Анатолий Безуглов - Змееловы
— Это квартира Людмилы Каминской. Народной артистки.
— Самой Людмилы Каминской? — вырвалось у врио прокурора.
Семен Трудных кивнул:
— Очень нехорошо получилось. Ругалась. Говорит, жаловаться будет министру связи. У нее сегодня ответственное выступление в Кремлевском Дворце съездов, а мы поднимаем среди ночи…
Холодайкин взглянул на часы:
— Верно. В Москве сейчас половина шестого утра. — Он повернулся к Азарову: — Как же вы это объясните? (Степан недоуменно посмотрел на врио прокурора.) А насчет Гридневой вы спрашивали, товарищ младший лейтенант?
— А как же! Она такую и знать не знает. Впервые слышит. Очень бранилась. Народная артистка…
— Ясно. Что ж, гражданин Азаров, это ваша очередная ложь. Ну, ничего, разберемся. Во всем. Младший лейтенант, проводите гражданина Азарова в комнату помощника прокурора, это прямо у входа.
— Слушаюсь.
Семен Трудных пропустил вперед бывшего бригадира и аккуратно закрыл за собой дверь. Когда их шаги затихли в конце коридора, Холодайкин сказал:
— Теперь, я думаю, вам все понятно?
— Не могу этого сказать, — ответила Вера Петровна.
— Но в том, что Азарова надо арестовать, надеюсь, сомнений нет?
— Есть. И большие.
— Отказываетесь?
Вера Петровна, несколько поколебавшись, тихо произнесла:
— Я против.
Холодайкин удобней подсел к столу, взял чистый бланк и размашисто написал постановление об аресте. Поставив подпись, молча протянул его следователю.
— Ну что же, я вынуждена подчиниться, — сказала Седых, пряча бумагу в папку.
Когда после выполнения всех формальностей Азарова увели в КПЗ, Вера Петровна устало откинулась на стуле. Ее охватила апатия и безразличие ко всему. На душе было скверно.
Ей показалось, что Холодайкин в чем-то прав, потому что следствие пока что мало продвинулось вперед, а улики действительно не в пользу Азарова. Его поведение… Самое обидное заключалось в том, что ее тщательно продуманный план рухнул. Она чувствовала, что истина откроется в результате каких-то тонких догадок и наблюдений, и открыться сможет только в том случае, если все будет оставаться на своих местах.
Теперь же, после ареста Азарова, непонятной и странной историей с номером телефона, показаний Клинычева и Эпова дело перестало быть для нее осязаемым и внятным. Произошли события, к которым следователь внутренне не была готова.
Надо было стереть начисто в своей душе первое впечатление от встречи с этими людьми, отношение к каждому из них, сложившееся уже в ходе следствия. Вера Петровна упрекнула себя в том, что поддалась обаянию смелой профессии ребят и непонятной для нее страсти к этой работе. Да и Степан Азаров? Казался честным. А тут — ложь. Но, с другой стороны, было глубоко несправедливо отбрасывать все это необычное и действительно незаурядное, что привлекало в змееловах.
Чтобы не оставаться в кабинете наедине со своим смятением, Вера Петровна еще раз пошла на почту, где быстро выяснила, что Азаров и Горохов в один и тот же день отправили по пятьдесят рублей в указанные на следствии адреса.
Гриднева никуда ничего не посылала — ни писем, ни телеграмм, ни денег. В настоящее время фигура Гридневой представлялась следователю одной из главных, если не самой главной, во всей этой истории. Номер телефона, оставленный Азарову, принадлежал Каминской. Откуда знала его Гриднева и почему дала бригадиру, ей было непонятно.
Это походило на известные трюки мошенников. Один даже оставлял липовые визитные карточки (был у нее такой случай в практике).
С почты Седых пошла в РОВД, в котором помещалась КПЗ. Вызывать Азарова к себе ей не хотелось. Привезли бы его в машине, и вся эта унизительная процедура не самым лучшим образом повлияла бы на его состояние.
Скорин предложил следователю свой кабинет, а сам уехал по делам.
За те несколько часов, которые Степан Азаров пропел в камере, он как-то осунулся, под глазами залегли синеватые тени. Хотя внешне бывший бригадир старался казаться спокойным.
— Почему вы хотели улететь в Москву, зная, что не имеете права этого делать? — Вера Петровна разговаривала с Азаровым ровным голосом, не стараясь усовестить его или же, наоборот, подбодрить.
— Я думал, это пустая формальность — подписка о невыезде. Я не собирался бежать. Все мои вещи остались на базе. Да куда я сбегу: адрес моей семьи вам известен, родителей — тоже.
— Это разговор несерьезный.
— Я говорю правду.
— Азаров, ваши показания расходятся с правдой. Вы утверждали, что взвешивание и фасовку сухого яда производили только вы и Кравченко. На самом же деле эту операцию делали и другие люди. (Степан опустил голову.) Почему вы меня обманули?
— Не хотел впутывать Зину и Олю.
— По какой причине?
— Они честные девушки; зачем, чтобы еще их таскали. Фасовали они, не фасовали — какое это имеет значение?
— Имеет. К сейфу было допущено больше посторонних…
— А, — махнул рукой Азаров, — вор слишком часто имел возможность взять яд.
— Ладно. Сухой гадючий яд хранился в одном флакончике?
— Да, только в одном.
— В этом? — Вера Петровна достала бумажку и вынула из нее флакончик, найденный под сейфом.
— Где вы его нашли? — удивился Азаров.
— Отвечайте на мой вопрос.
— Сначала в этом. Посмотрите, там около донышка трещинка. Заметив ее, я пересыпал яд в другой флакончик, целый.
— Вы говорили об этом кому-нибудь?
— А зачем? Яд был записан на меня. Потом, запись в журнале всегда можно сверить с весом яда.
— Еще один вопрос: почему Гриднева дала вам телефон Каминской?
— Не знаю. Здесь что-то не то.
— Говорила она когда-нибудь о Каминской? Может быть, Гриднева знает ее?
— Нет. Такого разговора не было. Даже намека.
— Степан, в тот день, когда вы всей бригадой были в гостях у Эповых, какой разговор состоялся у вас с Петром Григорьевичем?
— Точно не помню…
— Припомните.
Азаров потер лоб.
— Да, он спросил, не смогли бы мы продать ему вагончик.
— И что вы ему ответили?
Степан посмотрел на следователя и покачал головой:
— Я понимаю, почему вас интересует этот разговор. Я ему ляпнул: «А яд вам не нужен?» В шутку, конечно. Подумайте сами, могу ли я распоряжаться имуществом института, тем более вагончиками?
— Хорошо.
Вера Петровна услышала за дверями раскатистый голос Скорина. Она нажала кнопку звонка, и Азарова увели.
Майор вошел в кабинет сердитый и угрюмый.
— Что бушуешь, Федя?
— Алексей Владимирович ходатайствует о поощрении Трудных…
— Ну и что в этом такого, он ведь проявил бдительность.
— Постой, не перебивай старших по возрасту и, между прочим, по званию. А я объявил младшему лейтенанту выговор. — Скорин протянул следователю бумагу: — Полюбуйся, дожили — на моих сотрудников заявления пишут!
Вера Петровна прочла заявление и нахмурилась:
— Действительно, скверно.
— «Скверно»! Жаль, ты женщина, а то бы я похлеще сказал! Представляешь, там женщины с детьми уже третьи сутки вылететь не могут, а он по билету Азарова посылает свою родственницу! — Майор положил на плечо Веры Петровны руку. — Ты там объясни Холодайкину. Я сгоряча не стал ему ничего говорить… Надулся небось на меня…
— Ладно уж, объясню, — улыбнулась Седых. — Но ты все-таки побереги нервы. Они не восстанавливаются… Как идет дело по Рыбнадзору?
— Троих накрыли. А вот с перекупщиками, кажется, маху дали. Упустили. Поздно нас инспектора предупредили.
— Против Клинычева улики есть?
— Зацепка слабая. Может быть, в Сухуми товарищи помогут. Мы дали знать…
В приемной Веру Петровну уже дожидались Кравченко и Зина Эпова. Лицо Кравченко выражало крайнее негодование. Она поднялась навстречу следователю и взволнованно начала:
— Товарищ следователь, обращаясь к вам…
— Пройдемте в кабинет, — предложила Седых, пропуская вперед себя Анну Ивановну и Зину. Она наклонилась к Земфире Илларионовне и шепнула на ухо: — Сделайте что-нибудь, пусть Холодайкин зайдет ко мне.
Секретарь кивнула.
— Так вот, товарищ Седых, обращаясь к вам с просьбой разобраться в этой истории с пропажей яда, — опять заговорила Кравченко, когда они расположились в кабинете следователя, — мы надеялись на помощь со стороны органов прокуратуры. На самом деле, объективно, ваши действия поставили на грань срыва важную научную работу.
— Анна Ивановна, тут прокуратура, — возразила Вена Петровна, бросая нетерпеливый взгляд на дверь. — И мы занимаемся историей пропажи сухого яда на сумму более четырех тысяч рублей.
Твердый, спокойный голос следователя подействовал на Кравченко. Она продолжала уже тише:
— Поймите, Вера Петровна, для результатов деятельности нашей экспедиции не эти четыре тысячи имеют значение, а яд. Его надо найти. Эта история взбудоражила руководство нашего института. С минуты на минуту я жду, что к нам нагрянет ревизия, и экспедицию закроют. Помогите нам!
