Марина Серова - Нежный убийца
Добавку я решительно отвергла: от такой острой информационной «приправы» все съеденное казалось гораздо тяжелее.
— Как я потом узнала, это Сергей настоял, чтобы поехать ко мне познакомиться. В то время моя дочка еще не рассказывала всем, что ее мама погибла в автокатастрофе… А вот у Сережи родителей не было, его воспитывала тетка-старушка. Славный он был парень, Сережа. Добрый, душевный. Даже «звездная болезнь» его не коснулась: он будто стеснялся всего этого — известности своей… А уж к Яне-то как относился, господи! Кроме нее, никого для него на всем свете не было. И ни одного упрека насчет «чужих объедков»… Как я радовалась тогда, Танечка! Надеялась, что его большая любовь и ей душу очистит, человеком сделает. Да куда там…
За чаем я услышала окончание этой печальной повести о большой любви и большом предательстве. Впрочем, ее концовка и без того легко угадывалась.
Молодые уехали в Харьков: Сергей еще жил там, будучи гражданином России, хотя совмещать это становилось все труднее. Вскоре Яночка Жирова прислала матери письмо, полное жалоб на жизнь: средств не хватает, переезд в Москву затягивается и, кажется, зря она, поддавшись уговорам мужа, поторопилась забеременеть… Маргарита отписала дочке, что это, мол, горе — не горе, что многим живется куда хуже, и что у нее есть главное: порядочный, любящий муж, с которым она должна оставаться и в радости, и в беде.
Как восприняла Яна мамины наставления, Олехновская узнала очень скоро. О полученной зятем травме позвоночника сообщила ей тетя Сергея. Старушка плакала в трубку и уговаривала Маргариту Викторовну приехать: у молодых «что-то неладно». Пока теще удалось взять отпуск на работе, прошло больше недели. В харьковской квартире Жировых дочь она застала, собирающей чемоданы. Яна сообщила потрясенной матери, что Жиров дает ей развод и даже о хорошей работе для нее договорился — в реабилитационном центре Госкомспорта под Москвой. Приступать надо немедленно, так что она улетает сегодня вечером.
— Погоди, дочка, я ничего не понимаю… Ты хочешь сказать, что бросаешь мужа? Именно сейчас, когда ты так ему нужна?!
— Ах, мама, ради бога, обойдемся без сцен! Сергей благородный человек, он меня понял и простил.
— Но у вас же будет ребенок, Яна!
— Об этом не беспокойся. Ребенка уже нет.
С той минуты Маргарита Олехновская и стала привыкать к мысли, что у нее нет больше дочери. Остался только зять, Сережа. Он встал на ноги, даже вернулся к тренировкам, но душой так и не оттаял.
— Бедный мальчик… — Впервые я увидела на глазах Маргариты Викторовны слезы. — Наверное, он чувствовал свой конец. Позвонил мне перед отъездом на те последние сборы в Германии. Давно не звонил, а тут вдруг… «Прощайте, мама. Я надолго…» Что ты, Сереженька, говорю — до свидания! Он засмеялся: конечно, говорит, это я так… Спросил еще, не слышно ли чего о Яночке.
— Она и с ним отношений не поддерживала?
— Зачем? Сережа был для нее пройденный этап. Еще разок приехала — оформить развод, и после того как отрезало… Знаете что, Таня? Я думаю иногда, что смерть была спасением для Сергея. Последний год он и жил — словно мертвый. Не мог смириться с тем, что она убила их сына. Ведь она же на третьем месяце была, Танечка!
Глава 12
… Я возвращалась домой, в Тарасов. Второй раз за один и тот же день! Но если при первом возвращении настрой у меня был еще туда-сюда, то теперь…
Помнится, вчера я подумала в Самаре, что очень мерзко чувствовать себя не в состоянии помочь хорошему человеку. Но теперь-то я знала: еще хуже — когда ты не в силах наказать гада!
Забравшись в пятницу вечером в купе вагона «СВ» сообщением Самара — Тарасов, я погрузилась в анализ своих «активов» и «пассивов».
Теперь у меня была полная ясность с личностью преступницы и ее жертвами, с мотивами и способами убийств, со взаимосвязями отдельных фрагментов — короче, вся «клиническая картина» целиком. Саша Ветров умер потому, что мог разоблачить Яну как бывшую жену Сергея Жирова. Марина — потому что узнала об этом некстати из письма сына. Единственным спорным моментом в этой истории были отравленные конфетки, которые слопали мы с Гошей. Но и им я нашла объяснение: они могли предназначаться только Геле. Скорее всего, новоиспеченная тетка собиралась где-нибудь поближе к отъезду вручить племяннице «сувенир» и проследить, чтобы он сработал. Ангелина должна была умереть как главная наследница израильского дяди Марка Михайловича, чтобы освободить Яночке и ее змеенышам путь к наследству. В самом деле: раз уж все равно пришлось убирать Марину Ветрову, так почему бы не довести дело до конца? Так сказать, убить всех зайцев сразу?..
И только одного у меня не было — неопровержимых улик. Самой «малости»! Все три моих «свидетеля обвинения» — бывший сторож фуникулера Гога, телефонистка Таня и Маргарита Олехновская, — все они, словно сговорившись, дружно заявили, что желают сохранить свое инкогнито. Но если б даже мне удалось притащить их всех, вместе взятых, в суд — что это дало бы? Их показания могли считаться лишь косвенными уликами, но никак не прямыми!
Вот и получается, что, убив целую неделю времени, угробив месячный ресурс физических и моральных сил и бюджет нескольких уголовных дел «средней руки» (еще бы — такие «командировочные»!), я практически с пустыми руками возвращалась к своему клиенту. Что я скажу Ветрову? «Уважаемый Виктор Петрович, я установила в ходе расследования, что ваших жену и сына убила ваша будущая свояченица». — «О'кей, — скажет, — пожалуйте доказательства!» — «А фиг вам, поверьте мне на слово!» После этого генерал будет иметь все основания отправить меня на гауптвахту.
Не удовлетворенная результатами аналитических исследований, я обложилась гадальными костями и занялась манипуляциями с магическими цифрами. Цифры сказали мне, что все не так уж безнадежно. Больше других мне понравилась комбинация 24 + 33 + 0: «Вы сможете поправить свое положение лишь двумя способами: с помощью собственной ловкости или благодаря чужой глупости».
Боюсь, что собственную ловкость я исчерпала уже до дна. Но еще можно, значит, рассчитывать, что эта гадина допустит роковой промах? А почему бы и нет! В конце концов, ошибаются даже профессионалы, а она — только любитель.
Немного успокоившись и решив, что утро вечера мудренее, я предалась тому, ради кого и закупила полностью все купе, — Морфею. Но спала, против ожидания, плохо. С закрытым окном было невыносимо душно, в открытое — сильно дуло и летели сажа и пыль… Вдобавок ко всему вернулся мой старый сон: в промежутках между шумными станциями, под убаюкивающий перестук колес на меня наплывало большое говорящее лицо Марины Ветровой. И опять я силилась разобрать слова — и не могла… Только однажды, кажется, расслышала: «Я тебе послала…» Но о каком послании она говорила — так и не поняла.
Когда ко мне возвращалось чувство реальности, я думала о том, что мои видения объясняются легко, хотя и не без участия потусторонних сил: шли девятые сутки со дня Марининой смерти. Мается бедная душа, не находит успокоения… А у меня все еще нет оружия против убийцы, и я готова ждать подсказки откуда угодно — хоть с того света!
Поезд прибыл в Тарасов в пять утра, и до семичасового автобуса на Сольск я едва успела домчаться до своей пропыленной квартиры, чтобы наскоро принять душ, переодеться и выпить наконец собственного, домашнего кофе. Дело в том, что моя машина осталась под опекой Скворцовых: после отравления я была слишком слаба, чтобы вести ее, вот и пришлось бросить в Сольске.
Я стремилась туда под предлогом Марининых поминок, а на самом деле — в безумной надежде поймать с поличным Янину Борисовну Михайловскую. Теперь мерзавка носила старинную дворянскую фамилию: вчера Гошка сообщил по телефону, что молодые зарегистрировались в четверг — скромно, без всяких торжеств, уважая траур семьи. Я еще раз строго-настрого наказала племяннику ни на шаг не отпускать от себя Ангелину — особенно во время «девятидневных» хлопот.
Ах, лучше бы я туда вообще не ездила… Яна лишь посмеялась надо мной! Она даже не скрывала насмешки в своих глазах, говоря мне:
— Ну как — раскопали что-нибудь криминальное? Виктор Петрович не признается, что поручил вам расследование, но вид у него очень таинственный… Мы все с нетерпением ждем результатов!
— Ну что ж: кое-кто обязательно дождется! — в тон отвечала я.
— Может, кто-нибудь и дождется, а вот мы с Алешей — вряд ли. Сегодня рейсом десять тридцать вылетаем в столицу. Как говорится, сидим уже на чемоданах.
— Зачем же такая спешка? На ночь-то глядя — и в аэропорт…
— Время не терпит: завтра ночью самолет на Тель-Авив. А еще куча формальностей, оформление багажа…
— Это точно! — подмигнула я ей. — Никогда нельзя знать наперед, какая пакость тебя поджидает.
