работал на Чалмерсов тридцать лет. И они еще убедятся, что меня нельзя одним махом скинуть со счетов, - пророчествовал он, улыбаясь, но в голосе его звучала угроза.
- А если не убедятся?
- Не сомневайтесь, убедятся. Если вы беспокоитесь о деньгах, я лично обещаю платить вам начиная с сегодняшнего дня.
- Спасибо, я обдумаю ваше предложение.
- Торопитесь, - сказал он с улыбкой. - Я сейчас выезжаю в Пасадену на встречу с миссис Свейн. Она позвонила сегодня утром - уже после того, как миссис Чалмерс дала мне отставку, - и предложила купить у нее семейные фотографии. Мне хотелось бы, чтобы вы поехали со мной.
В моей професссии не всегда поступаешь, как хочется. Откажись я иметь дело с Джоном Тратвеллом, он мог бы отстранить меня от расследования и, чего доброго, навсегда закрыть для меня округ.
- Я поеду в своей машине. Встречусь с вами у миссис Свейн. Ведь вы к ней едете? В Пасадену?
- Да, но мне хотелось бы, чтобы вы поехали со мной, нам надо бы поговорить. Я не вполне понимаю, почему этим фотографиям придается такое значение.
- Я и сам не понимаю. Может, они ничего нам не дадут. Так что не выкладывайте денег, пока мы их не посмотрим.
- Значит, я могу рассчитывать, что вы поедете за мной?
- Можете, - сказал я, но поехал за ним не сразу. Сначала я решил поговорить с его дочерью.
Глава 26
Бетти, будто мы заранее сговорились, вышла на крыльцо и пригласила меня в дом.
- Письма у меня. Те самые, которые Ник взял из отцовского сейфа, - сказала она спокойно, провела меня наверх в свой кабинет и вынула из ящичка коричневый конверт. Из конверта высыпалась куча авиаписем, сложенных по пачкам. Их было не менее двухсот.
- Откуда вы знаете, что Ник взял их из сейфа?
- Он мне сам сказал это позавчера вечером, когда доктор Смизерэм на минуту оставил нас вдвоем. Ник сказал, что спрятал письма в своей квартире, и объяснил, где их найти. Я вчера съездила за ними.
- Ник не сказал, зачем он их взял?
- Нет.
- А вам понятно зачем?
Она села на большую пеструю подушку.
- У меня возникали самые разные предположения, - сказала она. - Мне кажется, тут дело в обычном сыновнем комплексе. Несмотря ни на что, Ник всегда очень уважал отца.
- А вы своего уважаете?
- Не обо мне речь, - оборвала она меня. - Да и потом, с девчонками иначе - у нас все менее определенно. А мальчишка или хочет походить на отца, или нет. Ник, по #8209;моему, хочет.
- И все же это не объясняет, зачем Ник украл письма.
- Я и не говорила, что могу это объяснить. Ему, наверное, казалось, что вместе с письмами к нему перейдет отцовская храбрость и все прочее. И письма приобрели для него большое значение.
- Почему?
- В этом виноват сам мистер Чалмерс. Он часто читал Нику письма, во всяком случае, отрывки из них.
- Недавно?
- Нет, когда Ник был еще мальчишкой.
- Лет восьми?
- Начал он примерно в это время. Мне кажется, мистер Чалмерс надеялся таким образом повлиять на Ника, сделать из него мужчину и всякое такое, - сказала она презрительно, но презрение относилось не к Нику и не к его отцу, а к самой идее.
- Когда Нику исполнилось восемь, - сказал я, - с ним случилась беда: Вы знаете об этом, Бетти?
Она низко опустила голову, и светлые волосы закрыли ей лицо.
- Да, он тогда застрелил человека. Он мне той ночью сказал. Но не будем об этом говорить, хорошо?
- Еще один вопрос: как сам Ник относится к этому убийству?
Она обхватила плечи руками, словно ее трясло от озноба, она скрючилась на подушке.
- Не будем об этом разговаривать.
Подтянув колени к подбородку, она в отчаянии уткнулась в них лицом - в такой позе сидел той ночью Ник.
Я перенес письма на столик у окна. Отсюда был виден ослепительно белый фасад дома Чалмерсов, увенчанный красной черепичной крышей. Казалось, у этого особняка - своя история, и я прочитал первое из писем в надежде пополнить свои знания о ней.
Пирл #8209;Харбор, 9 октября 1943 года
Миссис Хэролд Чалмерс
2124, Пасифик #8209;стрит,
Пасифик #8209;Пойнт, Калифорния
Дорогая мама, на длинное письмо не хватает времени. Но я хочу как можно скорее сообщить тебе, что мое заветное желание исполнилось. Мне сказали, что письмо будет читать военная цензура, поэтому я просто упомяну, что вокруг вода и воздух, и ты поймешь, где я выполняю свой долг. Мама, у меня такое ощущение, словно мне пожаловали дворянство. Пожалуйста, передай мои добрые вести мистеру Роулинсону.
Наше путешествие было однообразным, но довольно приятным. Мои приятели пилоты в большинстве своем проводили время на юте, стреляли летающих рыб. Я не выдержал и сказал, что они даром тратят время и омрачают красоту дня. Сначала я думал, что мне придется схлестнуться с четырьмя #8209;пятью ребятами сразу. Но в конце концов им пришлось признать, что я прав, и уйти с юта.
Надеюсь, дорогая мама, что ты здорова и счастлива. Я в жизни не был так счастлив, как сейчас. Твой любящий сын
Ларри.
Видно я ожидал, что письмо прольет какой #8209;то свет на случившееся, но оно меня разочаровало. Его писал не знающий жизни задавака #8209;юнец, который противоестественно рвался на войну.
Поражало лишь то, как этот юнец мог превратиться в такого сухаря, как Чалмерс.
Второе письмо, лежавшее сверху, было послано года через полтора после первого. Оно было длиннее, интереснее и явно написано человеком более зрелым, которого война отрезвила.
Мл. лейтенант Л. Чалмерс
с борта «Сорел #8209;бей» (К.А. [7]185)
15 марта 1945 года
Миссис Хэролд Чалмерс
2124, Пасифик #8209;стрит,
Пасифик #8209;Пойнт, Калифорния
Милая мама, мы снова на передовой, поэтому мое письмо еще не скоро отправят тебе. Трудно писать, зная, что письмо долго пролежит у меня. Это все равно, что вести дневник - а этого я очень не люблю - или разговаривать с диктофоном. Правда, писать тебе, милая мама, совсем другое дело.
Если не считать тех новостей, которые не пропустит военная цензура, у нас все по #8209;прежнему. Я летаю, сплю, ем, читаю, мечтаю о доме. И все мы так. Хотя мы, американцы, и создали не только самый могущественный, но и самый передовой флот в мире, все мы, в сущности, никудышные моряки. Единственное, чего мы хотим - вернуться на матушку #8209;землю.
Те же чувства испытывают и кадровые моряки - они все, как один, хотят служить на берегу и выйти в отставку, все #8209;все, кроме штабных крыс, которые не помышляют ни о чем, кроме карьеры. Не отличается от нас и британский флот, с офицерами которого я недавно познакомился в некоем порту. В ту ночь мы узнали о разгроме Германии; было трогательно смотреть, как радовались англичане. Слухи, как тебе известно, оказались преждевременными, но к тому времени, когда ты получишь это письмо, с Германией уже будет покончено. А после этого Япония продержится не больше года.
Я тут познакомился с двумя летчиками, они бомбили Токио, и спросил их, как дела. Неплохо, отвечали они, ни один наш самолет не был сбит (нашей эскадрилье далеко не так повезло). Они выполнили задание, а теперь возвращаются домой, в Штаты, и чувствуют себя на седьмом небе. Несмотря на это, они взвинчены до предела, на лицах их застыло напряженное выражение, и между ними по любому поводу разгораются ссоры. Летчики чем #8209;то напоминают скаковых лошадей - они до того растренированы, что это уже нездорово. Надеюсь, что я не выгляжу так со стороны.
А вот командир нашей эскадрильи Вильсон выглядит именно так (он больше не читает наших писем, так что я могу не стесняться в выражениях). Вот уже четыре года как он на войне, но мне кажется, он ничуть не переменился - все тот же чопорный выпускник Иельского университета, что и четыре года назад. Однако мне кажется, он остановился в своем развитии. Он отдал лучшие годы войне, и теперь ему уже не оправдать тех надежд, которые на него возлагались. (После войны он хочет служить в каком #8209;нибудь консульстве.)
Если не считать одного #8209;двух ливней, погода стоит отличная, синее море сверкает под лучами солнца, что очень способствует полетам. Правда, сейчас на море волнение, а это как раз не способствует. Наше старое корыто кренится, скрипит и виляет, будто танцует хулу; вещи летят на пол. Меня колышет бездны колыбель [8], образно выражаясь.
