Патрик Грэхам - Евангелие от Сатаны
– Сомнений нет: это кость человека, который действительно умер тогда же, когда и Христос.
– Это еще не доказывает, что это был именно он.
Папа опускает голову и долго молчит. Его руки дрожат.
– Ваше святейшество, это доказывает, что те кости действительно скелет Христа?
Папа медленно поднимает голову. В углах его глаз блестят слезы.
– Ваше святейшество! Как бы тяжело ни было то, что вы должны мне сообщить, я должен это знать.
58Стентон наклоняется над трупом, разрезает стенку желудка и погружает пальцы в зеленоватую кашицу, которой наполнен желудочный карман. Он с помощью тестовой пластинки измеряет кислотность этой пищи, берет несколько граммов разложившегося вещества и кладет их на стекло под микроскоп.
– Мы приступаем к исследованию кармана желудка трупа. Отмечаем присутствие в нем ягод и корней, а также остатков постного мяса и клубней, испеченных на огне. Следовательно, этот человек ел торопливо и питался примитивной пищей. В желудке содержатся также волокна корнеплодов и бобов, остатки овощей, содержащих крахмал, и…
Лицо Стентона становится желтовато-бледным, как воск, пальцы замирают на колесике регулятора.
– Боже мой! Манкузо, подойди и посмотри!
Манкузо сменяет его у микроскопа и рассматривает то, что показывает ему при большом увеличении коллега. Потом он твердым голосом произносит в микрофон:
– Я вижу распадающиеся волокна белков и характерные фрагменты молекул ДНК. Я подтверждаю: в желудке трупа присутствуют остатки человеческого мяса – мышц и внутренностей.
– О черт! Наш вегетарианец оказался мерзким людоедом…
– Есть и еще кое-что.
– Что именно?
Манкузо хватает пинцет и снова принимается рыться в распоротом желудке Калеба, но безрезультатно. Тогда коронер режет дальше – до того места, где пищевод входит в желудок, – и вставляет оптико-волоконную камеру в пищеварительный тракт трупа. По-прежнему ничего. Тогда Манкузо делает электрическим скальпелем новый разрез до двенадцатиперстной кишки и остатков входа в толстый кишечник. Оттуда, где работают пальцы коронера, поднимается вонь, как из канализации, но пинцет наконец ухватил что-то твердое. Инструмент выныривает наружу. Пальцы Манкузо поднимают свою добычу вверх. Свет неоновых ламп зажигает белые блики на металле пинцета и освещает овальный волокнистый клубень, головка которого обросла целой шапкой корней.
– Черт…
– Что это такое?
– Туберкулис перенис. Лесной корень, который когда-то выращивали в пещерах вдали от света и долго варили на малом огне в воде с уксусом, чтобы размягчить. Римляне и друиды утверждали, что этот корень лечит невидимые раны и прогоняет чуму.
– Ну и в чем тут проблема?
– А в том, что этот корень прекратили выращивать еще в пятнадцатом веке. Сейчас существуют только несколько высохших клубней, и они находятся в музеях. А этот клубень почти свежий. Если добавить это к отсутствию современной медицинской помощи, следам сажи в легких и ночному зрению, мы заходим в тупик.
– Почему?
– Потому что, если бы я просто сложил вместе по правилам науки части той картины, которая оказалась у меня перед глазами, мне бы пришлось сделать вывод, что перед нами труп человека, который прожил большую часть своей жизни во второй половине Средних веков.
Стентон выключает запись и срывает с себя наушники.
– Этот дурацкий труп меня уже начинает доставать!
– Меня тоже.
Звучит сигнал: центрифуга только что закончила сепарировать кровь Калеба. Стентон выхватывает одну пробирку из резервуара машины и взбалтывает содержимое. Потом он выливает немного этой жидкости на несколько тонких стеклянных пластинок и кладет их, одну за другой, под линзы целой батареи фотонных микроскопов. В зале повисает мертвая тишина. Линзы то выдвигаются из своих гнезд, то возвращаются назад. В комнате раздается гул: это загудели потоки фотонов. Приборы начинают бомбардировать частицами кровь Калеба, чтобы определить, из чего она состоит. Когда они закончили работу, Манкузо и Стентон капают на каждую пластинку реактив, который должен выделить один из элементов крови, заставив его вступить в химическую реакцию и окраситься в яркий цвет.
Снова звучит сигнал центрифуги. Принтер выплевывает распечатку длиной в метр. Манкузо задумчиво ее читает. Потом, под треск помех в наушниках микрошлема, он диктует результаты:
– Цель: анализ крови геттисбергского убийцы. Кровь сильно подверглась разложению. Сахаров мало или совсем нет. Фрагменты эритроцитов, их количество намного меньше среднего значения. Фрагменты лейкоцитов, их количество больше нормы. В пробах не обнаружено никаких следов обычных в наше время лекарств, например аспирина или противовоспалительных средств. Никаких следов успокоительного и обезболивающего, ни одной молекулы медикаментов, применяемых в психиатрии. Как и можно было предположить на основании предыдущих исследований, в крови нет никаких следов антител к привычным для современных людей вакцинам. Значит, у него не было иммунитета ни против одной современной болезни. Наоборот, мы отмечаем присутствие антигенов типа F1.
Стентон смотрит на Манкузо так, словно тот сказал, что геттисбергский убийца – далекий родственник инопланетянина, потерпевшего крушение возле города Розуэлл. Он кладет ладонь на микрофон, чтобы его слова не были зарегистрированы, и спрашивает:
– Ты в своем уме?
Манкузо так глубоко задумался, что вздрагивает от этих слов.
– А? Что ты говоришь?
– Ты сейчас сказал, что обнаружил у него антиген F1. Ты что, напился? Или у тебя начинается депрессия?
– Ни то и ни другое. Там есть антиген F1. Я это утверждаю.
Манкузо протягивает Стентону лист из распечатки, тот вырывает бумагу у него из рук и внимательно читает, а потом записывает:
– Коронер Стентон подтверждает: никаких следов современных химических загрязнителей, никаких следов медикаментов, никаких антител, появившихся в результате вакцинации. Единственное исключение – антигены F1, которые возникают при продолжительном контакте с бациллой Иерсиния.
– Иначе говоря, с бациллой чумы.
Стентон лихорадочно готовит еще один образец крови и добавляет в него каплю осаждающего вещества. Снова наступает тишина: коронеры смотрят на результат. Потом раздается голос Стентона:
– Присутствие бациллы Иерсиния подтверждается. Бацилла активная. Этот человек был здоровым носителем чумы – сам имел к ней иммунитет, но был очень заразным.
Пока Манкузо прокручивает на центрифуге другие образцы, Стентон проверяет герметичность своей защитной маски, готовит еще одну пробу на тонкой пластинке и добавляет несколько капель чистого глицерина. Какое-то время он молчит, внимательно рассматривая результат в микроскоп. По мере того как предмет исследования увеличивается в размере, глаза коронера раскрываются все шире.
– Реакция через тридцать секунд после начала опыта. Следовательно, перед нами разновидность бациллы Yersinia pestis, вызывающая ускоренное брожение глицерина. Я делаю вывод: это чума, штамм континентальный, бацилла центральноазиатского происхождения.
Манкузо, который, прижав глаза к микроскопу, рассматривал другой образец, куда он только что добавил несколько капель раствора нитрата, бесцветным голосом объявил:
– Отмечена сильная реакция нитрата в присутствии изучаемой бациллы. Мы констатируем быстрый распад нитрата с образованием нитрита и выделением азотистой кислоты, которым сопровождается дыхание активной бациллы. Я делаю вывод, что это бацилла чумы, континентальная, штамма Antiqua. То есть перед нами возбудитель римской бубонной чумы, которая почти уничтожила население средиземноморских стран в шестом веке после Рождества Христова.
– Какой чумы? – переспросила Мария.
– Той, которая вызвала первую великую эпидемию в истории, дорогая Паркс. Это было великое бедствие времен императора Юстиниана. Прославленный писатель и историк Прокопий, живший в те времена, писал, что эта болезнь едва не уничтожила весь человеческий род.
Стентон, который, наклонившись над третьей пробой, изучал последний образец, прервал рассказ Манкузо и дрожащим от волнения голосом объявил:
– Подтверждено присутствие бациллы второго типа. И черт побери, Манкузо, это Иерсин-2! Бацилла континентальная, вызывает брожение глицерина. Но незаметно никакого распада нитрата и никакой реакции на концентрированный раствор мелибиозы. Я утверждаю, что это второй вид бациллы Иерсиния. Бацилла континентальная, относится к типу Medievalis.
– О господи! Великая черная чума.
Манкузо достает свой мобильный телефон, чтобы позвонить директору ФБР. Мария Паркс, у которой кружится голова, в это время глядит на Калеба. Ей кажется, что его раздробленное и искромсанное лицо улыбается в искусственном свете неоновых ламп.
