Владимир Голубев - Взрослое лето
– Поздно уже, поеду. Может, завтра заскочу. Пока.
– А как же чай с вареньем?
– Спасибо.
– Как хочешь, у тебя все нормально?
– Вроде, пока.
– Ну, пока.
Алена зашла в дом и закрыла дверь на крючок.
– А где Женя?
– Уехал, обещал завтра заскочить. Какой-то он сегодня странный.
Мила вздохнула и посмотрела в окно, поверх занавесок, парень уже отъезжал.
– Ладно, будем пить чай как всегда вдвоём, ты да я, да мы с тобой.
– Да, только зря переодевалась.
– Почему зря, девушка к столу должна надевать нарядную одежду.
– А сама-то, в халате с огорода, хорошо хоть сняла его с пугала.
– Ой, а ведь правда, – всплеснула руками Мила. – Подожди, я сейчас.
Она зашла в комнату и вернулась через несколько минут в розовом платье с короткими рукавами и открытым воротом.
– Ну как тебе платье для коктейлей?
– Ого-го! Так не честно. У меня ведь нет такого.
– Всё у тебя будет, потерпи.
Они пили чай с вареньем и болтали до темноты, несмотря на комаров, набившихся в терраску за день. Ближе к ночи из леса вынырнули мотыльки и принялись биться в стёкла, желая прорваться к яркому электрическому свету.
– Мамочка, давай спать, я устала, – сказала девочка.
Они собрали чашки, накрыли блюдце с вареньем крышкой от кастрюльки и, поёживаясь от ночной прохлады, зашли в дом, набравший тепла за день. Вскоре половицы перестали скрипеть, и тишина воцарилась в комнатах до самого утра.
Журналист приехал перед обедом. Он был серьёзен и почти не улыбался. После дежурных фраз, не глядя в глаза девочки, предложил:
– Давай рисовать плакат.
– А что мы будем писать? Я не знаю и ещё ничего не придумала.
– Доставай краски, сейчас что-нибудь накреативим. Например: «Остановим стройку, из-за которой погибли невинные люди!!!» Как тебе?
– Ничего, но мне-то нужна встреча с олигархом.
– Тогда – «Олигарх прячется от потерпевших!» Ну как?
– Может, так: «Мой дедушка боролся со строительством комбината и погиб… Почему прячется олигарх?»
– Да ничего, только мне кажется, надо чуть-чуть изменить: «Мой дедушка выступал против строительства комбината и погиб! Не сдвинусь с места, пока не встречусь с владельцем!»
– Женя, какой ты умный. Только уместится ли всё это на листе? Не будет ли слишком мелким текст?
– Ну, я же не ребёнок, как некоторые, давай попробуем.
– А если заменить «дедушку» на «деда», места будет побольше, и звучит как-то мужественно.
– Я научу тебя креативу! Не переживай, Евгений Хронов – первая надежда российской журналистики!
– Налей воды в баночку, начнём писать, «звезда ты моя сумасшедшая».
Ребята растянули лист ватмана на столе, проложив по краям чашки, блюдца, вилки и ложки. Тест написали карандашом, и когда все слова уместились, достали краски – красную и чёрную гуашь. Алёнка начала аккуратно выводить буквы.
– Да, не зря я три года занималась в классе стенгазетой «Снегири», вот и пригодилось, а ведь я не верила учительнице, когда она мне заявляла: «Алёнка, поверь, тебе это пригодится!»
– А я тоже писал, только в школьную стенгазету, как там она называется-то? Или её уже нет?
– По-прежнему «Школьные годы», ничего не поменялось.
Написав плакат, Женя засобирался домой и, когда стоял в дверях, спросил:
– Когда пойдёшь?
– Не знаю, надо ещё с мамой обсудить.
Алёнка помолчала и вдруг на секунду вновь почувствовала себя крохотной пигалицей, трусящей при виде шмеля на лужайке. Какой пикет? Ой, мамочка, что я творю…
– Ладно, как соберёшься, позвони, я приеду и вызову журналистов из Москвы. Станешь у нас «медиазвездой», ещё будешь интервью раздавать.
– Давай, это ты у нас звездишься, мне это не нужно.
Вскоре скутер затарахтел, и Женя скрылся за деревьями. Девочка вернулась на террасу. Перед глазами на столе лежал распятый плакат с черно-красными письменами. Слезы навернулись на глаза и ноги стали подкашиваться от мыслей, что она должна выйти с ним на площадь.
Надо что-то срочно предпринять, если разревёшься на глазах у мамы, она точно не пустит. Алёна посмотрела на фотографию бабушки и дедушки на стене, где они улыбались, обняв друг друга, и сказала:
– Верьте в меня… Я постараюсь.
Мила шла после работы привычной дорогой. Вокруг дремали равнодушные берёзы и осины, а несколько серебристых тополей трепетали на ветру, словно предупреждая о чём-то на своём неведомом языке. Молодой женщине хотелось только одного: поскорее заметить молчаливые ели, растущие возле дома.
В детстве она часто ощущала внутри себя гадкий страх к глухому лесу, несчитанному скопищу неведомых деревьев и кустов, вечной темноты и прибежище тени. Жутко было представить себя в сумеречной или в полночной дубраве, наполненной невидимой для человека жизнью со своими неясными звуками. Сколько раз она мечтала уехать в город и лишь изредка навещать знакомые просеки, но глушь не отпускала, словно невидимыми кандалами приковав к этому болоту, и в конце концов забрала любимых родителей, даже похороненных в закрытых гробах.
Но и от того, что происходило в её жизни в последние полтора месяца, становилось жутко. Её дочь, её кровиночка и единственная опора, четырнадцатилетний ребёнок менялась на глазах, превращаясь из угловатого подростка во взрослого человека, словно змея, стягивая с себя старую тесную кожу, освобождая новую и блестящую. Но больше всего в этой метаморфозе Милу страшила Алёнкина одержимость: ей во что быто ни стало хотелось найти сгинувшего давным-давно отца. Ну, это-то она считала просто блажью малолетней девчонки, но ещё дочь собиралась раскрыть страшное убийство. Три года, целых три года, она старалась стереть из памяти дочери ужасные воспоминания, но получила обратный эффект. Алёна готова пойти на всё, только бы найти убийц. Но как ни странно, своим остервенением к неведомому злу она заразила и её, бывшую отличницу в белом фартуке, у которой при виде мышей и тараканов начиналась истерика, любимую папину дочку, что не слезала с рук отца до старших классов.
Нерадостные мысли Милы оборвал нагонявший её мотоциклетный рёв, приближающийся с каждой секундой. Звуки не походили на стрекотанье ставшего привычным скутера журналиста, а скорее напоминали дикий рык Диминого мотоцикла. На мгновение мелькнула мысль – зайти в лес и спрятаться в зарослях лещины, чтобы не встречаться с ним на лесной дороге. Но, по-видимому, на часах судьбы пробило время действовать, и отодвинуть его на потом или просто забыть – невозможно.
Вскоре мотоцикл выскочил за спиной Милы и, поравнявшись с ней, замолк, словно наткнулся на невидимую преграду. Она остановилась.
– Привет, а вот и я! – снимая шлем, сказал Дима, словно ничего не случилось в их жизни и отношениях, а всё идёт по-старому.
– Здравствуй.
– Садись, подвезу!
– Дим, спасибо, но я сама дойду.
– Понял, не дурак. Хочешь здесь поговорить?
– Ничего я не хочу. О чём нам говорить? Ты меня столько лет убеждал, что не пьёшь, не куришь, а только изредка пропадаешь на рыбалке. И вот на пороге нашей новой жизни выясняется обратное?
– Ну да, – Дима потупил взгляд, и в эти тягучие секунды ему хотелось одного: провалиться сквозь землю, в какой-нибудь таинственный тоннель, которыми изобилует, со слов журналистов, наша Земля, и умчаться по нему в Беловодье или Град-Китеж. Но деваться некуда, надо что-то говорить.
– Люда, прости меня.
– Я тебя давно простила, но на твоё предложение о замужестве теперь говорю: нет.
Дима молчал, но покрасневшее лицо выдавало высшую степень напряжения. Мила перепугалась, ноги подкашивались. Убегать было поздно, оставалось только ждать конца затянувшейся паузы.
– Так вот ты как заговорила, значит: серпом по яйцам.
– Перестань ругаться.
– А здесь нет никого, ни одной души, кругом лес, хочу, ругаюсь, а хочу – нет. Поняла?
– Поняла. Дима, я, пожалуй, пойду, меня ждёт Алёна.
Мила переложила сумку из правой руки в левую и пошла в сторону сторожки на одеревеневших ногах. Размахивая шлемом и что-то смахивая с лица, Дима закричал ей вслед:
– Да я тебя сейчас тут порву, как тузик грелку, никто никогда не узнает, где могилка твоя. Будешь тогда знать! Тоже мне нашлась непреступная цаца! Сколько лет я на тебя угрохал! А ты?
Он умолк и закрутил головой по сторонам, словно ища у сосен подходящие слова:
– Да ты стерва, вот кто ты после всего!
Мила шла вперёд, страшась оглянуться. Её трясло от ужаса – они вдвоём на лесной дороге, какая шальная мысль может прийти в голову обиженному мужчине? Зачем она завела об этом разговор здесь, о Боже? Слёзы от страха, обиды и жалости к себе текли по её лицу, и листва с размаху хлестала по щекам. Тут из-за спины донеслось:
– Верни моё кольцо, тварь!
Придя домой, белая, как полотно, Людмила Александровна собрала Димины подарки, в том числе и смартфон, в розовый пакет и повесила его на штакетник. Вскоре подъехал мотоциклист и, сорвав сумку, с рёвом умчался в глубь леса, оставив после себя только серый дым.
