Николас Блейк - Чудовище должно умереть
— Да ведь она влюблена в Кернса!
— Господи, откуда вы это знаете?
— Мне подсказало это мое психологическое чутье, — сказал инспектор, тяжеловесно вышучивая сильнейшее пристрастие Найджела. — Кроме того, я говорил со слугами. Они более или менее официально обязаны отвечать на мои вопросы. Но есть и еще один крошечный нюанс — только чтобы вы не были чрезмерно доверчивы. Наверняка вы назовете это… э… поразительным. Но ваш клиент упоминал об этом в своем дневнике: у меня не было времени прочесть его целиком, но взгляните только вот на это место.
Блаунт подвинул к собеседнику дневник, отметив нужное место пальцем. Найджел прочитал:
— «Я обещаю себе получить удовлетворение от его страданий — он не заслуживает быстрой и легкой смерти. Я хотел бы поджаривать его на медленном огне или наблюдать, как муравьи прогрызут свои ходы в его живой плоти, а еще есть стрихнин, который способен заставить человека извиваться от боли, сворачиваясь в клубок, — господи, я готов столкнуть его в пропасть, прямо в ад!..»
Несколько минут Найджел размышлял, затем заходил по комнате, переставляя свои длинные, как у страуса, ноги.
— Это не работает, Блаунт, — нарушил он долгое молчание, говоря серьезно, как никогда. — Неужели вы не видите? Это в точности подтверждает мою теорию, что некто третий добрался до этого дневника и использовал его, чтобы убить Рэттери таким образом и чтобы подозрение пало на Кернса. Но оставим это. Кажется ли вам вероятным с человеческой точки зрения, что некто — оставим в стороне Кернса, обыкновенного порядочного человека, если не считать непоправимой травмы, нанесенной ему Рэттери, — что некто мог быть настолько ненормально хладнокровным и расчетливым, чтобы приготовить второе убийство в случае неудачи с первой попыткой? Это не кажется вероятным. И вы это знаете.
— Когда человек психически болен, нельзя ожидать, чтобы его действия были логичными, — не менее серьезно сказал Блаунт.
— Неуравновешенный человек, намеревающийся совершить убийство, всегда ошибается от чрезмерной самоуверенности, а не от ее недостатка. С этим вы согласитесь?
— Как с общим принципом — да.
— Тогда выходит, вы предлагаете мне поверить, что Кернс, который разработал почти совершенный план убийства, так мало верил в него и в себя, что подготовил и этот дополнительный вариант. Это предположение не выдерживает критики.
— Что ж, идите своим путем, а я пойду своим. Мне не больше чем вам хочется арестовать невиновного человека.
— Хорошо. Могу я взять дневник на какое-то время?
— Только сначала я просмотрю его. Я перешлю его вам сегодня вечером.
7Был теплый вечер. Лучи заходящего солнца окрасили небо в нежную гамму розовых и сиреневых тонов, под углом освещая лужайку, плавно спускающуюся от отеля к берегу. Это был один из тех неестественно тихих вечеров, в которые, как заметила Джорджия, можно слышать, как далеко в поле корова меланхолично жует свою жвачку. В одном углу бара собралась группа рыбаков — все сухопарые высокие мужчины в потертых костюмах и с грустно свисающими усами: один из них, размахивая руками, изображал поимку рыбы; если слух о жестоком убийстве и проник в их замкнутый мирок с единственным жизненным интересом, то наверняка от него сразу отмахнулись как от наглого вторжения. Так же равнодушны они были и к другой компании посетителей бара, которые занимали второй столик, уставленный бокалами с джином и кружками с пивом.
— «Удочка, — на всякий случай потише процитировал Найджел, — это палка с крючком на одном конце и с дураком — на другом».
— Замолчи, Найджел, — прошептала Джорджия, — я не собираюсь стать участницей скандала. С этими людьми опасно связываться, они могут позволить себе все, что угодно.
Сидевшая рядом с Феликсом на стуле с высокой спинкой Лена нетерпеливо заерзала.
— Пойдем выйдем в сад, Феликс, — сказала она.
Предложение явно предназначалось только ему одному, но он ответил:
— Ладно, допивайте и пойдем поиграем в малый гольф.
Закусив губы, Лена резко встала. Джорджия метнула на Найджела быстрый взгляд, значение которого он правильно истолковал: «Пойдем-ка и мы, нечего нам тут маячить перед этой парочкой, но почему он не хочет оставаться с ней наедине?»
«И правда, почему? — размышлял Найджел. — Если Блаунт прав и Лена подозревает Феликса в убийстве Рэттери, можно было бы понять, если бы она чувствовала себя неловко в его обществе — боится услышать из его уст подтверждение своим подозрениям. Но фактически все наоборот. Это он ее избегает. Даже за обедом создалось впечатление, что он старается держаться от нее подальше: в его тоне появлялись резковатые нотки, особенно когда он обращался к ней, которые словно предупреждали — подойди только ближе, и ты обожжешься. Все это очень сложно, но Феликс и есть сложная натура, я начал это понимать. Думаю, настало время выложить на стол несколько карт посмотрим, как они будут реагировать на откровенный разговор».
Итак, после окончания игры в малый гольф, когда они расселись на пристани, глядя на мерцающую под ними в темноте реку, Найджел завел разговор об убийстве:
— Обличающий документ уже в руках полиции, думаю, вам приятно будет об этом узнать. Блаунт принесет его сюда сегодня вечером.
— Что ж, думаю, для них полезно узнать самое худшее, — спокойно сказал Феликс, и в его голосе прозвучали нотки смущенного удовлетворения. Затем он продолжал: — Думаю, теперь, когда эта маскировка бесполезна, я могу сбрить бороду. Никогда терпеть не мог бороду — вечно волосы лезут в тарелку, наверное, я слишком брезгливый.
Джорджия не поднимала глаз: шутливый тон Феликса покоробил ее, она еще не поняла, нравится ли он ей.
Лена сказала:
— Может девушка поинтересоваться, о чем вы говорите? Что это за «обличающий документ», например?
— Дневник Феликса, вы же знаете, — быстро сказал Найджел.
— Дневник? Но зачем?.. Не понимаю. — Лена беспомощно взглянула на Феликса, но тот отвел глаза в сторону.
Она казалась полностью озадаченной. «Она, конечно, актриса, — подумал Найджел, — и способна изобразить это вполне правдоподобно, но я готов поспорить, что она впервые слышит о дневнике». Он продолжал свое испытание:
— Послушайте, Феликс, нам нет смысла продолжать это недоразумение. Разве мисс Лаусон не знала о дневнике… и обо всем остальном? Не стоит ли вам…
Найджел и не предполагал, что явится результатом этого углубления в опасную тему. Произошло то, чего он менее всего ожидал. Феликс выпрямился на стуле и, пристально глядя на Лену взглядом, в котором, казалось, смешались теплота, цинизм, бравада и холодное презрение — к ней или к себе самому, рассказал ей всю историю про Марти, про свои розыски Джорджа, про дневник, который он прятал под рассохшейся половицей в своей комнате у Рэттери, и про свою попытку убить Джорджа на реке.
— Так что теперь вы знаете, что я за человек, — наконец сказал он. — Я сделал все это, кроме убийства Джорджа.
Он говорил ровным голосом, объективно излагая все перипетии этой истории. Но Найджел видел, как он дрожал всем телом, словно человек, долго пробывший в ледяной воде. Когда он закончил, наступила долгая тишина: у берега плескались волны, шотландская куропатка подавала свой пронзительный голос, в отеле монотонно бормотало радио. Но между членами небольшой группы на берегу реки молчание натянулось, как обнаженный нерв. Лена сидела, напряженно выпрямившись и крепко вцепившись руками в сиденье: она оставалась в этой позе все время, пока говорил Феликс, только иногда у нее шевелились губы, как будто она пыталась догадаться, что Феликс скажет дальше, или помогала ему это выговорить. Наконец она вся сникла, сразу став маленькой и несчастной, губы ее задрожали, и она крикнула:
— Феликс! Почему вы раньше мне об этом не сказали? Господи, почему?!
Она жадно всматривалась в его лицо, которое по-прежнему было строгим и неумолимым. Казалось, он не замечал ни Найджела, ни Джорджию. Феликс ничего не ответил, по-видимому решившись полностью отстраниться от нее. Она вскочила на ноги, заплакала и побежала к отелю. Феликс не сделал попытки последовать за ней…
— Вся эта твоя тайная дипломатия заставляет меня гадать, — сказала Джорджия, когда позже они оказались в своем номере. — Ты намеренно спровоцировал эту душераздирающую сцену?
— Я жалею об этом. Я совершенно не ожидал, что все так обернется. Тем не менее это доказывает, что Лена не убивала Рэттери. Я уверен, что она не знала о дневнике и что она любит Феликса. Так что существовало два препятствия для убийства. Конечно, если это было совпадение, — продолжал он, отчасти обращаясь к самому себе, — это могло вызвать ее фразу: «Почему ты не сказал мне об этом раньше?» Интересно…
— Чепуха, — решительно заявила Джорджия. — Мне понравилась эта девушка. У нее есть воля и сила духа. Яд не оружие женщин, как любят говорить, это орудие трусов. Лена же слишком решительный и смелый человек, чтобы воспользоваться ядом: если бы она хотела убить Рэттери, она разнесла бы ему голову, зарезала бы его или что-нибудь в этом роде. Она никогда не убила бы человека, не находясь в состоянии гнева. Поверь мне на слово.
